— Но… Охотно, — проговорил он наконец. — Но извините меня, что не смогу задержаться здесь подольше, как мне того бы хотелось… У меня через час свидание, в Монте-Карло. И поскольку он был хорошо воспитан, добавил без особого восторга:

— Я рад за вас, что вы играете ради собственного удовольствия… Теперь пошла мода на пластинки. Мне немного жаль.

И тогда Жак как в воду бросился, храбро и с той неловкостью, которая позабавила и в то же время покоробила меня.

— Мы очень много работаем, — сказал он. — Сейчас мы разучиваем концерт Брамса. Боше удивленно поднял брови и улыбнулся.

— О! — произнес он, развеселясь. — Это довольно сложно.

Франк поставил поднос между нами и принялся разливать кофе. Боше с чашкой в руках подошел к роялю.

— Буду счастлив послушать вас, — продолжал он. — Борис придет в восторг, когда я расскажу ему…

В голосе его звучала еле уловимая ирония, вполне достаточная, чтобы заставить меня решиться.

— Я весьма посредственная музыкантша, — сказала я, — но у моего мужа настоящий талант.

— Вот оно как, — сказал Боше смеясь. — Мсье де Баер, вот вас и представили. Так что берегитесь!

Жак взял скрипку и поднял смычок тем плавным движением, которое уже само по себе привлекает внимание и заставляет обратиться в слух. Он заиграл сонату Баха и сразу же позабыл о нас. Вот это я и любила в нем, его абсолютную искренность, полное отсутствие комедиантства. Ему очень хотелось, чтобы Боше услышал его. Но теперь он больше не думал о Боше. Не замечал его. Но Боше, он-то и видел, и слышал его; он даже не пытался скрыть своего удивления… Он замер, насторожившись, почти не веря себе. Осторожно поставил чашку на краешек рояля и медленно отошел, отступил на несколько шагов, чтобы лучше видеть Жака. Он изучал его внимательным взглядом, в котором не осталось и тени благодушия. Жак играл удивительно мягко и изящно. У меня тогда возникло странное предчувствие: мне показалось, что наши судьбы, если только это слово имеет смысл, разошлись. Не знаю, как это объяснить. Но нет никакого сомнения, я всем сердцем поняла, что эта минута является чрезвычайно важной, решающей для нас.

Закончив первую часть, Жак поклонился, коснувшись пола смычком, подобно фехтовальщикам, потом поискал глазами Боше. Боше не произнес ни слова. Мы замерли в ожидании. Он взял чашку, помешал ложечкой кофе.

— Вы никогда не думали о том, чтобы выступать в концертах? — спросил он вдруг напрямик.

— Нет, — ответила я вместо Жака.

Это «нет» само вырвалось у меня. Сказала ли я так из предосторожности, вовремя вспомнив, что Жак в эту минуту был Полем де Баером? Или по какой-то другой причине, которую я не могу сейчас точно определить? Не знаю.

— Жаль! — проговорил Боше. — Действительно жаль.

Мадам де Баер ничего не преувеличила. Вы очень талантливы. Я знаю немало скрипачей, которые отдали бы все на свете за такой звук, как у вас… Ваша игра местами может показаться спорной, но, главное, уж поверьте мне, у вас есть… Жак словно окаменел от радости.

— Благодарю вас, — пролепетал он тем нежным голосом, который все еще волнует меня.

— Если разрешите, — продолжал Боше, — не могли бы вы исполнить что-нибудь другое… в жанре более…

Он сделал руками плавное движение, словно лепил облака. Жак сыграл Форе, затем Шоссона, а вслед за этим Равеля. Боше давно достал свою трубку, он пил уже третью чашку кофе. И все больше воодушевлялся. На меня он совсем перестал обращать внимание.

— Бог мой! — проворчал он. — Что вы здесь делаете? Вы зря теряете время, де Баер. Это я вам говорю… О, простите, дорогая мадам… Прошу извинить меня. Он взглянул на часы.

— Черт побери! Моя встреча… Мне нужно бежать. Но он все не уезжал. У него появились какие-то еще неясные мысли.

— Вы никогда не бываете в Париже?

— Бываю, иногда, — ответил Жак. Боше схватил его за плечо с дружески-ворчливым видом.

— Обязательно загляните ко мне, — сказал он. — Вы, знаете, особый случай! Я рассчитываю на вас. Мы проводили его до ворот. Я без особого энтузиазма заговорила о цене.

— Агентство, вероятно, сообщило вам наши условия…

— Это касается Бориса, — остановил меня Боше. — В настоящее время он на гастролях… Вы с ним договоритесь, когда он вернется… А вы, де Баер, не забудьте о своем обещании.

Мы закрыли калитку; мы оба, и я, и он, были без сил. Жак — от счастья, а я…

— Вот видите, Жильберта, я тоже на что-то гожусь, — сказал он радостно. — Он производит очень хорошее впечатление, этот тип.

— Он смеется над вами.

— Почему?.. Разве я плохо играл?

— Не думаете ли вы всерьез, что он собирается выпустить вас на сцену? Виртуозы, сейчас их полным-полно!

— Жильберта! Я должна была продолжать, добить его, полностью обескуражить.

— Нельзя начинать карьеру музыканта в вашем возрасте. Пусть Боше открывает молодые таланты, согласна. Это его работа. Но вы же понимаете, что он не станет рисковать, выпуская вас, мой бедный друг!… Он сказал несколько любезностей, само собой разумеется. Поступи он иначе, было бы просто удивительно. Вы приставили ему нож к горлу.

— Я?!

— Да, вы! Он приехал покупать дом. Вы навязались ему со своей скрипкой. Ведь вы видели, как он потом убежал.

— Я совершенно забыл о доме. Я весьма огорчен, Жильберта. Для вас, понятно, существует только этот дом.

На этом мы расстались. Он — уязвленный, я же в полном отчаянии. Мартен ждал меня в коридоре на втором этаже. Увидев меня, он сразу все понял.

— Вы поссорились?.. Это не слишком разумно.

Я отстранила его и заперлась у себя в спальне. Разумно! Я как раз действовала слишком разумно. Жак… Теперь все кончено. Я стала его врагом, потому что не восхищаюсь им, потому что не разделяю его надежды. Ладно, все кончено! Однако он не уехал… В своей комнате я настороженно подстерегала его за ставнями всю вторую половину дня. Я не увидела его в парке. Мне кажется, я узнала его шаги в коридоре в час ужина. Он уедет завтра. Мне не терпится узнать, что он уехал. Франк постучался в мою дверь. Я не ответила. Сейчас, должно быть, он вместе с Мартеном изучает сложившееся положение. Для них оно катастрофично. Но ведь и для меня тоже невыносимо.

Полночь

Долгий разговор с Мартеном. Он пришел, чтобы отчитать меня. Жак выставил Франка за дверь. Он, видимо, был вне себя. Мартен хотел, чтобы я помирилась с Жаком. Нервы у него уже не выдерживают. Постоянное ожидание, скрытая опасность, которая нависла над нами из-за этого Боржера, сломят его, если мучительная неопределенность еще продлится. Мартен, несмотря на все то, что нас теперь разделяет, ищет у меня поддержки. Не потому, что нуждается в чьих-то советах. Но он может хоть выговориться, даже если я не отвечаю. Я слушаю его. Я рядом. Он кого-то убеждает. Неизвестность терзает его в эту минуту куда больше, чем страх. Он снова и снова приводит свои доводы, так проверяют правильность выкладок, а сомнения все равно остаются: про Боржера нельзя с уверенностью сказать, что он подозрителен. Боржер может быть самым заурядным покупателем, которого соблазнило местоположение виллы. Мартен ждет, когда я тоже вступлю в эту игру, когда я в свою очередь примусь обсуждать каждый из его аргументов. Он терпеть не может, когда высказываются просто «за» или «против» какого-то вывода. Он хочет, чтобы выбрали то, что представляет наибольшую вероятность. А наиболее вероятно, что Боржер — человек, посланный на разведку, потому что… Глаза у меня слипались. Он ушел, вырвав у меня обещание, что я повидаю Жака и постараюсь его удержать. Я пообещала, чтобы он только оставил меня в покое. При свете лампы Мартен кажется особенно худым, глаза его лихорадочно блестят, как у больного.

8 августа — 3 часа дня

Мы прождали все утро. Ничего. Жак сразу же после завтрака принялся за свою скрипку. Но к нему, по словам Франка, нельзя подступиться. В полдень позвонил колокольчик у калитки. Франк пошел открывать. Я следила сквозь жалюзи. Мартен, вероятно, тоже был настороже. Я увидела идущую вслед за Франком высокую молодую женщину, худощавую, элегантно одетую, и вздохнула от нетерпения. Эту-то дамочку я живо выпровожу. Я подошла к гостиной как раз в ту минуту, когда Франк открывал перед ней двери. Ей можно было дать лет тридцать. Светлые крашеные волосы, худое лицо, платье из набивного шелка, отличного покроя; все это я отметила про себя с первого взгляда, направляясь к ней.