— Я и сама думала, что мы обойдемся без нее, — вздохнула Модести. — Но Джайлз говорит, что она не такая, как все эти…

— Ну, что тут скажешь? — Вилли провел тыльной стороной ладони по подбородку — жест, который Модести хорошо знала, но увидев его еще раз, испытала прилив радости, ибо не надеялась когда-нибудь увидеть его потирающим рукой подбородок… Вилли же произнес:

— Не знаю, что и сказать. Она ведь меня околпачила… Но, наверное, надо было, действительно, забрать ее…

Он встал, подошел к носилкам и, присев на корточки рядом с Джайлзом, сказал:

— Привет, Лиза. Ну как, получше немножко? По-прежнему держа за руку Джайлза, она еле слышно прошептала:

— Мне так стыдно, Вилли. Извини… Они заставляли меня… Я сама не знала, что творю.

— Ладно. Не беспокойся…

— Когда они тебя… убили, мне тоже захотелось умереть.

— Они попытались меня убить, но не вышло, — Вилли ухмыльнулся. — «И воссел на херувимов и полетел, и вознесся на крыльях ветра». Псалом семнадцатый, стих одиннадцатый.

На лице Лизы появилась тень улыбки. Пеннифезер посмотрел на Вилли и сказал:

— Кстати, я и сам не мог взять в толк, как это ты так благополучно приземлился.

— Потом, потом, — сказал ему Вилли, а затем обратился к Лизе: — Не хочешь шоколада? Тебе надо бы немного подкрепиться.

— Ни в коем случае! — воскликнул с негодованием Пеннифезер. — Она, слава Богу, давно уже не принимала пищи, так что лучше не портить того, что у нас есть. Как только мы устроимся на ночлег, Модести будет ее оперировать.

— Модести? — удивленно переспросил Вилли.

— Ну, кто-то должен это сделать. Я-то не могу даже удержать в руке скальпель, — и Пеннифезер показал левой рукой на правую на перевязи. Рука распухла, словно вымя, а пальцы напоминали соски.

Вилли встал, подошел к Модести и, ткнув пальцем себе за спину, осведомился:

— Ты его слышала? Он назначил тебя хирургом. Требует, чтобы ты удалила аппендикс.

— Я-то надеялась, что ослышалась. — Она провела пальцем по щеке Вилли, потом усмехнулась: — Я же говорила, это совершенно безумное приключение. Придется и нам проявлять безумие, чтобы не портить чистоту жанра.

Сорок минут спустя они поднялись по каменистому склону и оказались на заросшем высокой травой плато, где время от времени попадались большие камни. Плато по форме напоминало полумесяц, огибая большой каменистый утес ярдах в ста от них.

— Еще пара минут ходу, и мы на месте, — пояснил Вилли. — В той скале есть пещера. Там очень неплохо. У нее имеется запасной выход — в долину. — Он усмехнулся. — Отличное место, чтобы спрятаться. Мы в самой промежности Сварливой Девственницы.

— Извините… Меня заставляли все это делать Голоса, — глухо призналась Лиза.

Час назад они доставили носилки с Лизой в пещеру. Под руководством Пеннифезера Модести ввела ей четверть грамма морфия и одну сотую атропина. Правая рука Пеннифезера была перевязана и помещена в шину. Сидя рядом с Лизой и держа ее за руку, он жизнерадостно осведомился:

— Какие голоса, прелесть моя?

Лиза тревожно повернула голову.

— Нет, нет, я ничего не сказала. Я не имею права…

— Мне можешь говорить все, без утайки. Я теперь твой доктор. Так что выкладывай все начистоту. — В его голосе не было властности, но говорил он с подкупающей искренностью.

— Потом… Они молчат… Но недавно они сказали мне, что я должна взять пистолет и выстрелить. Открыть огонь по Врагам.

— Кто враги?

— Ты, Вилли. И Модести.

— Чушь какая! Мы ведь не твои враги, правильно? Ты же это понимаешь?

— Вы не мои враги. Вы их враги…

— Кого?

— Голосов.

— Вот как, — в голосе Пеннифезера послышались суровые нотки. — Ну, во-первых, прелесть моя, я не высокого мнения о твоих голосах. Они мне, признаться, не нравятся. Скажи-ка, они всегда нашептывают тебе подобные гадости — учат стрелять в людей и так далее?

Лиза медленно кивнула. В ее глазах показались слезы, и она прошептала:

— Да… Они заставили меня убить и Брунеля… Ножом… приходится им подчиняться, иначе они не оставляют меня в покое… Они могут говорить часами.

— Ясно, — сказал Пеннифезер и ласково погладил ей руку. — Ладно, с этим потом. А сейчас нужно отрезать твой гадкий отросток. Удалить аппендикс. — Он отбросил одеяло, которое покрывало Лизу. Теперь на ней не было ничего. — Расслабься. Сейчас Модести побреет тебе животик.

Пеннифезер обернулся. Вилли снимал с огня спиртовки кастрюльку. Потом он налил теплой воды в кружку, которую подставила Модести. Она присела возле Лизы и с улыбкой сказала:

— Не бойся, я умею обращаться с бритвой.

После узкого и низкого прохода пещера расширялась, и потолок в середине достигал пяти футов. Напоминая по форме заднюю ногу собаки, пещера выходила с другого конца утеса на глубокую долину, которая как раз в этом месте и заканчивалась, или начиналась. Снаряжение, привезенное Вилли, помещалось в двух парусиновых мешках, по форме напоминавших большие сардельки, длиной в три фута каждая. Модести поняла, что Вилли явно заезжал в ее дом в Танжере, чтобы явиться в Руанду во всеоружии. Там было две автоматические винтовки М-16 и двадцать коробок с патронами. Кроме того, он взял гранаты, одеяла, воду, аптечку, средство против насекомых, а также все прочее, необходимое для благополучного путешествия по дикой стране.

С потолка на веревке, закрепленной альпинистскими крюками, свешивалась лампа. Прежде чем зажечь ее, Вилли тщательно замаскировал вход в пещеру плащ-палаткой, чтобы не выдать своего местонахождения противнику.

Пеннифезер открыл свой большой медицинский саквояж и стал извлекать из него предметы, необходимые для операции. Он аккуратно выкладывал их на клеенку, расстеленную рядом. Модести поймала себя на мысли, что он утратил обычную неуклюжесть — может, оттого, что в его распоряжении теперь оставалась лишь одна рука. Когда Модести подготовила Лизу к операции, он спросил:

— Ну что, дорогая, ты все запомнила или мне повторить тебе еще разок?

Модести коротко помотала головой, потом сказала с резкими нотками в голосе:

— Нет, чем скорей мы начнем, тем лучше. Я выступаю как твои руки, и потому тебе все равно придется давать мне указания по ходу операции. Вилли будет анестезиологом.

— Да. Но начну я, потом меня заменит Вилли. Когда она заснет, я перейду к тебе. Мне надо быть рядом. А Вилли станет действовать самостоятельно. — Пеннифезер посмотрел на Лизу, улыбнулся и сказал: — Не трусь, прелесть моя. Модести уже столько раз помогала мне делать операции, что все пойдет как по маслу.

— Ладно. Хорошо, — сказала Лиза тоном человека, которому уже все равно. — Поскорее усыпите меня. А то Голоса опять взялись за свое.

Вилли поднял брови, но промолчал. Он подошел к Модести и, пока она полоскала руки в кастрюльке с водой, сделал шапочку из платка, чтобы удержать на месте ее пышные волосы. Во второй кастрюльке, в кипятке, стерилизовались инструменты для операции.

Пеннифезер накапал на кусок марли этилхлорида из склянки и поднес марлю к носу и губам Лизы.

— А ну-ка, крошка, дыши глубже… Умница. Вот так… И еще раз вдох-выдох. Превосходно. — Две минуты спустя он оставил марлю лежать на ее лице, а сам взял бутылочку с эфиром и стал держать над лицом Лизы так, чтобы через равные промежутки времени на марлю падала очередная капля.

Вилли, который сменил Модести у кастрюльки, тоже стал мыть руки. Затем тревожно сказал:

— Это подумать только! Ни перчаток, ни масок, два галлона воды и бутылка деттола. Да, доктора в Англии так не работают.

— Зато так работает доктор Пеннифезер, — заметила Модести, насухо вытирая руки. — У меня такое впечатление, что он ни разу не оперировал в нормальных условиях.

Пять минут спустя они протерли руки эфиром и привели себя в состояние боевой готовности. Пеннифезер сказал Вилли:

— Значит, так. Ты стоишь в голове и каждые пятнадцать секунд капаешь каплю или две. Если она начнет хрипеть или посинеет, приподнимешь маску, дашь ей нормально подышать, потом продолжишь капать.