Возможно, ему придется пускать в ход оружие. Ловить в прицел человеческую фигуру и нажимать на спусковой крючок. Раньше ему приходилось делать это, он хорошо это помнил. Но сейчас одна мысль об этом вызывала холодный всплеск в желудке. Он не хотел этого. И не был уверен, что окажется способен на это.

Стрельба началась еще до того, как они миновали лестничную площадку. Где-то на улице сухо кашлянул дробовик и по наружной стене зашуршали осколки кирпича. В ответ захлопали выстрелы со второго этажа, яростно и вразнобой. Значит, группа Маркеса не сумела незамеченной проникнуть внутрь. Охрана Мафии подняла тревогу.

- Вперед! – рявкнул Баросса, перескакивая сразу через несколько ступенек, - Не тянуть! Держимся вместе, далеко не отходить! Стрелять по ситуации!

С неожиданной прытью он взлетел по лестнице, плащ развивался за его спиной как крыло летучей мыши. Соломон бросился за ним, чувствуя, как на каждом шагу гремит о ребра сердце.

Перестрелка, еще секунду назад казавшаяся вялой, уже гремела на дюжину стальных голосов. Соломон слышал, как пули с хрустом ломают оконные рамы, засыпая второй этаж битым стеклом, как лопаются деревянные панели на стенах и ссыпаются на пол осколки карнизов. На дом словно налетел порыв жестокой вьюги, от натиска которой, казалось, даже ступени вибрируют под ногами. Кто-то оглушительно закричал, но не человеческим голосом, а звериным, удивительно протяжным и тонким. Лопнуло еще несколько стекол. Кто-то хрипло чертыхнулся.

Когда они ввалились на второй этаж, там уже царила паника. Первое, что отметило сознание Соломона, отделившееся вдруг от тела и едва ощущавшее перестук выстрелов – люди. Много людей. Людей неподвижных, людей бегущих, людей, судорожно дергающихся, людей перепуганных и оглушенных. Их здесь было множество, даже больше, чем нейро-зомби на первом этаже. Судя по количеству пациентов, дела в клинике шли прекрасно. Дела всегда прекрасно идут перед тем, как случается что-то плохое. А в том, что оно уже случилось, Соломон не сомневался. Он и сам сейчас был частью этого случившегося плохого.

На втором этаже не было вони, как внизу, но дышать было тяжело, воздух казался тяжелым и липким. Запахи пота, спирта, каких-то лекарств и мочи сплетались в отвратительную сладковато-соленую смесь, которая забивала легкие, не насыщая их.

Хаотичные россыпи небольших комнатушек, соединенных короткими коридорами и галереями, напоминали то ли обедневшую больницу, то ли притон. Грязные закопченные стены, косо стоящие койки и, конечно, старые нейро-терминалы, похожие на допотопные стоматологические аппараты. Терминалов было множество, только от входа Соломон разглядел полдюжины. Некоторые пустовали, но к большей части из них были подключены люди. Они сидели неподвижно и обручи на лбах казались стальными нимбами. Кто-то из подключенных пациентов даже не заметил вторжения, так и остался сидеть бледным изваянием. Другие испуганно вскакивали и пытались сбежать. На глазах у Соломона какой-то тощий тип, сидевший под нейро-корректором, испустил крик и резко сорвал с себя обруч, пытаясь вскочить с кушетки. Кажется, он выбрал для этого неподходящий момент. Нелицензионный, кустарно собранный аппарат, видимо, не отключал сознания владельца в момент инсталляции, а рывок выводящего контура в момент изменения структуры нейронной сети оказался роковым. В нейро-терминале что-то негромко щелкнуло – и тощий человек молча повалился на колени. В ноздре лопнул пузырек крови и тонкой струйкой побежал по подбородку, глаза широко распахнулись – и мысли в них было не больше, чем в двух осенних лужах. Еще один нейро-неадаптант. Если ему повезет, подумалось Соломону, отправится жить вниз, к своим сородичам. Если же нет – истечет кровью от шальной пули.

Потом Соломон забыл про него. Да и не могло сознание сконцентрироваться на одном человеке, потому что вокруг их было множество. Какие-то люди, подвывая от страха, пытались протиснуться к двери, другие беспомощно выглядывали в окна, кто-то истерически смеялся. Патрульным приходилось работать дробовиками как дубинками, чтобы вся эта толпа не смела штурмующих подобно волне.

Сперва, из-за разницы в освещении, Соломон не видел лиц, лишь десятки блестящих от страха глаз, уставившихся на нежданных гостей. На лестнице царил полумрак, здесь же свет проникал внутрь сквозь распахнутые окна, подсвечивая бледную человеческую плоть и хороводы танцующих пылинок.

- Чертов зверинец! – прорычал Баросса, оглядываясь, - Уму непостижимо…

Это и в самом деле напоминало зверинец, даром, что решетки здесь почти не встречались. Каждая комната, через которую они проходили, напоминала клетку, в которой сгрудились диковинные и жутковатые существа, стремительно теряющие сходство с человеком. Зачастую этого сходства оставалось столь мало, что было сложно понять, что именно пугает - новая суть незадачливых пациентов нейро-клиники или то, что они могут иметь отношение к обычным людям…

Некоторые лежали на полу и под койками, бесстрастно глядя пустыми глазами или извиваясь подобно гигантским гусеницам. Этим уже было все равно, они не замечали даже каскадов стекла, сыплющихся из развороченных пулями окон. Бракованная продукция. Едва ли Мафия компенсирует своим неудачным клиентам причиненные неудобства. Скорее всего, бедолаг просто снесут на первый этаж, в жуткое пристанище нейро-зомби, где те и окончат свои дни.

Безучастными к происходящему остались и нейро-нарки. Не просто любители нарко-софта, а сознательно обменявшие реальную жизнь и остатки своей плоти на бесконечный поток нейро-удовольствия. Эти сгрудились в углу плотной группой и сидели на корточках, нелепо выгнув шеи и едва заметно подрагивая. Их можно было принять за зомби, но они не были ими в полном смысле этого слова. Эти люди осознанно пошли на внедрение нелегального софта, перестроившего и замкнувшего их нервную систему.

Охотники за удовольствием, давным-давно оторванные от реального мира, они запрограммировали свои нейронные цепи таким образом, чтоб буквально любое ощущение вызывало пароксизмы грубого, бурлящего удовлетворения. Такие тоже обычно долго не жили. Рано или поздно их тело, подчиненное постоянному и бесконечному удовольствию, забывало простейшие сигналы. Обычно нейро-нарки умирают от голода и истощения, но иногда могут просто задохнуться, даже находясь в сознании. Или в том подобии сознания, которое выбрали.

Ужасный нейро-коктейль бурлил вокруг Соломона, и каждое лицо было отмечено печатью какого-то нейро-порока, нейро-порчи. Тут были десятки запрещенных нейро-моделей, Соломон узнавал их мгновенно, по характерным позам, выражению лиц и манере держаться.

В угол забились полдесятка сектантов модели «Марат», запрещенной три года назад. Когда-то они, должно быть, обладали индивидуальностью, но сейчас все их движения были синхронизированы, как у зеркальных отражений одного человека. Вступив в секту, они отказались от собственной индивидуальности, заменив ее «Маратом», который уничтожил их привычки, предпочтения и симпатии, оставив только непреодолимую тягу к социальному равенству и коллективизму. Они были слепками одного и того же человека, одинаковыми, как куриные яйца. Стоило догадаться, что Мафия оказывает помощь сектам из Фуджитсу…

Две модели «Дженовезе» неподвижно наблюдали за вошедшими. Соломон, хоть и не был специалистом по нейро-моделям, подобно Бароссе, узнал их по особенной скупости движений и ледяному спокойствию, из-за которого оба «Дженовезе» походили на холоднокровных рептилий. И глаза у них были холодные, медлительные, даже сонные. С такими ребятами лучше не ссориться. Идеальные исполнители, работающие обычно в роли телохранителей и слуг для специальных поручений. Каждая нейро-модель «Дженовезе» стоит небольшого состояния. Но эти, судя по тому, что держались в стороне от перестрелки, к людям Мафии не относились. Значит, можно не обращать на них внимания. В чужих войнах «Дженовезе» не участвуют, слишком уж ценят себя.

Оглушительно взвизгнула «Магдалина», которую, не глядя, отшвырнул в сторону один из патрульных. Любвеобильная кукла, одна из классических моделей уличной проституции, она могла испытывать самую искреннюю страсть по отношению к любому существу мужского пола, будь даже оно уродом, стариком или садистом. Не последняя по полезности вещь, если собираешься зарабатывать своим телом. Надо действительно любить свою работу, чтоб иметь успех в таком городе, как Фуджитсу.