- Следующий обитатель едва ли шокирует вас. Его уродство другого рода. Но в своем роде он тоже прекрасный образец. Догадаетесь, чего, сеньор детектив?

Обитатель третьей клетки не старался вжаться в угол, оттого был хорошо заметен. Сперва Соломону показалось, что в нем нет ничего особенного. Человек был неподвижен, просто стоял и глядел куда-то в сторону. Лицо его не было обезображено неконтролируемыми страстями, как у двух его соседей. Но, приблизившись, Соломон понял, что в этой неподвижности есть что-то зловещее. Человек стоял, задрав подбородок, и смотрел в стену, даже не попытавшись взглянуть на проходящих мим, хоть и находился в полном сознании. Судя по всему, он не испытывал ни любопытства, ни необходимости в чьем-то обществе. Он смотрел на что-то, и был столь увлечен, что казался застывшей статуей из камня землистого цвета. Он был грязен, от него ужасно пахло, от одежды остались бесформенные лохмотья на груди и бедрах, но он не делал попытки очиститься или скрыть наготу. Он был захвачен созерцанием чего-то столь прекрасного, но ничто остальное просто не имело значения. Сделав шаг, Соломон увидел ртутный блеск на стене и понял, что созерцал этот человек.

- Зеркало, - сказал Пацци, щелкнув длинными пальцами, - Думаю, вы уже поняли. Это гордыня. Человеческая спесь – особая сущность, которая не видит собственной оболочки. Да, этот человек может сутками стоять неподвижно, любуясь собой. Он считает себя идеалом, венцом творения, небожителем, самой прекрасной формой жизни в обитаемом мире, бесконечно далекой от нас. Простых людей он настолько презирает, что не одаривает их даже взглядом. Общаться с нами – оскорбление для него. Как вам тако*е?

- Мне казалось, мы спешим, - процедил Соломон.

- Не переживайте, дом окружен моими людьми. Если то, что мы ищем, попытается сбежать, его быстро схватят. Мы не Транс-Пол, но опыта нам не занимать. Давайте ознакомимся с оставшимися экземплярами. Заверяю вас, сеньор детектив, хоть каждый из них и отвратителен сам по себе, в целом они являют очень поучительное и интересное зрелище.

В следующей камере металось вдоль решетки что-то большое и тучное. Оно повизгивало, хрюкало, шумно облизывалось, терло огромный отвисший живот и перебирало ногами. Это тоже был человек, но ужасно толстый, настолько, что сперва даже казался чуждым человеческим формам. Толстейшая шея покрыта надувшимися венами, руки и ноги набухли настолько, что их мышцы едва способны сокращаться. Живот – выпирающий пульсирующий бурдюк. Человек, страдающий столь сильным ожирением, должен быть прикован к кровати собственным весом. Но только не этот. Толстяк сновал возле решетки, тыкался в нее лицом, пытался облизывать прутья грязно-сизым языком. Увидев Пацци и Соломона, он взволновался, и его бездумные коровьи глаза едва не вылезли из орбит. Он стал жалобно подвывать и хрюкать, а его неловкие движения стали подобострастны и суетливы, как у голодного щенка, выпрашивающего еду.

- Чревоугодие, - пробормотал Соломон, - Я уже понял . У этого существа вы отобрали все, кроме желания есть.

- Вы совершенно правы, сеньор детектив. Этот человек – просто огромный желудок на ногах. Все доступные ему страсти сосредоточены на вкусовых сосках его языка, весь смысл его существование – набить желудок. Вам эта картина кажется трагичной? Взгляните на нее под другим углом. Этого человека никогда не будут терзать муки выбора, чувство собственной неполноценности или ощущение несправедливости мира. Он знает, чего он хочет, и он счастлив, когда получает это.

- Безмозглая амеба, вот что это такое.

Пацци округлил глаза:

- Детектив!.. Не преумаляйте его умственных способностей. Насколько мне известно, этот человек был доктором наук. Его способность мыслить никуда не делать, ведь нейро-софт над интеллектом не властен. Просто в силу нашей человеческой природы интеллект – лишь раб нашей личности, раб бессловесный и исполнительный. У этого человека никто не забирал способности мыслить, это и в самом деле было бы своего рода святотатством. Разум неприкосновенен! Даже сейчас, сладострастно хрюкая над картофельной шелухой, этот человек не сделался глупее, чем когда возвышался над кафедрой, его интеллект, безусловно остался при нем. Но вот у его сознания появился новый ориентир, ставший центром Вселенной, и интеллект бессилен что-то изменить.

- Но ведь он больше не человек! - сказал Соломон, силясь сдержать рвущиеся наружу отвращение и ужас, - Он не человек, он машина, а машинам неведомы муки выбора или страсти. Точно так же можно сказать, что газонокосилка счастлива, подрезая траву. Она не может быть счастлива или нет, ведь у нее нет возможности осознать суть счастья или несчастья. Она просто выполняет свое предназначение.

- Как и мы, - Пацци коротко кивнул, - Как и мы, детектив. Мы ведь тоже машины, которые не сознают сути счастья, лишь стремятся приблизить его, интуитивно пользуясь всеми доступными возможностями. Сложность всякого устройства прямо пропорциональна тому, с какими задачами оно способно справляться. Этот обжора кажется нам примитивным, но, в сущности, мы ничем его не превосходим. Мы просто устройства другого порядка, которые гораздо хуже умеют справляться со своими задачами. Ведь ни я, ни, полагаю, вы, не можем назвать себя счастливыми. А этот человек – может. Он достиг цели. Он счастлив.

- Я не стану спорить с вами о сути вещей и человеке, - твердо сказал Соломон, желая как можно быстрее выбраться из этого страшного зала, в котором чувства человека были препарированы и разложены по колбам в своем отвратительном натурализме, - Дальше!

- Как будет угодно, сеньор Данте, - улыбка Пацци была холодна, как лезвие шпаги, - Извините, что отнимаю ваше время. Всякий раз, оказываясь здесь, я не могу не отдать должного этой коллекции. Она заставляет меня задуматься.

Пятая клетка была пуста. По крайней мере, Соломон искренне надеялся на это. Некоторое время ему казалось, что это действительно так. Ни малейшего движения не было видно за решеткой. Судя по всему, здешний обитатель, приговоренный к одной из изощренных пыток, не выдержал и погиб, а замены ему еще не нашлось. С опозданием Соломон заметил человеческую фигуру, лежащую у дальней стены.

Это была женщина, и в ее облике не было заметно ничего примечательного. Обычное человеческое тело, которое можно было назвать даже привлекательным. Ни измождения, ни тучности. Женщина не шевелилась, она лежала на спине, глядя в потолок своего контейнера, ритмично дышала и казалась полностью удовлетворенной окружающим миром. Если бы не блеск ее глаз, Соломон решил бы, что она спит.

- Еще одно отражение наших с вами душ, сеньор детектив. Лень в своем истинном и полном обличье. Да, она лежит в этой позе постоянно и даже не делает попытки подняться. Ее кормят внутривенно, и только поэтому она еще жива. Если вы положите еду в десяти сантиметрах от нее, мадам Лень не протянет руки, даже если будет умирать от голода. По прежнему не ощущаете родственных чувств? Разве не приходилось вам самому страдать от собственного слабоволия, от готовности выпустить вожжи судьбы и доверить ее бегу свое будущее? Эта женщина лишь пошла дальше, вот и все. Ее можно поджечь, но она не станет даже делать попыток сбить пламя, предпочтет сгореть заживо, лишь бы не вынырнуть из дарованного ей ленью счастья.

- Еще две… - пробормотал Соломон, взглянув вперед, - Заканчивайте свою страшную экскурсию.

- С превеликим удовольствием. Клетка номер шесть… Позвольте представить вам алчность, сеньор детектив.

Алчность тоже оказалась женщиной. Впрочем, Соломон не сразу уверился в этом. Алчность забилась в дальний угол, пританцовывая на куче собранного там хлама, ее движения были судорожны, как у пугала на ветру, взгляд – испуганный и в то же время яростный. Увидев Соломона, женщина затряслась, обхватив костлявыми руками, похожими на сегментированные конечности насекомого, свое богатство. Оно состояло из мусора – кусков сломанной мебели, металлических болтов и гвоздей, разбитых бутылок, мятых салфеток, окурков и оберток. Но судя по тому, как затрепетало в непритворном ужасе тело женщины, эта груда была ей дороже собственного ребенка. Соломон поспешно отошел – и алчность, довольно урча, свилась на своих сокровищах.