— Ирма где? — спросил я, поглаживая припухшие пальцы правой руки.
— Да кто эту дуреху знает? — фыркнула мамка. — У нее ветер в голове! Одно слово — юродивая!
— И давно не появлялась?
— Спроси чего полегче! Мне с остальными забот хватает!
В комнату заглянул бандитского вида вышибала, но пухлощекая тетка отослала его досадливым жестом, вновь развернулась ко мне и вымученно улыбнулась.
— Так показать девочек?
Взгляд припухших глазок содержательницы борделя беспрестанно перебегал с одного предмета на другой, смотрела она куда угодно, только не на меня. Эта прожженная хищница из рук вон плохо скрывала охватившую ее нервозность. Мои расспросы невесть с чего нагнали на нее страх.
Но чего ей бояться? Я ведь совсем-совсем не страшный. А если и страшный, то давно навострился это скрывать. Выходит, дело не во мне?
— Девочки пусть после трудов праведных отсыпаются, — недобро улыбнулся я и выстрелил наугад: — Ты лучше другое скажи: знаешь, кто я?
И — о чудо! — тетка медленно кивнула.
Как видно, иной раз бывает польза и от досужих сплетен. Вчера из-за ненужной огласки меня едва не спровадили на тот свет, а сегодня все получилось ровно наоборот. Кого другого вышибала давно бы уже с крыльца спустить попытался, а меня терпят. Будь я сам по себе, правдивых ответов не дождался бы, теперь же оставалось лишь грамотно разыграть свою партию. Все выложат, никуда не денутся.
— Стал быть, знаешь и тех, кто меня об услуге попросил? — продолжил я напирать на содержательницу борделя.
И вновь ответом стал настороженный кивок.
— Где Ирма? — потребовал я ответа и рыкнул: — Не юли! В глаза смотри!
Тетка была тертой и видавшей виды, но со здравомыслящими людьми Рауфмельхайтена ссориться поостереглась.
— Сняли Ирму, — нехотя сообщила она. — Заплатили сразу за два дня. Давно должна была вернуться, но не появилась. Да говорю же: у нее ветер в голове, что два дня, что седмица — ей все едино, пока кормят и поят.
— Снял кто?
Содержательница борделя пожала плечами, поправила сбившуюся шаль и зябко поежилась.
— Приезжий снял, — сообщила она, не став вдаваться в детали.
— И ты так запросто свою девку невесть с кем отпустила?
— Монет отсыпали, вот и отпустила. Да и видно было, что человек серьезный. Такой… со стержнем, что ли. Породистый.
— Выглядел он как?
Тетка задумалась.
— Одно слово — солидный. Не старый еще, а волосы с проседью. И одет дорого. А заколка плаща, — припухшие глаза мечтательно заблестели, — в виде золотого жука. И камушки… Настоящие самоцветы, не стекляшки дешевые.
Седой? Не тот ли седой, что ухарей подговорил меня в оборот взять?
Очень интересно. Только вот я ожидал услышать совсем другой ответ и потому уточнил:
— Один он был?
— Да нет, — припомнила тетка. — Слуга при нем крутился. Мальчишка еще совсем, щенок чернявый с бородавкой на щеке. Взгляд его мне сразу не понравился. Еще подумала — у такого сеньора какой-то оборванец в прислуге ходит.
— Бородавка, значит? — задумчиво хмыкнул я.
Полди Харт был темноволосым, да и бородавка у него на лице тоже имелась.
— Патлатый такой, — скривилась тетка. — Он на Ирму хозяину и указал. Как увидел ее, так чуть слюной не истек, паскуда такая!
— Занятно.
В голове так и закрутились мысли. Полди Харт и некий солидный сеньор с золотой фибулой в виде жука. Пропавшая шлюха, которая, по словам капрала, как две капли воды походила на призрак Белой девы. А еще церковь Святой Берты, где ночными сторожами долгие годы служили родственники школяра…
Все запуталось окончательно или же, напротив, стало ясно как белый день?
В церковь Святой Берты я не пошел и для начала отправился расспросить соседей Полди Харта об этом беспокойном юнце. Откуда-то возникла уверенность, что вчера они были откровенны со мной не до конца.
Проходя мимо злополучного переулка, я замедлил шаг и огляделся, но тела на земле уже не валялись, а кровь смыло дождем. Будто и не случилось ничего, разве что отбитые пальцы до сих пор саднит.
Родных школяра я на этот раз беспокоить не стал, сразу пошел по соседям и сегодня уже не интересовался их мнением о Полди, а задавал предельно конкретные вопросы. И очень быстро картинка в моей голове дополнилась новыми деталями. Рабочей гипотезе они нисколько не противоречили, скорее, даже наоборот — подтверждали ее целиком и полностью.
Как оказалось, Полди и в самом деле сбежал из города, но вовсе не от родительских затрещин, а от несравнимо более серьезных неприятностей. О его непотребной страсти к расчленению зверушек знали многие, и, когда неподалеку зарезали старика-бродягу, сразу пошли пересуды, будто известный всей округе живодер принялся за людей. И пусть прямых доказательств вины бедового юнца не имелось, никто и не собирался устраивать следствие на этот счет. Дыма без огня не бывает — какие еще нужны доказательства? Вот Полди и удрал.
Одна деталь заинтересовала особо — животным, попавшим ему в руки, школяр неизменно вырезал глаза. Ну и какой мог быть у подобного действа исследовательский интерес? Это, скорее, говорило о некоем душевном заболевании. Доводилось мне встречаться с вивисекторами, для которых значение имел лишь сам процесс, а никак не результат. Да еще вспомнилось изуродованное лицо призрака.
— Одно к одному, — проворчал я и отправился в церковь Святой Берты.
Разгадка крылась именно там.
За время своего пребывания в Рауфмельхайтене я посещал богослужения неоднократно, как-то раз заглядывал и в церковь Святой Берты. Надо сказать, тогда особого впечатления она на меня не произвела.
Нет, вырубленный в скале храм поражал необычными архитектурными решениями, да и акустика там была весьма и весьма хороша, но огоньки свечей даже не пытались разогнать густой полумрак, а эфирное поле оказалось далеко не столь ярким и насыщенным, как того стоило ожидать от древнего храма.
И теперь невольно возник вопрос: а не сказывалась ли подобным образом на незримой стихии близость заброшенного языческого капища?
Шла служба, церковь оказалась полна прихожан. В мои планы не входило тратить время на выслушивание проповеди, я намеревался уловить отголоски недавнего ритуала и без промедления прижать Полди к стенке, но невольно заинтересовался словами настоятеля и решил с медитацией немного повременить.
Невесть с чего проповедник отошел от привычных тем и обрушился с яростной критикой на язычников, не способных принять свет истинной веры. И ладно бы он избрал мишенью своего красноречия кровожадных обитателей северных лесов и болот, так нет — поминались во время службы исключительно солнцепоклонники Арбеса. А под конец так и вовсе священник выдал формулировку, поразившую меня до глубины души.
— Как говорил пророк, — торжественно повысил он голос, — должно утопить ересь обожествления светила в море!
«Как говорил пророк!» — да это же вступительная формула догмата о верховенстве Сияющих Чертогов!
Вот так дела! Неужто ортодоксы решили возвести в статус священного изречения свой собственный догмат? Но почему тогда избраны целью солнцепоклонники, обитавшие по ту сторону Соленой пустыни, а не привычные враги: узурпировавшие Сияющие Чертоги догматики или еретики-мессиане?
Воодушевленные проповедью обыватели начали перешептываться, обсуждая очистительный поход на Арбес и со знанием дела рассуждая о несметных сокровищах пиратов, а я прислонился к вырубленной в скале колонне и закрыл глаза. В святом месте погрузиться в транс оказалось на удивление легко, сознание просто растворилось в незримой стихии, словно медовая патока в кипятке, мир расцвел неведомыми красками, накатило умиротворение.
Вот только никаких результатов мое обследование эфирного поля не принесло. Если несколько дней назад здесь и творилась темная волшба, молитвы давно выжгли всякие ее следы. Так или иначе, но храм осквернен не был.
