Я махом влил в себя настойку и взглянул на зарядный ящик по-новому. Его защита враз перестала казаться столь уж несокрушимой, в голове сами собой возникло несколько способов поднять арсенал на воздух. Начать хотя бы с того, что олово куда проще расплавить…

— Единственное, что позволяет мне спать спокойно, — усмехнулся фейерверкер, откинув крышку ящика, — так это дополнительная защита картузов. У вас формулы рисовали?

— Рисовали, — подтвердил я.

— А у нас вышивают!

Пиир вытянул из ящика первый попавшийся картуз, на тканевой оболочке которого и в самом деле выделялись вышитые медной канителью колдовские символы. Долго противостоять колдовскому воздействию они не могли, но вполне обеспечивали несколько минут для безопасного заряжания пушки, а в совокупности с защитой ящика и вовсе предельно усложняли работу вражеских ритуалистов.

— Неплохо придумано, — покачал я головой.

— Голь на выдумки хитра! — ухмыльнулся фейерверкер, вернул картуз в ящик и захлопнул крышку. Затем потер худой нос и взял бутылку. — Еще по капельке?

— Если только по капельке, — сказал я, протягивая кружку.

Иные знакомства дорогого стоят, но и накачиваться этим жутким пойлом мне было не с руки. Еще кметов опрашивать. Дольше необходимого я в этой дыре задерживаться не намеревался.

В опросе кметов мне взялись содействовать староста и каноник Йохан, но даже отсутствие языкового барьера нисколько не помогло. Жители деревни боялись лишний раз рот открыть, а когда все же начинали отвечать на вопросы, то безбожно путались в показаниях, не позволяя получить непротиворечивую картину произошедшего. Обычное дело для свидетелей, и все бы ничего, да только в отсутствие прямых улик воспоминания кметов приобретали решающее значение. Как ни печально было это признавать, но от них и лишь от них зависело осуждение или оправдание Ивара Фалька.

Это печалило. Что я за магистр-расследующий такой, если не могу собрать нормальную доказательную базу? Ах да! Я и не магистр-расследующий уже вовсе! Я печально рассмеялся и убрал в саквояж исписанные показаниями кметов листы.

Ивар Фальк — некромант, здесь двух мнений быть не могло, но у меня имелись определенные сомнения, что сторона обвинения добьется его осуждения. Проводи дознание церковные власти или даже орден Герхарда-чудотворца, некромант не избежал бы заслуженного воздаяния, но следователи Вселенской комиссии не рвали плоть раскаленными щипцами и не загоняли иголки под ногти.

«Гуманизм!» — мысленно поморщился я, пусть в самом этом слове и не было ровным счетом ничего предосудительного. Просто осознание факта, что в оправдании чернокнижника окажется львиная доля моей вины, душевному равновесию отнюдь не способствовало.

И ведь никак повлиять на ситуацию я уже не мог! Оставалось лишь уповать, что команде Стеффена удастся отыскать тайное логово Фалька. А возлагать подобные надежды на кого-то другого истинному профессионалу не с руки. Постыдно это. Такой удар по самолюбию, словно в душу плюнули.

Да эти надежды и не оправдались. Единственным успехом черно-красных стало обнаружение заброшенной кузницы, возле которой брат-ритуалист уловил отголоски проведения неких обрядов. По его словам, волшба творилась там определенно темная, но с обвиняемым это место было никак не связать.

Герхардианцы вернулись в деревню уже на закате, грязными и промокшими после долгих блужданий по окрестным лесам и болотам. Ловчий отпустил своих людей отдыхать, а сам уселся за стол, устало подпер голову руками и спросил:

— Фальк ваш или наш?

Я поморщился и был вынужден признать:

— Наш.

Брат Стеффен позволил себе удовлетворенную улыбку. Брать на себя рассмотрение столь неоднозначного в глазах обывателей случая герхардианцам нисколько не хотелось.

Вздохнув, я принялся откупоривать бутылку вина и сразу вспомнил о порученце архиепископа.

— Где потеряли вон Сюйда?

— У него возникли какие-то дела, — неопределенно пожал плечами Стеффен, принял от меня кружку, отхлебнул и осведомился: — Надеюсь, Фальк не уйдет от воздаяния?

Я ничего не ответил, сделал глоток белого, чуть сладкого вина и вздохнул.

— Мне нужны рабочие записи некроманта. Нужны веские доказательства. Мы, конечно, оценим его эфирное тело, но время упущено. И упущено безвозвратно…

Брат Стеффен влил в себя вино и передвинул мне пустую кружку, а когда я вновь наполнил ее, прорычал:

— Доказательства! Доказательства очевидного!

Нос ловчего еще больше скривился набок, он оскалился и шрам на нижней губе натянулся, угрожая лопнуть и закровоточить.

— Вы прикончили Клауса Шеера, будто бешеного пса, нисколько не заботясь сбором каких бы то ни было доказательств! — припомнил вдруг мне Стеффен чернокнижника, вознамерившегося распечатать место силы близ дороги на Стожьен. — Магистр! Вы просто сочли это правильным! Признали ублюдка виновным, отмерили наказание и привели приговор в исполнение! Вы не стали устраивать балаган с адвокатом, обвинителем и судьей!

Я спокойно выдержал испытующий взгляд собеседника, отпил вина и пожал плечами.

— Это была самооборона.

Ловчий расхохотался и приложил кружку ко лбу.

— Несчастному выродку оторвало голову! — напомнил он.

— Как уже говорил, я просто выстрелил, а чернокнижника разорвали вышедшие из-под контроля чары.

Брат Стеффен вяло отмахнулся и допил вино.

— Наша команда выслеживала Шеера месяц. Месяц он ускользал у нас из рук, а мы даже имени его не выяснили! Думаете, тот случай был первым? Как бы не так! Началось все с бригады лесорубов, потом эта шайка захватила дилижанс, и кровь потекла рекой. Чернокнижник разворошил пять мест силы. Пять! Он точно не был безумцем, у него имелся четкий план. Наверняка были и сообщники. Мы бы схватили его, не в этот раз, так в следующий, но Провидение решило иначе.

Я усмехнулся.

— Надо было позволить убить себя?

— У меня и в мыслях не было осуждать вас. Простите, магистр, если невольно обидел, — вздохнул брат Стеффен. — Прошу об одном: не позвольте некроманту уйти от воздаяния. Он ведь не успокоится, будет творить зло и дальше. Именно это я хотел до вас донести. Только это, и ничего, кроме того.

— Приложу все усилия.

— Понимаете, магистр… Все непросто. Орден сдерживает мессиан в южных провинциях Майнрихта, каждый день в приграничных стычках гибнет кто-то из моих братьев. Каждый божий день! И никому нет до этого дела. Пока что мы справляемся, но грядет большая война. Ублюдки из Мерсано и Киншаля готовятся осадить Лейгдорф и отрезать нас от выхода к Длинному морю. Я должен быть там и сражаться бок о бок со своими братьями, а вместо этого несу службу на другом конце света. Прошу: не лишайте мое пребывание здесь всякого смысла. Прижмите мерзавца!

Ловчий тяжко вздохнул и поднялся из-за стола.

— Доброй ночи, магистр, — только и сказал он, выходя на улицу.

И почти сразу скрипнула половица в соседней комнате. Макс вон Сюйд показался в дверях, огляделся и перешел к окну, желая убедиться, что брат Стеффен не собирается возвращаться. Вид у него при этом был донельзя хищный.

— Подслушивал? — усмехнулся я, выливая из бутылки себе в кружку остатки вина.

— Грешен, — признал порученец архиепископа без малейшей тени смущения, порылся в своих пожитках и выставил на стол еще одну бутыль. — За нашим другом нужен глаз да глаз!

— В самом деле? Мне он показался вполне искренним.

— О, брат Стеффен совсем непрост! — усмехнулся Макс. — Было время присмотреться к нему, пока бродили по лесам. Вовсе не уверен, что сюда его привел Ивар Фальк.

— Что же тогда?

— Ты, Филипп, — заявил вон Сюйд, заметил промелькнувшее у меня на лице изумление и поправился: — Не Филипп вон Черен сам по себе, но магистр Вселенской комиссии по этике.

Я глотнул вина, стремясь смыть неприятный привкус страха, и спросил:

— Зачем ему это?

— У герхардианцев амбициозные планы. Они ищут подходы к нужным людям, кого-то покупают, на кого-то собирают всяческую грязь. Ученое сословие неподсудно ордену, но свои люди во Вселенской комиссии могут все изменить. — Макс развалился за столом и остро глянул на меня поверх кружки вина. — Я немногое понял из вашего разговора, но Стеффен вполне осознанно толкал тебя на самосуд, давил на чувство вины. «Не дай избежать наказания некроманту, прикончи его без суда и следствия!» — говорил он. Но сделай так — и окажешься у ордена в руках. Или даже дашь им повод ограничить в правах Вселенскую комиссию!