– Золотые слова, ваше величество.

– Фафут, я ужасно зол, – поведал король мелодраматическим шепотом. – Меня вытащили из дворца, притащили в какие-то вспаханные поля и заставляют сидеть тут вот уж третьи сутки. Вы не можете мне объяснить, отчего мы не наступаем?

– Объяснить несложно, – пожал плечами бурмасингер. – Мы, ваше величество, дожидаемся новолуния, дабы простой люд не так сильно боялся Зелга да Кассар и уверовал в возможность победы. Позволю напомнить моему королю, что до новой луны силы тьмы особенно могущественны.

– Но ведь Зелг не владеет темными умениями?

– Солдаты и ополчение этого не знают, ваше величество.

– Ах да! Снова забыл.

– Немудрено, ваше величество.

– Вы, Фафут, тоже не выглядите бодрым и уверенным.

– Поясницу протянуло в проклятом шатре… Простите, ваше величество, все никак не освоюсь с этикетом.

– Прощаю, – махнул рукой Юлейн. – Сильно протянуло?

– И волнуюсь ужасно, – невпопад ответил бурмасингер. – Больно сложную композицию затеял господин граф, хоть и негоже мне критиковать его план, да еще и за глаза.

– А как критиковать в глаза, когда его совершенно невозможно отыскать? – резонно вопросил король. – Я тут надрываюсь битых два часа, как глухарь на току. Не нравится мне эта затея и походная жизнь тоже не нравится. Я даже подумал: Юлейн Миротворец или там Юлейн Великодушный – это тоже неплохие имена для грядущей истории. Незачем упираться только в Победоносного.

Фафут почтительно поклонился. О чем толковал возлюбленный король, ему было невдомек, да он и не особо хотел вникать. Его больше беспокоило другое.

– Я вот, ваше величество, тоже господина да Унара разыскиваю, дабы спросить…

– Спрашивайте, друг мой, – сказал граф, грациозным движением откидывая полог шатра. – Доброе утро, ваше величество. Позволите с докладом?

– Позволю, – отвечал король, отметивший про себя, что на природе, в этих жутких варварских условиях начавшейся войны, да Унара стал гораздо менее почтителен и воспринимает этикет как некую досадную условность. Так и до дворцового переворота недалеко.

Юлейну с каждой минутой все меньше нравилась затея с нападением на кузена-некроманта. Что-то неправильное было в сложившейся ситуации, но он, увы, не мог объяснить, что именно. Впрочем, мысль, как оказалось, витала в воздухе: ему на выручку пришел главный бурмасингер. Испросив позволения у короля, он робко подступил к начальнику Тайной Службы.

– Ваше сиятельство, я вот чего никак в толк не возьму. Если Зелг да Кассар действительно не некромант, то отчего он не выслал в наш лагерь посольство с предложениями перемирия или условиями сдачи? Он что, собирается защищать Кассарию? Но кем? Не селян же своих поставит на стены – они ведь и оружия в руках в жизни не держали. На что он рассчитывает?

– А верно, – оживился король. – На что? Я как-то не подумал.

– Вероятно, собирает ополчение из преданных ему слуг, – вяло откликнулся граф. – Прошу заметить, что тем он оказывает огромную услугу вашему величеству: подтверждает легенду, которая сложилась вокруг его имени, и делает наш поход обоснованным и оправданным. А освободительные войны всегда овеяны славой. Ваше величество войдет в историю…

– Да ну ее, вашу историю! – внезапно взорвался король. – У меня на душе совершенно неспокойно. И я абсолютно согласен с нашим добрым Фафутом.

– Правота вашего величества всегда неоспорима, – поклонился граф. – Однако на сей раз мой король чересчур близко к сердцу принимает недобрые предчувствия и грустные мысли, без коих, увы, невозможно обойтись на войне. Мой король скорбит о тех, кому суждено пасть в грядущем бою, – это естественно и заслуживает глубокого уважения. Сочувствие к подданным пристало монарху. Однако сии чувства не должны мешать вам как полководцу готовиться к атаке на замок.

– Мой план битвы уже готов? – ворчливо спросил Юлейн.

– И даже представлен на утверждение вашего величества! – довольно дерзко ответил да Унара.

– А-а? Вот этот свиток?

– Нет, ваше величество. Сей пергамент.

– Вот как. Ну хорошо, тогда я его просмотрю и выскажу свои пожелания. Что-то я еще хотел спросить у вас, граф, но совершенно запутался. Из головы вон. Вот память стала: хоть начинай записывать.

Король криво усмехнулся и небрежным движением отпустил придворных.

– Что, Фафут, тревожно? – спросил граф, когда они с главным бурмасингером вышли из королевского шатра.

– Да, ваше сиятельство, – храбро отвечал бедняга бурмасингер. – Хоть и подозреваю, что это вам не слишком понравится.

– Не понравится, верно. Но вы знаете, что чуть ли не более иных ваших качеств я ценю в вас именно прямоту и откровенность.

– Благодарю, ваше сиятельство.

– Итак, что же вас беспокоит? Предчувствия?

– Я уже говорил – нелогично они ведут себя, ежели не собираются отчаянно сопротивляться. Что-то не похоже на обреченное восстание кучки жалких поселян.

– Ах, Фафут. Я не стал говорить это нашему драгоценному монарху, но вы-то должны знать по долгу службы, что никаких «жалких поселян» в этих местах нет, да и не было отродясь. Тут все больше полукровки, странные существа, перевертыши и оборотни. Не бог весть какая сила, но и не совершенно беспомощный народ.

– Кабы они не рассчитывали на чью-то помощь, все равно не стали бы упорствовать. Да и в войсках особого воодушевления нет. Ополчение еще туда-сюда, бушует: праведный гнев там, всякое негодование, бунтарские настроения – как вы и предсказывали. Но боюсь, что побегут они, как только столкнутся лицом к лицу с серьезной опасностью. Не хватит их гнева на настоящее сражение. И что тогда?

– Не будет настоящего сражения, Фафут. А если будет, то… – граф вздохнул, – то оно будет настолько настоящим, что поддержка ополчения меня совершенно не интересует.

Фафут хотел что-то ответить, но тут внимание обоих собеседников привлекли крики, доносившиеся с западной стороны лагеря. Они повернулись в ту сторону и увидели, что солдаты мечутся среди шатров, указывая в небо обнаженными клинками, а несколько лучников тщательно целятся, пытаясь подстрелить кого-то или что-то, невидимое им. Граф и главный бурмасингер поспешили на место событий и успели заметить двух странных крылатых тварей, которые летели по направлению к замку.

Одно существо казалось черной точкой на ярко-голубом фоне небесного свода. Передвигалось оно совершенно безумными зигзагами и нырками, переваливалось из стороны в сторону и больше всего напоминало вусмерть пьяного.

Второе – белоснежное и, судя по пропорциям, просто огромное – величественно парило в облаках, и от этого зрелища захватывало дух и начинало предательски щипать в носу. Почему? Никто не брался объяснять.

Странная пара совершенно не обратила внимания на переполох, который учинило ее появление в лагере неприятеля, и спустя несколько секунд скрылась за донжоном.

– Начинается, – мрачно молвил главный бурмасингер.

– Не беда, – утешил его да Унара. – Это даже интересно.

– А вы… А мы не могли ошибиться в расчетах?

– Могли. Боюсь, что даже и ошиблись, – невесело сказал граф. – Но это уже не имеет никакого значения. Дело сделано.

– Можно отступить, – заметил Фафут. – Не подумайте, что я паникую, но мне представляется, что в игру вступили новые силы, о существовании которых мы просто не могли раньше знать.

– Вступили, – согласился да Унара. – И именно они отступить нам не дадут.

Ему очень хотелось излить душу славному бурмасингеру, однако он не посмел. Как не посмел рассказать о том, что вот уж целую неделю, с той самой ночи, как он опрометчиво подписал договор с Дауганом, ему является во сне некий человек, а может, и не человек вовсе, невероятно могущественный и столь же жестокий, и грозит мечом.

И он, бесстрашный потомок гордого рода, каждую ночь испытывает ни с чем не сравнимый страх. Откуда-то граф знает, что этот серебристый клинок с алой надписью в далекой древности принадлежал королю Бэхитехвальда, давно исчезнувшей страны, которую населяла раса оборотней; и что удары, нанесенные королевским мечом, убивают не только тело, но и душу.