– А вы уверены, что она подчинится Закону? Кстати, что это за Закон?

– Я бы не утверждал наверняка. Кассария непредсказуема. И я дивлюсь людям, которые слагают жуткие легенды о Бэхитехвальде и намного меньше боятся силы, с которой Бэхитехвальду не сравниться. Нет, она не подчинилась бы никакому закону, когда б не крохотная деталь: Кассария недовольна Зелгом. Он не оправдал ее ожиданий, и она ждет Галеаса.

– Герцог да Кассар носит имя Галеас.

– Да, и теперь у нас равные шансы, с небольшим перевесом в мою пользу. Мне есть что предложить Кассарии, я вернулся не с пустыми руками. Я способен дать взамен на ее могущество силу и власть иного рода.

– Вы одержимы ею, – не спросил, но констатировал начальник Тайной Службы.

– О, конечно, конечно, я одержимый из одержимых. Я мечтаю о ней столько тысяч лет, сколько не представить вашим историкам. Что до Закона, друг мой, я умалчиваю о нем не потому, что это тайна, а потому, что всех граней этой тайны не знаю и я.

– Башня Генсена – это вход в ваш мир?

– А вы любознательны. Что я в вас и ценю, впрочем. Да, это врата Бэхитехвальда. Ну что, граф, давайте выйдем из шатра. Вам будет чем полюбоваться, обещаю.

– Что это? – капризно спросил Юлейн, наблюдая, как стремительно темнеет небо. – Гроза?

– Нет, ваше величество, – ответил встревоженный Гегава. – На грозу не похоже.

– А на что похоже? – не унимался король.

– На солнечное затмение.

– Гегава, запишите в вашу маленькую книжечку для памяти: не забыть казнить Непестоса, когда мы вернемся в Булли-Толли. Виданное ли дело – предсказал нам успех в сражении и словом не обмолвился про солнечное затмение. Где успех? Где обещанная хорошая погода? Где счастливые предзнаменования? Князь Илгалийский мне еще должен?

Если дворецкий и удивился столь странной перемене темы, то виду не подал.

– Да, ваше величество. Его долг весьма значителен.

– Тогда точно запишите – казнить. Нам пришлют другого, в счет долга. А где мои вельможи?

– Господин главный бурмасингер воодушевляет ополчение и стражников…

В этот момент ветерок дунул в сторону королевского шатра, и до ушей монарха донесся медвежий рык.

– Вы не солнечного затмения бойтесь, вы меня бойтесь! В бараний рог скручу, на скелеты пущу! Вашу тещу вам в невесты! Лысину на ваши головы! …!!!

– Я не понял последней фразы, – поделился Юлейн с дворецким.

Дворецкий был сметлив:

– Это специальные бурмасингерские термины. Для узкого круга посвященных.

– Как интересно, а что они означают?

– Отеческое напутствие, ваше величество. Каждый ополченец и стражник теперь уверен, что господин главный бурмасингер мысленно с ним, и будут бодрее себя чувствовать даже перед лицом серьезной опасности.

– Нам грозит опасность? – изумился Юлейн. Гегава ощутил острое, ни с чем не сравнимое желание «напутствовать» короля по-бурмасингерски. Но принципы не позволяли.

– Всем грозит опасность, ваше величество, – молвил он после длинной паузы.

– А, это вы в философском смысле? – обрадовался король.

– Пожалуй.

– Хорошо, а где маркиз Гизонга и граф да Унара?

– За ними послали, ваше величество.

– Что же они не идут?

– Собирают информацию, вероятно. Чтобы прийти к королю с полным и исчерпывающим докладом.

– Какой, в бульбяксу, доклад! Даже мне понятно, что нужно высылать парламентеров, а они и не чешутся. Сошлю их, к драконьей бабушке, в Юйю, соль добывать. Или пиратам сбуду по дешевке. Хоть какая-то польза случится от этих двух проходимцев. Гегава!

– Да, ваше величество.

– У вас все такие же белоснежные платки?

– Да, – тревожно ответил дворецкий, которому не нравилось, что мысли короля скачут, как прыткие серны в период спаривания.

– А вы умеете вырезать палочки из растительности?

– Из чего, ваше величество?!

– Из окружающей растительности, говорю. Боже, какой же вы болван! Такой дубоголовый, как голем какой-то! Палочку прошу, не очень тонкую, ровную.

Гегава, ощущая легкое головокружение, подозвал слугу и шепотом отдал ему соответствующие указания. Тот сбегал к ближайшему кустарнику и мигом доставил искомое.

– А теперь привяжите платок к палочке, – приказал король. – Пойду переговоры проводить, а то ни одна морда не догадается, что делать.

– Это невозможно, – побледнел дворецкий. – Ваше величество намерены идти в стан врага? Вас же могут захватить в плен или убить! Кассар может претендовать на трон Тиронги, и он…

– Гегава, не морочьте мне голову. Я прекрасно знаю, что из этого следует. Но в критических ситуациях монарх должен выполнять свои обязанности, что бы там ни думал по этому поводу его дворецкий. Давайте белый флаг, а не то я занесу в вашу книжечку следующим пунктом и вашу казнь.

И, взяв импровизированное белое знамя, Юлейн спокойно и даже величественно двинулся в сторону победоносных костеланг Зелга да Кассара.

Как раз в эту минуту Бэхитехвальд и стал проступать сквозь реальность Ниакроха.

Князь Мадарьяга оказался прав. Никакими словами невозможно передать, что чувствует наблюдатель, когда мир его теряет основательность. Нечто подобное испытывали те, кто пережил землетрясение либо извержение вулкана: полную свою ничтожность перед лицом разыгравшейся стихии, ощущение себя песчинкой, уносимой гремящим потоком, зыбкость и ненадежность того, что еще несколько мгновений тому казалось таким вечным и непоколебимым. Но при всех ужасах катастроф они конечны, и каждый питает надежду пережить эти страшные минуты.

Бэхитехвальд, поглощающий привычное пространство, такой надежды не оставлял.

Зелг, словно завороженный, смотрел, как сквозь истоптанную, перемешанную с травой, изрытую землю равнины прорастают, как сквозь бесплотное вещество, не являющееся преградой, какие-то серые голые скалы и уродливые черные деревья со скрюченными ветвями, лишенными листьев.

Нелепые дома таращились слепыми безумными окнами, и там, в глубине помещений, был кто-то враждебный, чуждый и непонятный.

Кривые улочки вели себя как раздраженные аспиды – по три, четыре раза оборачиваясь вокруг одного и того же района, чтобы затем внезапно окончиться каким-нибудь тупиком позади того места, где начинались.

Угнетали цвета. Зелг не мог бы назвать ни одного из них, хотя прежде немного по-ребячески гордился тем, что может поименовать около трехсот цветов и более тысячи оттенков. Бэхитехвальд игнорировал знакомые цвета, формы и материи. Здесь все находилось на грани существования: свет был, но его как бы не было; воздух был, но он затруднял видимость и движение, словно уже не воздух, а некое иное вещество, пропитанное грязью и влагой. За пять-шесть шагов ничего нельзя было толком рассмотреть, и именно там, на условной границе, которая отделяла от полной слепоты и беспомощности, то и дело мелькали неясные, размытые тени.

В этом мире не царила тишина, но и звуков в привычном понимании не было тоже. Что-то скрипело и стонало, кряхтело и тихонько выло; впрочем, Зелг теперь понимал, что безуспешно пытался объяснить ему бедный вампир. Конечно, то были не стоны и скрипы, а нечто совершенно иное, но как и цветам, так и звукам он не сумел дать имени. Он и вообразить не мог, что такое вообще возможно услышать при жизни.

Такангор потыкал пальцем в ближайшее псевдодерево, заинтересовавшись его странной пупырчатой корой, и его рука по локоть провалилась в сырую и вязкую массу, которая с чавканьем, всхлипами и стонами стала ее немедленно засасывать, поглощая. Только невероятная сила спасла минотавра, ибо хищное существо не собиралось отдавать желанную добычу.

Бэхитехвальд еще только-только начал проявляться в Кассарии и потому был слаб и бессилен. Но завывающие тени уже нетерпеливо толпились перед расположением королевских войск, тянулись к ним и тосковали, что еще не могут полакомиться столь необходимой им чужой жизнью. Это было так очевидно, что тиронгийская армия застыла на месте, объятая ужасом.