Сегодня, в последний день перед новолунием, Галармон был особенно неспокоен. Все кошки Тиронги скребли у него в душе, сообщая, что тоже предчувствуют беду. Король сегодня был раздражительнее и капризнее, нежели обыкновенно; граф да Унара мрачен так, словно уличил в измене родине собственную бабушку; маркиз Гизонга зол, словно потерял мешок денег; ополчение волновалось, регулярные части маялись от безделья, а всякому известно, что когда солдаты ничем не заняты, то соблюдать дисциплину весьма сложно. Словом, генерал полагал, что лично он мечтал бы столкнуться с таким противником на месте да Кассара: чудо что за враг, дай ему волю – сам себя закопает с усердием желвацинского землекопа.

Адъютант генерала, молодой, но уже увенчанный славой офицер из старинного рода Саланзерпов, приблизился к начальнику, неся шлем на согнутой руке.

Они скорее дружили, чем осуществляли принцип начальник – подчиненный. Эмс был сыном старого боевого товарища генерала. Они дружили в далекой молодости, сражались плечом к плечу во время войны за Харцуцуйское наследство; защищали знаменитую Пупумскую пустошь от пришлых варваров и были разлучены навсегда при Манчуре, когда Саланзерп-старший без памяти влюбился во вражеского повара и дезертировал из тиронгийской армии, завещав другу заботиться о своей семье. Ангус да Галармон объявил товарища погибшим при исполнении боевого долга и даже посмертно наградил орденом Львиного трона. Вдову утешал, как мог, хоть и восстал против ее намерения заключить с ним брак; а Саланзерпа-младшего полюбил всем сердцем и оказывал ему покровительство на всех этапах карьеры. У Галармона не было сына, но именно такого сына он бы хотел иметь: исполнительного, аккуратного, скромного и притом отважного и беззаветно преданного друзьям. Ему бы он завещал не только свое состояние, но и книжечку фамильных рецептов, свое главное сокровище. Если бы генерал и стал делиться с кем-нибудь своими сомнениями на предмет затеянной правительством авантюры, то исключительно с Эмсом Саланзерпом.

– Ваше превосходительство, генерал, – неуверенно проговорил он. – Разрешите высказаться?

– Валяйте, – сказал демократичный генерал.

– Граф приказал поставить ополченцев в первые ряды. А если они испугаются и побегут? Они же нас затопчут…

– Расступитесь как вежливые люди, – посоветовал генерал. – Проиграем сражение, я выйду в отставку, аптеку открою. Буду продавать пупафонцы и мороженое «Князь Пюклер». Рецептик мне еще от прадеда достался. Тот тоже все мечтал аптеку открыть, на Тетучепской набережной. Впрочем, теперь это не слишком бойкое место. Все течет, все изменяется. Я бы настаивал на выходе из Тутумского парка…

– Ваше высокопревосходительство!

Генерал заскучал. Саланзерп был во всем прав, кто бы отрицал, но главнокомандующие тоже люди, им хочется сочувствия, понимания, новых рецептов, наконец, раз уж они не могут обеспечить победу своего войска.

Не далее как вчера Галармон заявил во всеуслышание, что снимает с себя всякую и всяческую ответственность за исход военной операции в Кассарии, на что граф да Унара с милой улыбкой заметил, что никто таковую ответственность на него и не возлагал. Признаться, генерал подумал: а не переметнуться ли ему на сторону противника?

– Странный посетитель был вчера у графа, – доложил адъютант.

– У него все такие, – буркнул главнокомандующий.

– Никак нет, ваше высокопревосходительство.

– Уверены?

– Не могу знать.

– А что можете?

– Предполагать, мой генерал.

– Что именно?

– Что даже начальнику Тайной Службы нечасто приходится принимать столь странных гостей.

– Нам-то какое дело?

– Я подумал, нам-то как раз и дело. Отчего бы это никто не прислушивался к вашему мнению?

– Государственные интересы. Высшие соображения. Тайны, циклоп меня обними.

– Вот-вот, – доверительно молвил адъютант. – И я провел разведку боем.

Генерал наставил на него укоризненный палец:

– Подслушивали?

– Не без того, ваше высокопревосходительство!

– Выводы?

– Затрудняюсь. Генерал удивился.

– Разговор происходил на неизвестном мне языке.

– А какие языки, кроме родного, вам известны, Саланзерп?

– Никакие, милорд.

– Тогда на что жалуемся?

– На заговор, мой генерал.

– Факты, доказательства?

– Тон, мой генерал. Так шепчутся и ворчат только заговорщики. Посетитель прибыл пополуночи, отбыл через три часа. На территории лагеря возник самопроизвольно, посредством воплощения из густого тумана. Убыл так же непристойно. Карета подозрительная.

– Чем именно?

– Черная, без гербов. На козлах существо невнятной породы, плохо определимое в ночной темноте. Фонарей либо факелов нет. Запряжена… – Тут адъютант выразил свое отношение к одрам, влекущим подозрительную карету, резким бурчанием в районе носа.

Генерал еще раз удивился. Мальчик из хорошей семьи, его адъютант и воспитанник пользовался корректными формулировками даже в более серьезных случаях. Видимо, скакуны были еще те.

– Вполне логично предположить, что для борьбы с силами тьмы, представителем коих по определению является Зелг да Кассар… – Галармон не договорил, осознав весь кошмар посетившей его мысли.

– И я так думаю, милорд, – шмыгнул носом адъютант. – Однако же страшно представить, что граф мог допустить подобную ошибку.

– В моей семье хранится много веков подряд редкостная рукопись, – сказал генерал без всякой видимой связи с предыдущим. – Описание Пыхштехвальдской битвы. Тиронгийская армия была малочисленной, и разгром представлялся неизбежным. Командующим тогда был…

– Герцог да Кассария?

– Совершенно верно. Я всегда симпатизировал кассарийским некромантам, пусть простит меня наш добрый король. Если нынешний герцог унаследовал хоть малую толику способностей своего славного предка, небесам станет жарко. Собери-ка в моей палатке офицеров: я все-таки поговорю с ними перед завтрашним наступлением, что бы ни говорил по этому поводу граф да Унара. Пока что это моя армия.

– Слушаюсь! – И адъютант лихо щелкнул каблуками, вложив в сей жест всю радость, которую он испытывал по поводу принятого генералом решения.

Так странно все сложилось, что только сегодня, накануне сражения, Зелг впервые увидел большую часть своего замка. До того он побывал только в пиршественном и тронном залах, спальне и прилегающем к ней кабинете. Да еще пару раз гулял в саду, старательно обходя и тропинку, ведущую на задний двор, и тем более колодец с утопликом, столь тепло встретившим его в день приезда. А замок оказался совершенно волшебным.

Деловитые, трудолюбивые домовые, похожие на толстеньких мышей с розовыми пятачками, вооружившись метелочками и щеточками, сновали по комнатам и коридорам. Учтивые призраки приветливо кивали из темных углов и доверчиво предлагали молодому хозяину свои нехитрые сокровища в знак дружбы и благоволения. Крохотные огоньки повсюду летали за ним и услужливо освещали любую картину или фреску, которая привлекала его внимание. На шаг позади Зелга важно топал шестиногий столик с напитками и легкой закуской. Зелг бродил по отчему дому.

Его пленили маленькие, уютные комнаты с низкими потолками и стрельчатыми окнами, с витражами, в которых преобладали золотистые, зеленые, голубые и сиреневые тона. Комнатки со стенами, расписанными бледными фресками в незапамятные времена величайшими художниками мира, с низенькими, но тяжелыми дверями, снабженными бронзовыми засовами, хранили неожиданные тайны. Открывая очередную дверь и наклоняя голову, чтобы пройти, Зелг ожидал обнаружить в соседнем помещении… Точнее, он не ожидал обнаружить за этой дверью огромное пространство зимнего сада, куда солнечный свет проникал сквозь хрустальный купол, а резные колонны терялись в вышине, упираясь витиеватыми капителями в потолок, выложенный светлой бирюзой. Половину зала занимал бассейн с неровными бортиками, в котором над дюнами золотого песка, малахитовыми скалами и розовыми раковинами, среди лесов диковинных водорослей плавали разноцветные рыбы и черепашки. Хрустальный водопад срывался с яшмовой скалы, усыпанной мелкими вьющимися растениями. Густые заросли редкостных трав и кустарников, крохотные плодоносящие деревца в фарфоровых сосудах, аквариумы с экзотическими заморскими тварями, птичий щебет и пересвист, легкий ветерок, совершенно невозможный в замкнутом помещении, будь оно сколь угодно обширным…