— Проще простого. Позвонил твоим родителям. Адреса они мне не дали, а вот номер телефона предоставили. Остальное — элементарно.

— Черт подери!

— Что такое, или ты не рад мне?

— Конечно, рад.

— Не беспокойся. Никто не узнает, где ты обитаешь. Кстати, а та — как ее? — все еще с тобой?

— Ты о Моне?

— Да, о ней. Забыл имя.

— Конечно, со мной. А почему бы и нет?

— Не думал, что вы так долго продержитесь. Рад, что у тебя все хорошо. А вот у меня нет. Я попал в беду. Да еще в какую! Поэтому и пришел. Мне нужна твоя помощь.

— Да что с тобой? Чем я могу помочь? Ты ведь знаешь, я…

— Только выслушай меня — вот и все. И не дергайся. Я влюбился, вот в чем дело.

— Прекрасно, — сказал я. — Ну и в чем проблема?

— Она меня не хочет.

Я расхохотался:

— И это все? Так вот что тебя тревожит? Бедняга!

— Ты ничего не понял. На этот раз все серьезно. Это любовь. Можно я расскажу тебе про нее?… — Макгрегор помолчал. — Если ты не очень занят. — Он устремил взгляд на письменный стол, где в машинке торчал чистый лист, и прибавил: — Что у тебя на этот раз — роман? Или философский трактат?

— Ничего серьезного, — ответил я.

— Звучит непривычно. Раньше все, что ты делал, было важно, очень важно. Ладно уж, чего таишься? Понимаю, я заявился не вовремя, но это не повод, чтобы водить меня за нос.

— Если тебе так интересно, то да, я пишу роман.

— Роман? О Господи! Брось это дело… романа тебе никогда не написать.

— Почему ты так уверен?

— Да потому, что знаю тебя. Ты не владеешь сюжетом.

— А что, роману обязательно иметь сюжет?

— Послушай, мне не хочется тебе мешать, но…

— Но что?

— Почему бы не заняться своим делом? Есть и другие жанры, кроме романа.

— А почему ты полагаешь, что я вообще могу писать?

Макгрегор опустил голову, соображая.

— Ты никогда не думал, что у меня получится, — упрекнул я его. — Да и остальные тоже.

— По сути своей ты писатель, — сказал он. — Может, ты и не написал ничего стоящего, но время пока есть. Плохо то, что ты упрям.

— Упрям?

— Да, упрям. Упрям как осел. Ты хочешь войти в литературу с парадного входа. Хочешь отличаться от всех прочих, но не собираешься за это платить. Почему бы тебе не поработать сначала репортером, зарекомендовать себя, перейти в корреспонденты, а уж потом приняться за большую книгу? Ответь!

— Это лишняя трата времени.

— Но другие проходили этот путь. И некоторые были подаровитей тебя. Взять хоть Бернарда Шоу!

— Для него это хорошо, а для меня нет, — упорствовал я.

Мы немного помолчали. Я напомнил ему один давний вечер, когда он швырнул мне журнал и потребовал, чтобы я обязательно прочитал рассказ Джона Дос Пассоса, тогда молодого писателя.

— Помнишь, что ты сказал? «Послушай, парень, почему бы тебе не попробовать писать в таком ключе? У тебя получится не хуже. Прочти и подумай!»

— Я такое сказал?

— Вот именно. Не помнишь? А я запомнил эти небрежно брошенные слова. Дело не в том, буду ли я писать так же хорошо, как Дос Пассос. А в том, что ты верил в меня.

— Разве с тех пор что-нибудь изменилось?

— Нет, но держишься ты по-другому. Словно угодил со мной в рискованную авантюру, из которой не видишь выхода. Поэтому хочешь, чтобы я не выделялся, писал, как все, повторят их ошибки.

— Боже, какой ты ранимый! Да пиши ты свой чертов роман, если хочешь! Пиши хоть все ночи напролет! Я просто хотел дать дружеский совет… Не забывай, я пришел совсем не за тем, чтобы обсуждать твое творчество. Я в беде. Мне нужна помощь. И ты именно тот человек, который может помочь.

— Каким образом?

— Пока не знаю. Для начала я расскажу предысторию, тогда ты лучше все поймешь. Можешь уделить мне полчаса?

— Думаю, да.

— Тогда слушай. Помнишь тот дансинг в Гринич-Виллидж, куда мы захаживали по субботам? Который еще так любил Джордж? Так вот, месяца два тому назад я туда наведался. Там мало что изменилось… ошиваются девчонки того же сорта. Я там заскучал, выпил пару рюмок в одиночестве, никто даже не посмотрел в мою сторону — думаю, мне стало жалко себя, нахлынули мысли о приближающейся старости и все такое, и вдруг я заметил девушку, которая тоже сидела одна, через два столика от меня.

— Красотка?

— Нет, малыш, я бы этого не сказал. Но что-то в ней есть. Я с ней перемигнулся, пригласил потанцевать, а после танца она села за мой столик. Больше мы не танцевали, а только сидели и разговаривали. Ушли из бара последними. Я хотел проводить ее домой, но она не позволила. И номера своего телефона не дала. «Может, встретимся в том же месте в следующую субботу?» — спросил я. «Может быть», — ответила она. И все… Слушай, у тебя есть чего-нибудь выпить?

— Естественно. — Я подошел к буфету и извлек бутылку.

— А что это? — спросил он, перехватывая бутылку вермута.

— Ты же просил «чего-нибудь»… А ты что, хочешь виски?

— Хотелось бы. Если у тебя нет, пойду возьму в машине.

Я достал виски и налил ему.

— А себе?

— Я не пью виски. Кроме того, еще слишком рано.

— Ты прав, малыш. Тебе ведь еще работать?

— Сяду за книгу сразу после твоего ухода.

— Я тебя не задержу. Знаю, тебе неинтересны мои проблемы. Но ты уж потерпи и выслушай меня… На чем я остановился? Итак, в следующую субботу я опять прихожу в дансинг, жду ее, но она не является. Просидел там весь вечер. Ни разу не танцевал. Гвельда так и не пришла.

— Как ты сказал? Гвельда? Ее так зовут?

— Да, а что?

— Ничего. Просто странное имя. А кто она… какого происхождения?

— Думаю, корни шотландско-ирландские. А разве это важно?

— Вовсе нет. Просто интересно.

— Знаю, о чем ты подумал. Она не цыганка. Но есть в ней какая-то изюминка. Эта девушка меня страшно волнует. Я все время о ней думаю. Я влюблен — этим все сказано. Не уверен, что был влюблен раньше. Такого, во всяком случае, со мной не было.

— Странно слышать это от тебя.

— Понимаю, малыш. Более чем странно. Скорее, трагично.

Я расхохотался.

— Да, трагично, — упрямо повторил Макгрегор. — Первый раз в жизни я встретил женщину, которой на меня наплевать.

— Откуда ты знаешь? Ты что, еще раз с ней встречался?

— Еще раз? Господи, да я с того дня ей проходу не давал. Конечно, встречался. Как-то выследил ее. Она вышла из автобуса на Бороу-Холл. Меня, само собой, не видела. На следующий день я ей позвонил. Она была в бешенстве. Какого черта я ей звоню? Откуда узнал номер? Ну и так далее. Спустя несколько недель она вновь пришла в тот дансинг. В тот вечер я чуть ли не на коленях перед ней ползал, вымаливая танец. Но она попросила ее не беспокоить, сказала, что я ее не интересую, что у меня грубые манеры… всякую ерунду. Даже не села за мой столик. Через несколько дней я послал ей букет роз. Никакого эффекта. Пытался снова звонить, но она, услышав мой голос, швыряла трубку.

— Сильные же чувства ты у нее вызываешь.

— Она меня не выносит.

— Ты знаешь, чем она занимается?

— Знаю. Преподает в школе.

— Учительница? Вот это да! Ты втюрился в училку! Могу себе представить: толстая, неуклюжая простушка — не уютная, а строгая, неулыбчивая, волосы собраны…

— Похоже, малыш, но все же не то. Да, она крупновата, но ей это идет. Красива ли она? Сказать не берусь, вижу только ее глаза — синие-синие и сверкают…

— Как звезды?

— Пожалуй, больше похожи на фиалки, — поправил Макгрегор. — Да, точь-в-точь фиалки. Остальное и не замечаешь. Хотя у нее, кажется, срезанный подбородок.

— А что скажешь про ноги?

— Не так чтоб очень. Толстоваты. Но не кривые.

— Ну а задик, она хоть виляет им при ходьбе?

Макгрегор вскочил с места.

— Малыш, — проникновенно произнес он, обнимая меня за плечи, — ничто не волнует меня так сильно, как ее зад. Разок пощупать — и умер бы счастливым.

— Значит, она недотрога?