Нитирэн встретился глазами с Авденаго.

— Поскольку Кохаги так и не поведал своих секретов добрым жителям Гоэбихона, которые жирели и процветали за его счет, а перед его смертью слетелись к нему, точно стервятники, то, полагаю, нога находится в гробнице Кохаги, в Гоэбихоне. Его закопали вместе с ногой.

— Разве они не сжигают умерших? — удивился желтоволосый тролль. — Какие дикари!

— Умерших не принято сжигать в городах, — ответил Нитирэн, явно гордясь своими познаниями. — Там боятся пожаров. Только в замках и деревнях сооружают погребальные костры. Городские мертвецы гниют в каменных ларях или в простых мешках, зарытые в землю.

Немолодой тролль оставил всякую надежду прожевать то, что оставалось у него во рту, и выплюнул это на пол.

— Ты убил мое желание вкушать пищу, Нитирэн! — воскликнул он.

— Рад, что хоть кому-то это удалось, старый обжора, — невозмутимо отозвался Нитирэн. — Однако я не хочу отвлекаться от гниющих трупов. Тело Кохаги истлело, но погребенная вместе с ним нога, полагаю, целехонька, поскольку была создана из нетленного шатра Джурича Морана. Это оружие необходимо добыть.

— Твои мысли, Нитирэн, воистину достойны великого правителя, — сказал пожилой тролль, — но поскольку ты еще молод, то слишком широко замахиваешься. Ни один из нас не сумеет тайно войти в Гоэбихон. Там сразу распознают тролля и уничтожат его… Не говоря уж о каменных зверях, убивающих каждого, в ком есть наша кровь.

Авденаго побледнел, встал, повернулся к Нитирэну.

— Нитирэн действительно обладает великими мыслями, — громко, уверенно заговорил молодой человек. — Я единственный из всех понял его! Среди нас есть тот, в ком нет троллиной крови. Тот, кого не убьет эльфийская магия. Тот, кто внешне не отличается от любого другого человека. Он войдет в Гоэбихон, никем не узнанный, и возьмет из гробницы Кохаги непревзойденное оружие. Я сделаю это!

Авденаго заметил, как пожилой тролль повернулся к тому, что был с оранжевыми волосами, и вопросительно поднял брови, а его молчаливый собеседник недоумевающе пожал плечами.

«Они считают, что я — тролль, как и они! — ликующе подумал Авденаго. — Я и впрямь от них не отличаюсь!»

— Существует ничтожно малая опасность, — медленно проговорил Нитирэн, — что ты и по крови сделался одним из нас… Если это так, то ты умрешь, едва ступив на землю Гоэбихона.

Авденаго покачал головой:

— Я могу думать как тролль и жить как тролль, я могу внешне походить на тролля, и одеждой, и повадкой, и выражением лица, и образом жизни, — но по крови я останусь человеком. Эльфийские ловушки не увидят меня.

— Я был четырежды предусмотрителен, когда избрал себе в дахати человека, подпоясанного веревкой! — воскликнул Нитирэн.

Пиршественный зал содрогнулся от здравиц, возглашенных в честь Авденаго. Когда все успокоились и допили вино, Авденаго задал вопрос, мучивший его уже некоторое время:

— Почему же Кохаги так и не женился? Ведь у него хватило денег и на собственный дом, и даже на каменную гробницу… Неужто ни одна женщина не захотела войти в этот дом и навести там свои порядки?

И добавил:

— Атиадан непременно спросит меня об этом, когда я буду пересказывать ей историю о скороходе и его деревянной ноге.

— Ради Атиадан я отвечу тебе, — улыбнулся Нитирэн. Теперь, когда самый главный вопрос — кто отправится добывать чудесное оружие, — был решен, напряжение оставило Нитирэна, и он сделался веселым и спокойным. — Долгое время Кохаги не мог выбросить из памяти выжженный мертвый круг, образовавшийся на том месте, где стоял шатер Морана. Скороход хорошо знал, что кусок шелка прирос к его телу. Он ни на мгновение не забывал об этом.

Однажды Кохаги все-таки встретил женщину, сумевшую зацепить его сердце. Он начал подумывать о женитьбе.

Страх перед возможными последствиями все еще глодал его, поэтому он отправился на поиски того места, где повстречался с Мораном. Долго он блуждал по холмам и рощам. Наконец, как ему показалось, он увидел знакомый пейзаж: два засохших дерева и круглое пятно посреди луга. Трава на этом пятачке земли росла не такая, как во всей округе. Красноватая, с острыми листьями, она вымахала гораздо выше, чем за пределами круга. Выше и гуще. Кохаги счел это хорошим признаком.

Очевидно, земля окончательно выздоровела, если сумела прокормить такую пышную растительность.

На всякий случай Кохаги провел ночь на той земле. Он соприкасался с травой перебинтованным боком, тем самым, куда врос лоскут шелка от морановского шатра. Наутро он увидел, что с травой ничего не случилось. Это наполнило его надеждой и радостью, и он поспешил к своей избраннице…

Насколько известно, она умерла совсем молодой от какой-то болезни. Может быть, ее и вправду убила болезнь — с женщинами никогда нельзя знать наверняка. Но Кохаги не сомневался в том, кто истинный убийца его жены. Он во всем винил себя, свою беспечность, свое глупое желание быть счастливым. И после ее смерти никогда, ни разу не прикоснулся к женщине, не обнял ребенка, не подал руки другу. Да и друзей у него, как утверждают, не было. Одинокий, замкнутый человек — таким был Кохаги.

— Для меня будет честью разорить его могилу, — сказал Авденаго. — Узнав всю историю целиком, я намерен привезти сюда не только его ногу, но и его кости, чтобы мы могли достойно сжечь их и положить в нашу почву. И пусть земля троллей будет добрее к нему, чем земля эльфов и людей!

Туман ослепил их; сквозь Серую Границу тролли двигались на ощупь. Кони ступали медленно, с усилием раздвигая грудью густой воздух. Дыхание затруднилось. Следуя совету Арилье, Авденаго пытался думать о своей возлюбленной. «Та, которую ты любишь, спасет тебя, — сказал ему молодой тролль. — Вдыхая, вспоминай ее глаза, выдыхая, представляй ее пальцы…»

«А о ком будешь думать ты, когда мы войдем в туман?» — спросил его Авденаго.

«У меня нет возлюбленной», — ответил Арилье и густо покраснел.

Атиадан простилась с мужем, как подобает: подарила ему долгую ночь любви и один поцелуй наутро.

— Убей их всех, — пожелала она. — Убей всех и возвращайся ко мне поскорее, мой чудесный муж-человек. Возвращайся ко мне истинным троллем!

Он перецеловал все ее пальцы по очереди и сел на коня. А когда он обернулся в последний раз, она уже стояла к нему спиной и шевелила хвостиком. Она всегда так делала, когда хотела его подразнить.

От этого зрелища сердце у Авденаго стиснулось от сладкой боли и восторга, так что он едва не закричал. Он стиснул бока коня коленями и помчался прочь.

Густой туман границы немного остудил его голову, но в сердце поселилась печаль. Авденаго не любил эмоций и старался избегать их. Чувства, переживания — это для эльфов. В том, чтобы жить чувствами, есть что-то нечистое, неопрятное.

«Спаси меня, Атиадан! — подумал Авденаго. — Подскажи, о чем мне думать, чтобы не заплакать от грусти по тебе?»

Он повернул голову и в тумане увидел смутный темный силуэт. Арилье. Друг, который всегда будет рядом, готовый защитить, помочь, закрыть собой, если понадобится.

И печаль отступила. В последний раз — с благодарностью — Авденаго подумал об Атиадан, и ее образ растаял в его мыслях.

Граница лопнула, словно пузырь, и тролли вырвались на волю. Отныне они находились в мире эльфов и людей.

Первое, что ощутил Авденаго, освободившись из пут густого тумана, был неправильный солнечный свет. Если бы Авденаго имел привычку задумываться над подобными вещами, он бы сказал, что здесь совершенно другой спектр. Во вселенной троллей преобладали красные и желтые цвета, а в мире по другую сторону границы, — голубые и зеленые. И предметы от этого казались плоскими, невыразительными. Все, даже деревья.

Эффект был такой, как если бы Авденаго сперва долго, зажмурившись, подставлял лицо солнцу, а потом внезапно открыл глаза и огляделся по сторонам. В первые мгновения после подобных экспериментов весь мир выглядит окрашенным в приглушенные сероватые тона, предметы приобретают сюрреалистически вычерченный объем и вместе с тем удаляются на непонятные расстояния. В общем, получается что-то вроде картины Дали.