Мы остановились лагерем в чакре одного бежавшего от цивилизации англичанина, жившего в лесу со старой индианкой. У него, по-видимому, было темное прошлое, как обычно и бывает с такими отшельниками. Он был образованный человек и одно время занимал видное положение в обществе. Жизнь в этом уединенном месте давала ему удовлетворение, которого он не находил во внешнем мире, а приступы безумия, по временам им овладевавшие, никому не причиняли беспокойства, кроме как ему самому и его подруге.

Бичом для нас были насекомые, особенно те их виды, которые здесь известны под названием табана и маригуи (в Бразилии их называют пиум Маригуи), тучами атаковывали они нас днем, оставляя в местах укуса небольшие кровяные волдыри. Табаны появлялись поодиночке, но сейчас же объявляли о своем присутствии: казалось, будто в вас втыкается иголка. Укус обоих насекомых вызывает ужасный зуд, и при расчесах может образоваться гноящаяся рана.

Часть бассейна Бени, лежащая ниже Рурренабаке, известна под названием Пустыня. Это слишком низменная для заселения местность, в сухой сезон сюда часто наведываются дикари, ищущие черепашьи яйца и занимающиеся рыболовством. Команда утверждала, что дикари держатся на западном берегу, поэтому наш лагерь всегда разбивался на противоположной стороне. Эти места известны многочисленными трагическими происшествиями-дикари мстили неразборчивым в средствах служащим каучуковых компаний за жестокости, которые терпели от них.

Немец и швед из бараки[14], расположенной ниже слияния Бени с рекой Мадиди, организовали недавно налет на дикарей довольно крупными силами. Была разрушена деревня, мужчины и женщины вырезаны, а детей убивали, разбивая им головы о деревья. Вернувшиеся налетчики гордились захваченными трофеями — восемьюдесятью лодками — и всячески хвастались своими подвигами. Единственным основанием для налета было то, что накануне в лагерь пришли несколько мирных индейцев, и белые заподозрили, что на них готовится нападение. Мне рассказывали, что герои из барраки забавлялись тем, что подбрасывали детей индейцев в воздух и ловили их на острие мачете. Порядочные люди, живущие по берегам рек, были возмущены всем этим; правительство, узнав о происшествии, также негодовало, но предпринять ничего не смогло.

Налеты на индейцев и захват пленных рабов были здесь обычным делом. Господствующий взгляд на барбаро как на диких зверей приводил к частым зверствам, совершаемым различными выродками — соломенными боссами баррак.

Позже я встречался с индейцами племени гуарайю и нашел, что они смышленые, чистоплотные люди, стоящие неизмеримо выше пропитанных алкоголем «цивилизованных» индейцев, живущих по берегам рек. Правда, гуарайю были враждебно настроены к белым и мстительны. Но кто их спровоцировал? Мой опыт показывает, что лишь немногие дикари «дурны» от природы, если только общение с «дикарями» из внешнего мира не сделало их такими.

Обычно они нападают на рассвете, забрасывая тольдеты стрелами. Тольдеты — это дешевые хлопчатобумажные противомоскитные сетки, под которыми спит вся команда судна — и боливийцы, и индейцы. Тот, кто остался в живых после ливня ядовитых стрел и был захвачен дикарями, не имеет особых причин для радости.

Генерал Пандо рассказывал мне, что, поднимаясь по реке Хит в непосредственной близости от Мадре-де-Дьос и направляясь через болота к верховьям реки Мадиди, он и его люди устанавливали тольдеты как приманку для индейцев, а сами спали далеко в стороне.

— По утрам часто случалось так, что наши тольдеты были изрешечены стрелами, — говорил генерал. Мы ни разу не подверглись открытому нападению, возможно, потому, что нас было очень много, однако дикари все время изводили нас, стреляя из укрытия кустарников и оставаясь невидимыми.

В 1896 году один важный правительственный чиновник путешествовал по реке Бени с женой и падчерицей. На рассвете на них напали индейцы племени гуарайю.

Все бросились на бателон, и в панике жену чиновника оставили на берегу, где был разбит лагерь путешественников; ее отсутствие было замечено, только когда судно уже проплыло некоторое расстояние вниз по реке. В течение многих лет эта дама жила в деревне у дикарей и в конце концов была обнаружена экспедицией, организованной с целью охоты за рабами. Руководитель набега вернул даму вместе с четырьмя «полудикими» детьми ее законному мужу, требуя с него 300 фунтов за услугу. А муж тем временем женился на своей падчерице, и когда снова увидел жену — умер от потрясения. Дама со своими малышами и дочерью вновь поселилась в Санта-Крус-де-ла-Сьерра и с восторгом рассказывала о том, что испытала.

В Риберальте я встретил одну австриячку — красивую и жизнерадостную женщину, которая время от времени совершенно одна отправлялась в лес, чтобы пожить вместе с индейцами племени пакагуара. Ее коллекции ожерелий из зубов и другие редкости, добытые у дикарей, не имеют себе равных.

В изнуряющей духоте лесов испытываешь соблазн выкупаться в реке прямо с бателона. Этого лучше не делать, но если уж желание берет верх над благоразумием, купаться нужно с осторожностью, так как река изобилует электрическими угрями. Здесь найдены две их разновидности — одна коричневая около шести футов длиной, другая — наиболее опасная — желтоватая и наполовину короче. Один удар угря достаточен, чтобы парализовать человека и отправить его на дно, однако электрический угорь имеет обыкновение повторять удары, чтобы поразить свою жертву наверняка. По всей видимости, для того, чтобы произвести электрический разряд, угорь должен пошевелить хвостом; когда хвост недвижим, его можно трогать без всякого для себя вреда. Однако индейцы не станут дотрагиваться до угря, даже мертвого.

Другая мерзкая рыба, обитающая в приамазонских реках, и в особенности в притоках Мадейры, — это кандиру. Ее тело всего в два дюйма длиной и четверть дюйма шириной и заканчивается узким раздвоенным хвостовым плавником. У нее длинное костистое рыло и острые зубы, кожа покрыта мелкими, направленными к хвосту зазубринами. Она всегда норовит попасть в естественные отверстия тела человека или животного, и, если это ей удается, извлечь ее невозможно вследствие зазубрин. Эта рыба — причина многих смертей, и ее жертвы погибают в страшных муках. Когда я был в Риберальте, австрийский врач вырезал две такие рыбы у женщины; японский хирург в Астильеро, на реке Тамбопата, показал мне особую разновидность кандиру, вынутую им из мужского члена. Эта разновидность иногда достигает пяти дюймов в длину и имеет вид только что вылупившегося угорька.

Ядовитые скаты скрываются в засаде на песчаном дне рек. Они невелики по размерам, но глубокие раны, которые причиняют их покрытые слизью зазубренные шипы, исключительно болезненны и зачастую опасны для жизни. Прибрежные жители говорят, что при ранении таким скатом лучшее средство — помочиться на рану. Не могу сказать, так ли это, но знаю, что уколы морского ежа в Вест-Индии местные жители лечат именно таким способом. Мясо скатов вкусное, а их колючки употребляются индейцами в качестве наконечников для стрел.

Монотонное изо дня в день продвижение вниз по реке, вынужденное безделье, однообразие речного ландшафта — все это сильно повлияло на наших компаньонов — таможенных чиновников. Они везли мешки с почтой в Риберальту, и прошло немного времени, как они сломали печати и принялись читать газеты и другую периодику, которую нашли в мешках.

— Это ничего, — говорили они в свое оправдание. В конце концов газеты становятся общественным достоянием, когда попадают на место.

К тому времени, когда мы достигли Риберальты, большая часть почты погибла, и множество людей, которые считали дни от одного прихода почты до другого, были вынуждены стойко снести этот удар и со всем доступным им терпением дожидаться следующей почты, которая могла прийти только через месяц, а то и через три!

В устье реки Мадиди, на краю Равнин Мохос, стоит миссия Кавинас. Остатки индейского племени, часть большого и могущественного когда-то народа, известного под именем торомона, поселились там в нескольких аккуратных хижинах. На полях у индейцев никогда не было сорняков, тогда как плантации белых сплошь зарастали сорными травами. Угодья поселения Кавинас являли собой приятный контраст плохо обработанным непродуктивным землям селений белых.