– По-моему, здесь невозможно скучать! – возразила Лила. – Пока мы ехали по городу, я смогла увидеть, как он красив. И, конечно, мне хочется побывать во всех знаменитых музеях!

– Ты о них слышала? – изумилась баронесса.

– В художественной школе во Флоренции нам рассказывали о картинах, находящихся в Голландии. По-моему, там немного завидовали вашим Рубенсам и Рембрандтам.

Баронесса рассмеялась.

– Наша страна занимает особое место в мире живописи. Ну разумеется, во Флоренции тебя должны были научить понимать и любить изобразительные искусства!

– Весь последний год я получала индивидуальные уроки живописи, – прибавила Лила.

– Как жаль, что моего мужа больше нет! – вздохнула тетушка. – Когда барон ван Алнрадт вышел в отставку, он увлекся живописью. Конечно, он и до этого коллекционировал картины, но только тогда у него появилось время, чтобы самому стать художником.

– Надеюсь, у вас сохранились его картины: мне бы очень хотелось их увидеть, – искренне сказала Лила.

– Довольно много, – заверила ее баронесса. – Более того – ты сможешь пользоваться его мастерской.

У Лилы загорелись глаза.

– А вам это не будет неприятно?

– Наоборот – мне будет очень приятно.

И главное – там ты найдешь все, что тебе только может понадобиться. Но сначала тебе следует побывать в «Маурицхейсе»: как тебе, наверное, известно, это самый знаменитый музей Гааги.

– Мне действительно очень хочется туда попасть! – призналась Лила.

В тот вечер она рано легла спать, потому что была крайне утомлена долгим путешествием. А утром, следуя указаниям, данным ей накануне тетушкой, она поднялась на чердак, где обнаружила чудеснейшую мастерскую.

Да, барон явно намеревался развить свой художественный талант как можно полнее.

В мастерской было огромное окно, выходившее на север, – обязательное условие для занятий живописью: именно так можно обеспечить наиболее правильное освещение.

Потолок оказался неожиданно высоким, а стены были увешаны картинами, которые написал барон.

Многие из них представляли собой копии полотен знаменитых художников.

Обследовав мастерскую, Лила взволнованно сбежала вниз, чтобы поблагодарить тетушку за разрешение работать там.

Баронесса была очень бледна, под глазами темнели глубокие морщины.

– Как вы себя чувствуете, тетя Эдит? – встревожилась Лила.

– У меня была плохая ночь, милочка.

– Надеюсь, это не из-за меня?

– Волнение, связанное с твоим приездом, могло сыграть свою роль, – неохотно призналась тетушка, – но, боюсь, все дело в том, что я очень тяжело больна.

Лила присела на край кровати.

– Мне так стыдно, что я не задала вам этот вопрос раньше, – прошептала она. – Но… я не догадывалась, что вы… серьезно больны.

– У меня внутренняя опухоль, – объяснила баронесса. – И хотя докторам хочется меня разрезать, я не даю им на это согласия.

С трудом подняв исхудалую руку, баронесса нежно коснулась пальцев Лилы.

– Думаю, ты сможешь понять, дорогая, – произнесла она, – что у меня нет желания дожить до глубокой старости. Да и вообще серьезные операции редко бывают успешными.

– Но, тетя Эдит… – запротестовала Лила.

Однако тетушка призвала ее к молчанию, упреждающе подняв свободную руку.

– Раз ты собираешься жить со мной, я полагаю, мне следует пояснить тебе мою позицию, – сказала она. – Я очень нежно любила мужа, и без него мне чрезвычайно одиноко.

Она пристально посмотрела на племянницу.

– Если бы мне посчастливилось иметь ребенка, дело обстояло бы совсем иначе. Но у меня два пасынка. Иоганн очень хорошо ко мне относится, но сейчас он на Яве – он губернатор этой провинции.

Лила с большим интересом слушала тетушку, в то же время остро ощущая, какие ледяные у нее пальцы и как слабо она сжимает ее руку.

– Когда врачи сказали, что мне нужна операция, – говорила между тем баронесса, – они отметили: вероятность благоприятного исхода составляет пятьдесят процентов. И еще они сообщили мне, что эта операция очень дорогая.

Тут Лила удивленно посмотрела на тетушку, и та сказала начистоту:

– У меня достаточно денег на жизнь – при условии, что я буду разумно их расходовать. Но их недостаточно для крупных затрат, как, например, оплата хирургической операции в Голландии.

Лила растерянно молчала, а тетушка продолжала свои откровения:

– У меня была мысль написать Иоганну, но тут его брат, Никлас, начал вести себя совершенно недопустимым образом.

– Что он сделал? – спросила Лила, уже гневаясь на неведомого ей Никласа.

– Он наделал долгов и пытался уговорить меня продать часть картин из этого дома.

Но мой муж завещал их Иоганну, и я отказалась. Тогда Никлас стал говорить со мной очень гадко и вызывающе.

Баронесса невольно повысила голос.

– Я поняла, что, если оставлю дом и лягу в больницу, он просто заберет отсюда картины – и помешать ему будет трудно.

– Невозможно представить себе большую низость! – воскликнула Лила. – Но вы ведь не можете отказаться от операции, которая способна принести вам исцеление!

– У меня нет желания жить, – призналась баронесса. – Так что это стало бы пустой тратой денег. А они нужны Иоганну: у него большая семья.

– Но нельзя же… – попыталась возразить Лила.

Баронесса снова остановила ее властным жестом.

– Я не хочу больше об этом говорить.

Иногда я испытываю боль, но врачи прописали мне средство, благодаря которому боль становится вполне терпимой. Однако твое присутствие все в корне меняет. Может быть, я почувствую себя настолько счастливой, что каким-то чудом выздоровею!

– Мне тяжело от того… что вы… страдаете, – молвила Лила. – Няня говорила, что мама перед смертью… чувствовала страшную усталость.

Ее голос стал прерывистым от сдерживаемых рыданий, и тетя Эдит поспешила ее успокоить.

– Я уверена, милочка, твоя мама сейчас рядом и радуется, что мы встретились.

– Я в этом не сомневаюсь! – подхватила девушка. – Больше того, я точно знаю, это мама направила меня к вам, когда я в отчаянии думала, как бы мне избежать этого ужасного брака с мистером Хопторном! Я не надеялась, что отчим смягчится.

– Конечно, это она подсказала тебе, что надо делать, – согласилась баронесса. – Но я устала говорить о моей болезни. Поскольку ты художница, как и мой муж, я хочу дать тебе одно поручение.

– Поручение? – удивленно воскликнула Лила.

– За этим кроется весьма интересная история, – ответила баронесса. – Мой муж был очень дружен с Дезом Томбе, знаменитым собирателем картин.

Она вдруг засмеялась, вспоминая прошлое.

– Они часами могли сидеть, обсуждая разные картины. Я в жизни не встречала столь увлеченных людей, которые были бы сильнее поглощены интересующим их предметом.

– Мне кажется, все художники глубоко преданы своему делу, – улыбнулась Лила.

– Ты права, милочка. Именно мой муж уговорил Деза Томбе завещать музею «Маурицхейс» принадлежавшую ему картину Яна Вермера «Головка девушки».

Лила хотела сказать, что знает Вермера, крупнейшего голландского живописца семнадцатого века, но не стала прерывать рассказ тетушки.

– Сейчас в это трудно поверить, но Дез Томбе купил этот портрет Вермера всего за два гульдена и тридцать центов. Теперь, конечно, он считается одним из лучших его произведений. Эту картину совсем недавно выставили в «Маурицхейсе».

– Значит, я ее увижу! Как это чудесно! – возликовала Лила.

– Ты не только ее увидишь. Я попрошу тебя сделать мне ее копию. Как ты понимаешь, я слишком больна, чтобы идти в музей и смотреть на эту картину.

– Конечно, я сделаю для вас копию, – тут же согласилась Лила. – Мне это доставит огромное удовольствие!

– И я тоже получу большое удовольствие, – заверила ее тетушка. – Я столько слышала об этом удивительном портрете, что у меня такое чувство, будто эта девушка – член моей семьи!

Они дружно засмеялись, и Лила пообещала:

– Я сегодня же днем пойду в «Маурицхейс». Наверное, мне можно будет взять какой-нибудь холст из мастерской?