– Конечно, можно, милочка! Только будь внимательна: возьми холст нужного периода.

Видя, что Лила ее не понимает, баронесса объяснила:

– Мой муж стремился во всем достичь совершенства и, когда начал заниматься живописью, решил использовать для своих копий холсты соответствующего периода. Он скупал их, где только мог.

– Как здорово придумано! – искренне восхитилась Лила.

– Мне тоже понравилась эта мысль, – согласилась с ней тетя Эдит. – Все холсты ты найдешь наверху, так же как и соответствующие краски. Они снабжены аккуратными этикетками: муж любил, чтобы все его материалы были в абсолютном порядке.

– Спасибо, что вы нашли мне такое приятное и интересное дело! – сказала Лила. – Я только не уверена, смогу ли отдать должное прекрасной девушке Вермера.

Сразу же после ленча Лила с няней отправились в музей.

А накануне она выбрала нужный холст, относившийся к семнадцатому веку, – в углу мастерской их оказалась целая стопка. На некоторых уже были картины, но довольно неудачные, и Лила решила, что барон намеревался их смыть.

Здесь она поняла, что лишь стремлением к совершенству можно объяснить использование холста, соответствующего времени написания копируемой картины.

Краски с образцовыми этикетками были разложены на полках таким образом, что невозможно было ошибиться и взять те, что содержали не правильные ингредиенты.

Как и следовало ожидать, здание «Маурицхейса» оказалось весьма впечатляющим.

Раньше в нем жил человек, сыгравший важнейшую роль в истории Голландии.

Прошлым вечером, пока тетушка еще не очень устала, Лила уговорила ее рассказать об Иоганне Маурице ван Нассау, основавшем музей «Маурицхейс», то есть Дом Маурица.

– Он был кумиром моего мужа, – заметила баронесса. – И мне Иоганн Мауриц кажется близким другом, от него мне никуда не деться. Точно так же обстоит дело с портретами, которые копировал мой муж.

Лила рассмеялась.

Потом тетушка рассказала ей, как ван Нассау сражался в Бразилии с испанцами и как горячо этого человека интересовало все новое, необычное.

И завершила свое повествование такими словами:

– По правде говоря, он объединил в себе старый и новый мир, мир физический и духовный. Подобных людей на всей земле найдется не так много!

Лила долго размышляла над словами тети Эдит, а позже, рассматривая портрет ван Нассау, решила; именно за такого человека ей хотелось бы выйти замуж.

Он обладал отвагой и готовностью искать приключения и одновременно тонко подмечал все, что не принадлежит к тому бренному миру, в котором он живет.

«Действительно, подобных людей в наши дни не существует», – с грустью подумала она.

Но грусть Лилы была мимолетной: вскоре она уже испытывала радость от того, что ей предстоит делать копию шедевра, принадлежащего кисти гениального художника.

Когда она в галерее Уффици во Флоренции копировала картину Боттичелли, учитель был доволен плодами ее труда.

В самом начале, советуя ей, как следует выполнять такую работу, он сказал:

– Вам надо почувствовать то, что вы пишете, стиль мастера. И хотя вы копируете гения, я хочу в вашей репродукции найти что-то сугубо индивидуальное.

Лила поняла, чего от нее требует учитель, и в дальнейшем руководствовалась этой идеей.

И добилась успеха, став его любимой ученицей, его гордостью.

Теперь она была полна решимости доставить удовольствие своей больной тетушке.

Возможно, глядя на «Головку девушки» Вермера, которая будет висеть у нее в спальне, баронесса ван Алнрадт хоть на какое-то время забудет о терзающей ее боли.

– Ей так нужна операция, няня! – воскликнула Лила, пересказав старушке историю баронессы.

– Вся прислуга так считает, – ответила няня. – Но у нее нет денег. Насколько я поняла, картины и обстановка завещаны новому барону, который сейчас на Яве.

– Да, я знаю об этом от тети Эдит, – подтвердила Лила. – Но я уверена, знай он, как она больна, он был бы только рад, если б она употребила все что возможно на лечение.

– Значит, вам надо постараться ей помочь, – решительно заявила няня. – На кухне говорят, что ваше появление здесь как нельзя кстати!

Когда они пришли в «Маурицхейс», Лила без труда отыскала шедевр Вермера.

Пока она бродила по залам, ей постоянно приходилось превозмогать искушение остановиться перед другими картинами. Но интуиция подсказывала ей – надо срочно начинать работу над копией для тетушки, так что она поспешила туда, где висел знаменитый портрет.

Он действительно приковывал внимание.

Глядя на него, Лила поняла, почему барон так восторгался этим шедевром.

Было нечто необычное в изображении девушки.

Ее юное, нежное, словно фарфоровое лицо было освещено устремленным на зрителя взглядом больших, сияющих влажным блеском глаз.

Лила почувствовала и то, что портрет обладает бездонной глубиной и неповторимым колоритом.

А еще он создавал удивительное ощущение реальности, которое способен передать только гениальный художник.

И в то же время копировать эту картину было проще, нежели какую-нибудь сложную многофигурную композицию.

Желто-голубая лента на голове девушки, огромная серьга-жемчужина, простое зеленое с желтым платье требовали только правильного подбора красок.

Следовать по стопам мастера было относительно легко.

Няня несла небольшой мольберт и складной стул, которыми пользовался барон.

Как только их установили перед картиной, Лила взяла палитру и принялась за дело.

Она захватила с собой из Англии коробку с красками, но для этой работы решила пользоваться красками барона. Этикетки на них сообщали, что они соответствуют рецептуре семнадцатого века.

Няня устроилась поблизости, у окна. Достав вязальный крючок, она стала трудиться над полоской кружева для отделки простыни. Лила решила, что это было бы хорошим подарком для тетушки, которая не вставала с постели.

Она работала больше двух часов, пока наконец няня не напомнила, что им пора возвращаться домой.

– Я не могу уйти! – запротестовала Лила, но няня была неумолима.

– Нет смысла пытаться сделать за раз слишком много! – заявила она. – И я знаю, что вашей тетушке хочется побыть с вами!

С этим спорить было трудно, и Лила позволила увести себя домой.

Она осталась довольна результатами первого дня, оценив их по тем критериям, которые были основополагающими для ее флорентийского учителя.

Вернувшись домой, Лила отказалась представить тетушке то, что успела сделать, надеясь, что законченная копия будет для нее сюрпризом.

Она долго сидела с тетей Эдит и рассказывала ей, как они с матерью жили давным-давно, пока тетушка не закрыла глаза и задремала.

Лила тотчас ушла от нее и спустилась вниз, где обнаружила много книг, которые ей хотелось бы прочитать.

Там же висели картины, не только красивые, но и представляющие немалую ценность. Они были частью собранной бароном коллекции.

От баронессы Лила узнала, как ее муж экономил деньги, чтобы покупать картины во всех странах, где им доводилось бывать.

Любуясь этими полотнами, она еще больше утвердилась в мысли, что было бы непростительной жестокостью, если бы младший сын барона, Никлас, распродал эту уникальную коллекцию. Ее следует сохранить для его старшего сына.

На следующее утро Лила снова отправилась в «Маурицхейс» и работала там до полудня, а после ленча снова вернулась туда.

Она целиком и полностью была сосредоточена на картине, пока ее не отвлекло невольное ощущение, что кто-то стоит у нее за спиной.

Поначалу она решила, будто через ее плечо смотрит кто-нибудь из посетителей музея и, надо полагать, думает, что справился бы с этой работой более успешно.

Но тут позади нее раздался незнакомый голос.

– Мне кажется, вы – юнгфру Лила Кавендиш, которая приехала в гости к баронессе ван Алнрадт.

Лила обернулась, чтобы посмотреть на говорившего, и увидела невысокого худого мужчину с седой бородой.