Хотя Питер не больно-то верил в напускную суровое Экстона, он решил в данном случае ему не противоречить пробурчав себе под нос что-то вроде жалобы на свой тяжкий крест, поспешил во двор в сопровождении верного Мура. «С чего это, спрашивается, он всем недоволен?» — задал себе вопрос Экстон, когда младший брат удалился. Вместо того, чтобы праздновать победу в компании верных соратников, которые не жалели трудов и самой жизни, чтобы господин вернул себе Мейденстонский замок, Экстон разослал их всех со всевозможными поручениями. За исключением, разумеется, слуг, которые суетились по замку, готовя все необходимое для вечернего пира.

Сэру Рейнолду, к примеру, он велел выставить стражу на всех ключевых постах замка, а заодно понаблюдать за настроениями солдат. Требовалось выяснить, кого в будущем оставить при замке, а от кого со временем и избавиться.

Сэр Морис в данный момент беседовал с бывшим сенешалем сэром Джоном, который должен был рассказать ему о том, как вести здесь хозяйство. Разумеется, эту миссию возьмет на себя его мать, как только переберется в Мейденстон из Нормандии.

А может быть, доверить хозяйство молодой жене? Ведь он как-никак собирался в скором времени жениться!

Экстон начисто позабыл о существовании леди Беатрис сразу же после того, как их представили друг другу. Но теперь, когда он остался в одиночестве, ее образ неожиданно завладел его воображением.

Что и говорить, она была красавицей, и бесполезно было бы доказывать обратное. Она оказалась юной и прекрасной, у нее были удивительные глаза цвета моря и волосы, золотистые, словно осенний закат. Беатрис была настолько хороша, что все прежние представления Экстона о женской красоте сразу рухнули. Оказалось, что следовать распоряжению Генриха — то есть жениться на наследницах знатных фамилий — не столь уж и неприятная миссия. Но ведь Беатрис, как ни крути, — представительница презренного рода де Валькуров.

Когда Экстон сообщил о своем намерении ее отцу, тот пришел в ужас. Лицо его побелело, а пальцы сами собой сжались в кулаки от ярости. На это была бессильная ярость, он ведь прекрасно знал, что побежден и находится в полной власти победителя.

Ах, вот было бы здорово, если бы этому трусу пришла в голову мысль бросить ему, де ла Мансе, вызов! Желание собственной рукой сразить де Валькура все еще оставалось заветной мечтой Экстона.

«Но этому — увы! — не суждено случиться», — подумал Экстон, в очередной раз окидывая взглядом большой зал. Хотя настоятельная потребность пролить кровь врага все еще продолжала его донимать, он понимал, что возможность отомстить упущена и вряд ли представится в будущем. Но ничего… Он насытит свою жажду мести, изгнав этого негодяя из Мейденстона. Радовала Экстона также мысль о том, что старший сын де Валькура никогда больше не сможет сражаться. Даже если останется в живых.

— Черт побери! — в возбуждении вскричал Экстони с такой силой ударил по массивной деревянной столешнице, что стоявший перед ним массивный кубок подпрыгнул. Это послужило сигналом для служанки, которая неслышно появилась из-за колонны и наполнила его кубок элем.

Но Экстон в тот момент думал не о выпивке. Его одолевало навязчивое желание отомстить недругам. Изгнание де Валькура и увечье, нанесенное его сыну, не могли загасить огня, пламя которого вот уже восемнадцать лет полыхало 1 груди де ла Мансе и настоятельно требовало подпитки. Новому лорду нужен был враг, с которым можно было бы вступить в беспощадную схватку, а судьба на данном отрезке жизненного пути ему такового не предоставляла.

Как ни странно, женщины рода де Валькуров оказались куда более несговорчивыми, чем мужчины. К примеру, эти старая черная ворона — леди Хэрриет — в любой момент готова зарезать его во сне, если он, разумеется, даст ей такую возможность. Что же касается молодой дамы…

Молодая очень скоро сделается его женой. Он завтра же обвенчается с ней и поведет ее к брачному ложу.

Экстон заерзал в высоком кресле, усаживаясь поудобнее, Одна только мысль, что завтра он возляжет рядом с этой удивительной красавицей, заставляла его сердце колотиться с удвоенной силой. Кто знает, может быть, он обретет радости, которых не знал прежде? В зеленоватых глазах это» малютки он подметил нечто такое, что позволяло ему с уверенностью утверждать — темперамента и страсти у нее в достатке.

Что ж, он подчинит себе эту женщину и заставит ее жаться, подобно собаке, к его ногам. Очень может быть, что подобное занятие принесет его душе успокоение.

Так тому и быть — дочь де Валькура вознаградит его все лишения, которые он перенес в прошлом по милости отца, и вернет былую красу и великолепие Мейденстонскому замку.

— Мы можем его отравить. Для этого понадобится белладонна или горький паслен. Вместе с ним погибнут и его приспешники!

Леди Хэрриет мерила шагами покои, и ее окованная металлом палка колотила о каменные плиты пола в бешеном ритме.

— Нужно добавить отраву ему в эль, и тогда, прежде чем умереть, он вдоволь настрадается и намучается. Станет блевать на пол и гореть, будто в адском пламени, а потом рухнет на пол и забьется в судорогах.

Старуха продолжала развивать свои коварные замыслы перед лицом Линни и Беатрис, которые, обнявшись, внимали ей в полной тишине. Сестры расположились в алькове у окна, причем Линни продолжала оставаться в наряде своей сестры. У нее просто не оказалось времени, чтобы переодеться, а теперь было поздно — леди Хэрриет пребывала в такой ярости, что от нее в испуге шарахался даже сам сэр Эдгар.

— Хорошо еще, что Мейнард остался жив, — леди Хэрриет устремила взгляд на Линни, которую продолжала ошибочно принимать за Беатрис. — Это твоя заслуга. Ведь это ты перевязала ему раны и положила в лубок сломанную руку. Впрочем, ничего удивительного — ведь ты всегда была истинным благословением для нашей семьи.

Линни замерла, не зная, что сказать ей в ответ. Когда же пронизывающий взгляд старухи остановился с привычным неодобрением на Беатрис, Линни замерла и что было силы сжала ладонь сестры.

По счастью, ярость леди Хэрриет была в основном направлена на другой объект — Экстона де лаМансе — и на долю нелюбимой внучки мало что оставалось. Старуха еще раз взад-вперед прошлась по комнате, после чего впилась глазами в лицо своего сына Эдгара..

— А ты что молчишь? Или тебе нечего сказать? Понятия не имеешь, как нам избавиться от этой напасти в лице посланца презренного Генриха Нормандского?

— Что же, по-твоему, я должен сделать? — пробормотал сэр Эдгар, не проявляя при этом ни малейшего присутствия боевого духа. — Мейнард лежит чуть ли не при смерти. К тому же ты видела его правую руку — она страшно изуродована. Даже если Мейнард поправится, ему уже не быть тем грозным бойцом, которым мы когда-то гордились.

— Именно по этой причине я и предлагаю воспользоваться отравой. А что ты скажешь по этому поводу, Беатрис? Что, по-твоему, действенней — белладонна или горький паслен?

Беатрис, сидевшая рядом с Линии, вздрогнула, но Линни незаметно дернула ее за рукав, и та воздержалась от ответа. Вместо нее заговорила Линии:

— Горький паслен — яд надежный, но имеет характерный привкус, который трудно скрыть. А белладонны у нас сейчас нет.

— Вот ведь какая напасть! Тогда скажи, какой яд нам лучше использовать?

— А может, не следует торопиться? Пусть он женится на Беатрис — а там посмотрим, — высказал пожелание де Валь-кур.

— Женится на Беатрис?! Что ты такое несешь?! — вскинулась леди Хэрриет и перекрестилась. Можно было подумать, что перед ней не родной сын, а деревенский сумасшедший. Впрочем, на душевнобольную скорее походила она сама, леди Хэрриет. Ее глаза пылали, волосы длинными седыми прядями свисали вдоль щек, а свет факелов подчеркивал черными тенями морщины и глубокие впадины на ее худом лице.

Линии была настолько поглощена начавшейся склокой между отцом и бабкой, что на время забыла о сестре.

— Он хочет, чтобы мы поженились? — в изумлении воскликнула Беатрис, когда до нее дошел смысл сказанного отцом.