Пока она внушала себе эту мысль, Экстон получил бесрепятственный доступ к ее обнаженному снизу телу. Никаких насильственных действий при этом он, однако, не предпринимал. Она лишь почувствовала прикосновение его руки к бедру, а потом — холодную тяжесть металла у себя на коже. Подумать только, он застегивал подаренную им золотую цепочку у нее на талии!

Линни совсем растерялась. Оказывается, ему пришла блажь надеть цепочку ей на талию — и ничего больше. А ведь он подарил ей эту цепочку, — неожиданно пришло ей на ум, — а она его оскорбила! Чувство вины затопило девушку. Желая искупить свою провинность, она ласково провела рукой по его черным как смоль волосам. Экстон вскинул на нее глаза, выражение которых не предвещало ничего хорошего.

— Я… я… не знала… — начала было она оправдываться, а потом заставила себя замолчать. Этот человек оставался врагом, поэтому не стоило слишком перед ним распинаться. С другой стороны, ей не свойственна была неоправданная жестокость — даже по отношению к заклятому врагу. Уж она-то, как никто другой, знала, как это больно и обидно.

— Даже если бы мне пришло в голову изнасиловать тебя, потом расплатиться драгоценностями, ты и тогда была бы обязана подчиниться мне, Беатрис. Ты должна быть мне и женой, и шлюхой, и всем, что находится между этими двумя понятиями. Но, прежде всего, запомни: жена не смеет противоречить мужу!

С этими словами Экстон снова склонился над ее обнаженным животом, протянул вторую цепочку у нее между ногами и закрепил на талии сзади.

Линни следила за его манипуляциями с известной долей любопытства, хотя и не без смущения. Она не могла не признать, что прохладный металл, касаясь ее обнаженного тела вызывал у нее чувство легкого эротического возбуждения.

Экстон посмотрел на нее потемневшими, словно вырезанными из обсидиана, глазами.

— Ты должна носить мой подарок всегда, Беатрис. Днем и ночью. Здесь две цепочки, ну а поскольку шея у тебя только одна, я решил украсить ими не шею, а твою промежность. — Экстон с загадочным видом провел пальцем по первой цепочки, огибавшей талию, а потом — вдоль второй спускавшейся золотой змеей у нее между ног.

Пока он все это с ней проделывал, Линни стояла неподвижно, словно статуя, и боялась вздохнуть. «И когда только успел достать и пристегнуть вторую цепочку? — думала она. — И почему каждое его прикосновение отзывается в теле дрожью? Как ему удается этого добиваться?» Впрочем, эти мысли не слишком ей досаждали. Все ее существо было поглощено процессом эротического действа, которое на глазах творил Экстон. Самое главное, он у него получался, а уж как он этого добивался — не ее ума дело.

Когда Экстон наконец оставил ее в покое и поднялся опустив подол рубашки, Линни трепетала, словно осиновый лист на холодном ветру.

— Отправляйся к своему брату. Можешь переносить его куда угодно, только не в главную башню. Я не потерплю его присутствия поблизости от себя. И еще, Беатрис, — Экстон со значением на нее посмотрел, и хотя его глаза просветлели, твердостью они по-прежнему напоминали вулканическое стекло. — Я хочу, чтобы ты почаще обо мне вспоминала. Скажем, всякий раз, когда будешь чувствовать у себя между ног мой подарок. Временами он тебе будет мешать, но скорее, однако, напоминать о подаренном мною тебе наслаждении.

И снова он устремил на нее взгляд, в котором были и вызов, и чувственность, и вся мудрость мира.

«Отправляйся к своему брату» — так, кажется, сказал. Что ж, она не стала просить себя дважды. Торопливо одев платье и туфельки, она бросилась из комнаты вон. Но, оказавшись у двери, все же не выдержала и оглянулась на странного этого человека, который со вчерашнего дня стал ее мужем.

Лишь в коридоре она позволила себе вздохнуть полной грудью.

Линни оправила на себе платье и, как могла, стянула на туфельках завязки. Прическа ее была в полнейшем беспорядке, а ногах не оказалось чулок. Что и говорить, она и впрямь походила на женщину, только что поднявшуюся с супружеского ложа. Слуги, во всяком случае, смотрели на нее во все глаза, не скрывая своего любопытства. Можно было не гневаться, что ее появление сделается главной темой разговоров в людской.

Линни, впрочем, было на это наплевать. Когда она спустиласъ по лестнице, потом шла по темному залу, пересекая двор, направляясь в караульное помещение, где находился ее брат, в голове у нее занозой сидела одна-единственная мысль — о золотых цепочках, свадебном подарке Экстона, которые касались внутренней стороны ее бедер при каждом шаге.

Кто она, в самом деле, такая? Худшая из грешниц? По-димому, так оно и есть. Ведь именно ей выпала доля выйти замуж за дьявола.

Каждый день в замке, по мнению Линни, оказывался хуже предыдущего. Сначала замок пал, и она надела на себя личину собственной сестры. На следующий день пала она сама — под натиском человека, который был врагом ее рода. Казалось, самое страшное уже позади, но у Линни было такое чувство, что настоящие бедствия еще только начинаются. Мейнарда продолжала сжигать лихорадка, и он сильно ослаб, что уже само по себе было дурным знаком. Тем более следовало как можно скорее перенести брата в лучшее помещение. Хотя между ней и Мейнардом никогда не было особой привязанности, он неожиданно сделался для Линни своего рода символом. Она решила, что обязана спасти не только Беатрис, но еще и раненого брата.

Линни договорилась с Нормой и Фрайаном, чтобы они вместе с другими слугами помогли ей перенести Мейнарда в покои отца Мартина, которые находились рядом с замкововой часовней. Она промыла и перевязала брату раны и велела кормить его овощной похлебкой и хлебом, вымоченным в козьем молоке, — если, конечно, у него достанет сил проглотить хотя бы кусочек.

Но даже в самый разгар своих трудов Линни не забывала об украшенных рубинами цепочках.

Словно бы сам Экстон неотлучно находился рядом с ней и проводил пальцем по золотым змейкам — настолько сильно цепочки раздражали и возбуждали ее нежную промежность. Несколько раз Линни, доведенная до белого каления этой вынужденной лаской, хотела сорвать с себя это странное украшение, изломать и выбросить.

«Нет, — по зрелом размышлении решила она, — лучше отдать золотые обломки беднейшим из бедных, чтобы он хоть чем-то вознаградили себя за извращенные склонности своего нового хозяина. Они могли бы продать золотые звенья цепочек или рубины заезжим торговцам и купить с обувь, новую посуду или одежду. Или поехать на ярмарку, которую устраивали каждую весну у аббатства Рамсей». Линни даже улыбнулась, представив себе сельских пастушков Борна и Сиварда, которые получили бы возможность повеселиться на ярмарке, глазея на акробатов и жонглеров, объедаясь сладостями и щеголяя обновками.

Впрочем, приятные фантазии быстро уступили место печальной действительности. Линни понимала: продать или отдать людям подарок мужа она бы не осмелилась, даже презирая его дары.

А она и в самом деле относилась к свадебному подарку Экстона с презрением. В этом, по крайней мере, она убедила себя, осторожно устраивая на постели искалеченную руку Мейнарда.

— Не прикасайся ко мне! — вскричал Мейнард в забытьи и застонал от боли, которую причинил ему этот крик.

— Что здесь происходит? — Услышав каркающий леди Хэрриет, Линни едва не подпрыгнула от неожиданности.

— С какой это стати Мейнарда перенесли в помещение рядом с часовней?

— Здесь теплее и чище, чем в караулке, — сказала Линни, по привычке пятясь назад, чтобы быть вне зоны досягаемости костыля леди Хэрриет. Но если она в присутствии старухи напрочь забыла, что играет роль Беатрис, бабка отлично об этом помнила.

— А почему он не в башне? — осведомилась старая карга. — Не в своих законных покоях?

За спиной старухи стоял Эдгар де Валькур, постаревший и какой-то поникший. Хотя леди Хэрриет почтила внучку своим вниманием, отец не удостоил Линни даже взглядом.

«Это потому, что он считает меня опозоренной», — мрачно отметила про себя девушка. Поскольку ее брак с Экстоном был заключен не по правилам, отец записал ее в разряд падших женщин.