Но главнейшей была все-таки ложь — ее собственная ложь, а самый большой скандал в замке разразился бы в том случае, если бы она решилась открыть истину. Словом, опять-таки благодаря ей.

— Ну и где он?

— Во дворе. Там, еще фехтуют.

Питер придержал перед ней дверь, а потом двинулся следом, не отставая ни на шаг. Линни чувствовала, что за ней наблюдают десятки глаз. Сознание того, что от ее вмешательства зависит благополучие многих людей, тяжким бременем давило на плечи. Однако выбора у нее не было ? как хозяйка замка она обязана была это бремя нести до тех пор пока… пока ее не освободят от него. Впрочем, думать об этом ей не хотелось. Она скосила глаза на Питера.

— Он что же, вымещает злость в учебном поединке.

Юноша мрачно ухмыльнулся.

— Никто не осмелится скрестить меч с Экстоном в таком состоянии — даже в учебном бою.

Линни вздрогнула при мысли о том, сколь грозен Экстон в гневе. Однако не могла не оценить и некую забавную деталь в этой ситуации.

— Получается, стало быть, что самые сильные мужчины в замке боятся приблизиться к Экстону? И потому послали за мной?

Они спускались по лестнице, которая выводила во двор.

— Не бойся, тебя он не обидит.

Линни тоже на это надеялась. Но, когда увидела опустевший двор, на котором не было видно даже курицы, надежды у нее поубавилось. Только бадьи с замоченным в горячей воде бельем, от которых струился пар, являлись немым свидетельством того, что совсем недавно во дворике кипела жизнь. На противоположном его конце, в тени, лениво разлеглась гончая, время от времени колотившая по земле похожим на прут хвостом. Помимо этого собачьего хвоста, ничто во дворе не двигалось.

Даже Экстон был недвижим. Он стоял у распростертого в пыли манекена, а рядом, прислоненный к стене, блестел на солнце огромный меч. Линни заколебалась и посмотрела на Питера. Но тот только пожал плечами и шагнул в сторону, освобождая Линни путь.

В это мгновение Экстон поднял голову и увидел жену. Он хищно сощурил глаза, обнаружив столь желанный объект, на который можно было обрушить теперь свою ярость. Линии же, к ее удивлению, совершенно перестала волноваться. За этим грозным гневом, который, подобно плащу, облекал его могучую фигуру, угадывалось другое, куда более глубокое и, пожалуй, трагическое чувство.

Экстон заново переживал потерю отца и братьев. Он справлял по ним своеобразную тризну, а его желание наказать виновников смерти своих близких свелось к тому, что изрубил в куски несчастное, набитое соломой подобие человеческой фигуры. Может быть, он выместит горе на Линни? Она и так уже выступила в роли жертвенного агнца — по собственному побуждению и по наущению своих родных. Так отчего бы ей не принести себя в жертву для того, чтобы облегчить горе мужа? Экстон страдал. Это мало кто видел и понимал, но душа мужа непрерывно болела.

Линни сошла по ступеням и направилась прямо к нему. И вот, уже ничего, кроме изрубленной куклы, не отделяло их друг от друга.

— Хочешь, мы с тобой немного погуляем? — сказала он первое, что пришло ей на ум.

— Погуляем? — Его лицо казалось темным от обуревавших его эмоций. Было очевидно, что уничтожение набитой тряпьем куклы не принесло ему облегчения.

— Ну… — Линни замялась.

— Если тебе хочется… заняться чем-нибудь иным… — Она замолчала, чувствуя, что кровь бросилась ей в лицо. Тем не менее взгляда не отвела.

Как ни странно, ее предложение смутило Экстона. Он нерешительно посмотрел на стоявшего в отдалении брата, потом снова перевел глаза на жену.

— Это что же, мой милый братец бросил тебя мне на заклание? Чтобы я излил весь гнев на тебя, а его не тронул. Стало быть, ты, жена, пришла, чтобы принести свое тело мне в жертву? Решила, так сказать, заделаться эдаким жертвенным ягненком?

— Я бы пришла к тебе в любом случае — и без всяких просьб с его стороны. Просто мне нужно было успокоить и утешить отца.

Об отце упоминать не следовало, и Линни, поняв это, молчала. С другой стороны, разговора об Эдгаре де Валькуре было не избежать, поэтому она решила впредь говорит Экстоном только начистоту. Обычно все удавалось уладить когда она говорила с ним откровенно. Линни приподняла юбки и перешагнула через валявшееся в пыли чучело. Теперь ее отделяло от Экстона каких-нибудь несколько дюймов.

— Пойдем со мной, Экстон. Выйдем за стены замка, когорый навевает на тебя печальные воспоминания. Побеседуем о моем отце и о том зле, которое он тебе причинил. Может быть, нам удастся наконец договориться до чего-нибудь путного и положить, тем самым, конец вражде между нами?

Лини положила руку ему на грудь и пристально на него посмотрела. В эту минуту она не думала ни о своем долге по отношению к родственникам, ни вообще о ком-либо из де Валькуров. Не думала она также и о том, что она не настоящая Беатрис и что у нее с Экстоном нет будущего. Она хотела одного — чтобы прошлое выпустило Экстона из цепких когтей и не причиняло ему больше такой ужасной боли. Больше всего ей хотелось, чтобы он ей улыбнулся — нет, не улыбнулся, а рассмеялся — весело, по-детски, высоко вскидывая голову.

— Ну, ты пойдешь со мной? ? повторила она, без страха выдерживая его взгляд.

Экстон схватил ее за обе руки с такой силой и чувством, что можно было подумать: вот сейчас, сию минуту и на этом самом месте он овладеет ею. Линни, признаться, и сама толком не знала — хочет она этого или нет, но — так или иначе — продолжения не последовало. Экстон лишь смотрел на нее потемневшими от страсти глазами, и во взгляде его читалось не одно только плотское вожделение, но и множество других чувств, которым Линни не могла бы подобрать более подходящего названия.

Перед ней стоял воин до мозга костей. Каждая его черта, могучее сложение, гордая посадка головы подтверждали это. Он еще не остыл после упражнений с двуручным мечом, и было ясно, что он просто изнывал от желания пролить кровь врага и швырнуть его изрубленное тело в пыль у себя под ногами. При всем том в ней, Линни, он врага не видел. Вернее, уже не видел. Теперь она понимала это, как никогда прежде.

Она приникла к нему и прижалась щекой к его груди.

— Пойдем, поговорим, Экстон. Добрая беседа никому не приносила еще вреда.

Леди Милдред рыдала, наблюдая за тем, как ее старший зарубил в куски ни в чем не повинное чучело. Она знала, что он чувствовал, поскольку испытывала подобные чувства. Эдгар де Валькур не имел права здесь находиться. У него никогда не было этого права. Ей даже, пожалуй, хотелось, чтобы Экстон его зарубил. По крайней мере, она с удовольствием проследила бы за тем, как голова де Валькура слетела с плеч и, оставляя за собой кровавый след, покатилась по пеням. Но дочь де Валькура сумела защитить отца от Экстона.

Хотя леди Милдред понимала, что эта женщина поступила правильно — да и не могла, в сущности, поступить по-иному, — ее действия вызвали у матери Экстона острое чувство неприятия. Теперь же эта женщина стояла перед Экстоном и что-то негромко ему говорила.

Леди Милдред подошла поближе — ей не хотелось, чтобы ее заметили, но какая-то неведомая сила не позволяла ей отойти от окна. Ее опасения были напрасны — стоявшая внизу во дворе пара, казалось, не замечала никого и ничего вокруг, хотя за нею тайно наблюдали десятки глаз.

Женщина во дворике тем временем сделала шаг вперед, и Экстон схватил ее за руки.

У леди Милдред снова на глаза навернулись слезы, а на сердце легла такая всеобъемлющая печаль, что ей стало да трудно дышать. Он уходил с этой женщиной. Ее сын, клявшийся отомстить за смерть отца и старших братьев, забыл про свой меч и направился вместе с женой к распахнутым воротам, за которыми открывался бескрайний простор и вид на лежавшую внизу деревушку.

Она отвернулась от окна и дала волю слезам. Прижавшись к каменной стене своего вновь обретенного замка, леди Милдред рыдала так, как не рыдала никогда в жизни даже в те трудные и полные горьких потерь годы, проведеные вдали от родного дома.