Дэвид проснулся внезапно — от еле уловимого шороха у окна, выходящего из хозяйских покоев на балкон вокруг крепостной башни. За годы войны в Америке — не говоря уже об уроках, усвоенных среди сиу, народа его брата, — Дэвид обрел способность просыпаться мгновенно от малейшей перемены направления ветра.

Приподняв веки, он увидел ее прежде, чем услышал страстный шепот, словно призыв сирены:

— Дэвид!

Она вырисовывалась в раме окна, озаренная сиянием звезд и призрачным мерцанием тлеющих в камине углей, — стройный, совершенный силуэт юного тела, обнимаемого ветром и шелковыми одеждами, мягко облегающими его плавные изгибы. Длинные волосы, черные как вороново крыло, трепал ночной ветер, бросая их ей в лицо.

Дэвид всегда остерегался этой женщины, ибо в прошлом между ними не раз вспыхивали споры. Ему нравилось поддразнивать ее. Он думал, что когда-нибудь бросит вызов ее манерности, заносчивости и надменности, которые все чаще проскальзывали в ее облике. Конечно, времена теперь не те, что прежде. Но по давним обычаям, которые по-прежнему чтят жители севера Шотландии, Дэвид считался здесь хозяином, а ее это, по-видимому, раздражало. Впрочем, какая разница? Их кланы и семейные септы[1] жили в Крэг-Роке и вблизи него на протяжении сотен лет. Дэвид был наследником всех владений Дагласов из Касл-Рока, в то время как она уже унаследовала титул и собственность Мак-Гиннисов после смерти отца три года назад. То, что титул достался ей, она восприняла как само собой разумеющееся и стала еще горделивее.

Зато Дэвид успел в некоторой степени познать жизнь, он много путешествовал, даже участвовал в войне. А ей был известен только север Шотландии и больше почти ничего. Он познал разных женщин — дам, служанок, графинь и блудниц. Она находилась под защитой Мак-Гиннисов и всех септов клана, ибо удачное замужество наследницы они ставили превыше всего. Дэвиду с трудом удавалось вести себя достойно и помнить о ее положении каждый раз, когда она надменно дразнила его. Но Шона уже давно повзрослела, и он не сомневался: ей прекрасно известно, какое влияние она способна оказать на мужчину. Дэвид часто грозил как следует проучить ее, если она не одумается, но даже сам не мог предположить, насколько далеко готов зайти в своих угрозах.

И вот теперь…

Она на цыпочках спустилась по каменным ступеням, приблизилась к его ложу и присмотрелась, думая, что он спит. Но едва помедлила, склонившись ниже, Дэвид стремительным движением выбросил вперед руку и схватил ее за запястье. От испуга у нее вырвался крик, но девушка тут же овладела собой.

— Дэвид! — пылко прошептала она. Ее акцент, свойственный всем горцам, был едва уловимым, смягченным многолетней учебой, но все-таки не исчез, ибо никакими уроками правильного произношения невозможно избавиться от местного слегка картавого выговора.

— Да, детка, а кого ты ожидала увидеть в моей постели? Если ты пришла не за тем, чтобы присоединиться ко мне, советую тебе уйти как можно быстрее и больше не навещать мужчину среди ночи, когда он раздет и мирно спит.

Она с негодующим и величественным видом выдернула руку. Вспышка в камине на миг ярко осветила ее лицо.

— Дэвид, нам надо поговорить.

— Странный наряд ты выбрала для беседы! — заметил Дэвид, приподнимаясь на локте, чтобы лучше разглядеть ее. Вероятно, ее одеяние составляло часть приданого и, по сути дела, предназначалось для брачной ночи. Ткань была прозрачной, даже приглушенный свет камина легко проникал сквозь нее. — Не говоря уже о времени и месте.

— Я не собираюсь разговаривать с тобой здесь! — высокомерно заявила она. — Иногда бывает трудно разыскать тебя вовремя. Спустись со мной в конюшню. Ты должен сделать то, о чем я прошу.

Дэвид насмешливо изогнул бровь.

— Должен? Если хочешь, можешь прийти ко мне завтра, Шона Мак-Гиннис.

Он сердито перевернулся на другой бок, понимая, что ему не следовало бы удивляться ее сегодняшнему приходу. Минувшим днем в руках Дэвида оказалось достоверное свидетельство преступления одного из родственников Шоны. Не далее как вечером Дэвид угрожал выдвинуть против легкомысленного кузена Шоны — Алистера обвинения в том, что он обманом перекачивал деньги Дагласов на свой банковский счет. Впрочем, в намерения Дэвида не входило исполнить угрозу, серьезного разговора с молодым Алистером было бы вполне достаточно. Однако своим преступлением Алистер мог навлечь на себя суровый приговор суда, и леди Шона оказалась в положении, зависимом от благосклонности Дагласов.

Ему следовало оставаться настороже. Тем более теперь.

Однако не было причин подозревать леди в дурных намерениях. Она пришла сюда, поступившись своей гордостью, ибо кичилась титулом — леди Мак-Гиннис из Крэг-Рока — и считалась главой семьи. Алистер ни за что не решился бы вступить с Дэвидом в открытую борьбу, встретившись с ним лицом к лицу, — он заранее знал, что проиграет. Пребывание на западе Америки преподало Дэвиду Дагласу такие уроки фехтования, которым позавидовали бы самые искусные французские мастера; он в совершенстве владел любым оружием и мастерством кулачного боя. Даже если Алистер временами и проявлял беспечность, но был отнюдь не глуп. Неужели он втянул Шону в свои дела?

Что задумала эта леди?

Ее пальцы коснулись обнаженного плеча Дэвида.

— Ты чванливый аристократ, Дэвид! Мне необходимо поговорить с тобой, прошу, умоляю!

Помедлив, он повернулся лицом к ней, не столько смягченный мольбой, сколько заинтригованный: чем же готова пожертвовать Шона ради спасения чести семьи?

— Пожалуйста, — вновь прошептала Шона. Дэвид вздохнул.

— Ступай вниз, детка. Я сейчас приду.

— И ты никому не скажешь?

— Я не знаю, какому еще болвану взбредет в голову не спать в такой час.

Шона круто развернулась, малиновый отблеск из камина подчеркнул ее грацию, юность и красоту. Не сказав ни слова, она поспешила к окну. Дэвид смотрел ей вслед, размышляя, сколько раз за предшествующие века его предки принимали здесь своих возлюбленных, ибо тем, кто знал об окне, было известно и то, что потайная лестница в стене балкона уходила под землю и выводила в лес, расположенный к югу от замка. Говорили, Красавчик, принц Чарли, некогда сбежал от своих тюремщиков по потайному ходу в Касл-Роке. Шона знала о существовании второго входа в хозяйские покои замка — Дэвид однажды в насмешку пригласил ее к себе.

Вот она и пришла — когда понадобилось.

Поднявшись, он набросил бархатный халат, висевший на крюке у двери, и поплотнее завернулся в него, не заботясь об остальной одежде. Если Шона явилась к нему полунагой, то и он не собирался быть при параде во время переговоров в конюшне. Неужели она будет просить, умолять и взывать к его милосердию? Ей следовало придумать что-нибудь получше, раздраженно решил Дэвид, скажем, прийти к нему открыто и попросить снять обвинения с ее кузена. Но если уж эта женщина настолько уверена в могуществе своих чар, пусть поступает как ей угодно. Когда она раскроет карты, он объяснит ей, что никогда не собирался подавать в суд на молодого Алистера.

Конюшня, о которой упомянула Шона, находилась за стенами замка. Это было массивное длинное строение, крытое соломой. В одном конце помещалась каморка — прежнее обиталище конюха. В правом дальнем углу ее находился деревянный топчан, левый угол был завален сеном, а стол с конторскими книгами занимал почти все оставшееся пространство.

Небольшой фонарь отбрасывал причудливые танцующие тени на стены, потолок, пол и даже на шелковистую ткань полупрозрачного одеяния девушки. Она ждала Дэвида у стола. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять: Шона подготовилась к свиданию. На столе стоял серебряный поднос с двумя бокалами, наполненными вином. Шона протянула Дэвиду один из бокалов, он принял его и замер в ожидании, не желая ободрять ее ни единым словом.