– Я, – слова застряли в горле, – всё хорошо, – повернулась к нему. Не говорить же, что его действия причиняли мне боль.

– Если тебе плохо, ты не молчи. Найдем гостиницу и там останемся ночевать, – я вздрагивала от его взволнованного голоса.

Я не могла отпустить Рому, и он не отпускал. Держал крепко, на уровне души. Не смогла жить без него, просто умирала. Потому что любила.  Пусть и вот так, с болью, с непониманием, с горечью. С обидой. Но любила.

–  Не надо, всё хорошо, честно. Просто дорога утомила, – несмотря на тяжесть в сердце, пересилила себя, улыбнулась.

Рома протяжно выдохнул. Не поверил. Наверное, догадывался в чём причина смены моего настроения. Но не сказал.

Мои эмоции улеглись уже при въезде в Одессу.

– Даш, всё хорошо? – в его голосе по-прежнему была тревога.

– Конечно, – уже проезжали по знакомым улицам, а я понимала, что момент расставания неизбежен.

– Я отвезу тебя к своей маме. Надеюсь, ты не против, – мы посмотрели друга на друга. Против? О, нет. Выдержать порцию упрёков от своих родителей я бы просто не смогла, – мы явимся без предупреждения, так что шок неизбежен, – Рома посмотрел на мой живот, намекая, что для Тамары Ильиничны моя беременность будет не меньшим потрясением.

Я ступила ногой на асфальт, вышла из машины. Поёжилась. Дневное солнышко не полностью прогрело воздух, майскими вечерами ещё было довольно прохладно. Рома обнял за плечи, поцеловал в висок. Отворил калитку, и мы пошли к дому по усыпанной гравием дорожке. Он открыл ключом дверь.

– Мам, – крикнул Рома. Из гостиной доносились женские голоса – Кати, младшей Роминой сестры, и его мамы. Рома снял пиджак и сам стянул с меня кардиган. Повесил на вешалку.

– Оба-на. Мам, ты смотри кто к нам пожаловал, – удивленный Катин возглас разнесся по всему дому. Она стояла в дверях, лукаво смотрела на нас.

Вытирая руки о фартук, появилась Тамара Ильинична.

– Дашенька, какими судьбами, – она протянула ко мне обе руки, я вложила ладони, когда заметила, как изумлённо она переводила взгляд с меня, на Рому и живот.

Сказать Тамаре Ильиничне о беременности оказалось нелегко. Радость перетекла в напряжённость, сбила с толку, озадачило всех. Но в какой-то момент, сама не знаю, когда, Тамара Ильинична начала улыбаться, и я чуть расслабилась.

Мама Ромы рассталась, накрыла огромный стол. А мне кусок в горло не лез, как представляла, что Рома сейчас уедет. Что уедет – я не сомневалась. Он ничего не говорил, но это тот случай, когда всё было понятно без слов.

Уставшая и измочаленная, с трудом приняла душ. На распаковку вещей не было сил. Расчёсывала влажные волосы, сидя на кровати, исподлобья наблюдала за Ромой, который полностью погрузился в себя.

– Ты спать идёшь? – отложила расческу, смотрела на Рому и понимала какую спросила глупость. Он развернулся к окну и видеть его лицо я не могла.

Я понимала, что он разрывался. Но неопределённость резала по венам, я боролась сама с собой.

Так и не дождавшись ответа, я нырнула под одеялo, закрыла глаза. Только разве уснешь в такой обстановке? И дело не в горевшем свете...

– Ты спи, – тонуть в Роминых объятиях было блаженством. Он выключил свет и лёг рядом. Как был в брюках и рубашке. Я положила голову ему на плечо, рука заструилась по его груди. Он поймал, поцеловал её, – день был тяжёлый. Спи.

Я протяжно выдохнула и закрыла глаза.

Я спала и не спала. Постоянно просыпалась. Видела, как мерно вздымалась грудь Ромы, успокаивалась, снова закрывала глаза, и гора непонятных картинок снова обрушивалась на меня в беспокойном сне.

То, что я в комнате осталась одна, поняла сразу. И дело не в том, что рядом пустовала подушка, а я так и осталась лежать в той позе, в которой последний раз засыпала. Очень аккуратно Рома меня подвинул, физически я не почувствовала его движений, а вот на интуитивном уровне сразу уловила отсутствие любимого человека. Я бессознательно провела рукой по подушке, она ещё была тёплой.  Подскочила в кровати, бросилась к окну. Его Audi мирно стояла во дворе. Провела рукой по влажному лбу, уже хотела вернуться в постель, как услышала тихий голос Тамары Ильиничны по ту сторону двери. Она что-то говорила, но мне трудно было разобрать слов, только имя "Аня" врезалось настойчиво в сердце.

Я закрыла уши руками, не хотела ничего знать.

Заставила себя вернуться в кровать, успокоиться.

Нет, моя душа жаждала определённости. Рома не мог просто так врываться в мою жизнь, что-то твердить про свои отцовские чувства, выворачивать всю меня наизнанку, а потом молча уезжать, не проронив ни слова.

Я вышла из комнаты. Слышала, как тихо работал телевизор в гостиной. Звук отъезжающего автомобиля будто скрутил меня всю. Рванула входную дверь на себя и свет отдаляющихся фар прижал меня к бетонной стене дома.

Было больно. Как будто взяли шприц и насильно ввели самую большую дозировку боли.  Но такую, чтобы сразу не погибнуть, а мучиться и мучиться. Страдать морально и физически.  А я чувствовала и физическую боль тоже, когда каждый нерв разрушался, тело ломило, слабость и озноб пробегали по артериям, суставы выворачивало. И снова меня тошнило. 

Казалось, что меня разорвет на части.

Не хотела на себе испытывать весь ужас мужских метаний. Это реальная мука.

Будто мы все трое столкнулись в тёмном туннеле. Каждый искал выход, но чем дальше мы продвигались вперёд, тем усугублялось наше положение и выхода из него просто не было.

Я видела, как на крыльцо, кутаясь в шаль, вышла Тамара Ильинична.

– Дашенька, дочка, холодно, не стоит мёрзнуть. В твоём положении – это особенно важно, – надрывно проговорила она.

Я только кивнула, молча вернулась в комнату, закрыла за собой дверь, рухнула на кровать и разрыдалась.

Рома

Я сидел в машине, смотрел сквозь лобовое стекло, так и не решаясь привести своё намерение в действие. Ответ на каверзный вопрос: "Что делать?" пришел сам собой. Я не сомневался, просто душа перевернулась от плохого и хорошего, пережитого сегодня одновременно. Слишком много. Уставший мозг уже начинал плохо анализировать ситуацию из-за обилия информации, свалившейся на меня, а сейчас трезвость ума нужна мне как никогда.

Мысли все время возвращались к Даше, и я снова, невольно, вспоминал утро, будоражил нервы сценой ее признания. И как я поверил ее словам, что самое главное – сразу, до сих пор не знал. Шестое чувство, мать его за ногу! И доверие. Безграничное доверие к женщине, которую любишь.

Вряд ли я когда-нибудь смогу забыть тот день и весь ужас, пробежавший по каждому нерву и позвонку, когда увидел Дашу, только вставшую с постели, в легком халате, едва доходящем до колен. Она находилась в квартире вместе с ним. Наедине. Я как помешанный изгонял из головы проклятые сцены, разъедавшие мне душу, но они словно ожили, а от каждого Дашиного движения во мне закипала кровь, которая молниеносно сжигала остатки разума. Вся окружающая реальность померкла и каждый вздох проносил болезненную ломку и полоскал по еще не зажившим шрамам. Убивал. А небольшой Дашин живот просто останавливал пространство и делил его на множество острых частиц, врезавшихся в мое тело до упора. В голове эхом проносились слова: "Куда он без нее". А мне орать хотелось: "Это я как теперь буду жить без нее???"

Меня будто по винтовой резьбе прокрутили. До основания. Целиком и полностью.

Моя боль просилась наружу, требовала выхода, и нашла. Но облегчения не принесла.

Я был готов убить Его только за то, что он посмел к ней прикоснуться, а тот факт, что он ночевал в квартире, заставляли ярость и ненависть бурлить в непрекращающемся круговороте. Я подавлял в себе эти чувства, но не выдержал.

Мне столько всего хотелось сказать Даше. Только я знал какая она на самом деле. И злился на себя и на ее непримиримый характер. Хотелось броситься к ней, зацеловать везде и слушать стук ее сердца, потому что мое уже напрочь слетело с катушек и требовалo доказательств ее невиновности.