И последней каплей было то, что свиньи растут. Мы оглянуться не успели, как наши миленькие черные поросятки превратились в стокилограммовых боровов, чистых и красивых, с точки зрения любителя свиней, но не вызывающих у туристов ни малейшего желания запечатлеть их на пленке. В конце концов мы отказались от идеи представления со свиньями и курами и оставили их в качестве живых экспонатов Деревни.
В водах Гавайских островов водится свой тюлень – очень редкий гавайский тюлень-монах. Всего у нас на протяжении многих лет перебывало три таких тюленя, которых мы содержали в демонстрационном бассейне неподалеку от Бухты Китобойца. К неволе они привыкают исключительно тяжело: мне известен только один случай, когда такой тюлень прожил в зоопарке дольше нескольких месяцев. У нас с ними были бесконечные хлопоты – язвы, голодовки, инфекционные заболевания, глисты. Но, главное, как мне казалось, они прямо на глазах чахли от тоски. В конце концов мы от них отказались и приобрели двух калифорнийских обыкновенных тюленей, которые внешне очень похожи на тюленей-монахов и смогут составить общество гавайскому тюленю-монаху, если мы все-таки рискнем снова его купить.
Ухаживать за тюленями и кормить их было поручено Леуа Келеколио, и со временем она отработала с ними поразительное число поведенческих элементов для развлечения зрителей – они надевали леи, танцевали буги-вуги, махали детям ластами и так далее. Тюлени менее подвижны, чем морские львы: на суше они кое-как ползают, точно ожившие мешки с картошкой, а в воде большую часть времени висят в вертикальной позе, высунув головы, как глянцевитые буйки. Тем не менее они оказались очень внимательными и сообразительными. Зрение и слух у них прекрасные, и за Леуа они следили не отрываясь. Поэтому она получила возможность, говоря языком ученых, «убирать стимул». Так, она обучила тюленей «целоваться» носами, а затем привязала этот поведенческий элемент к звуковому и зрительному сигналам, после чего произносила сигнальное слово все тише, а рукой двигала все незаметнее до тех пор, пока тюлени не начинали «целоваться», едва она вставляла в свой рассказ слова «лунный свет» или складывала кончики указательных пальцев. Зрители, как бы они ни напрягали глаза и уши, не могли уловить такие сигналы. Цирковые дрессировщики часто пользуются подобным приемом, например лев вдруг начинает реветь как будто без всякой команды укротителя. И точно так же умелый наездник заставляет лошадь выделывать буквально чудеса, а сам словно бы сохраняет полную неподвижность.
Твердое правило Парка использовать только представителей подлинно гавайской фауны было нарушено, когда один калифорнийский торговец животными написал мне, предлагая четырех пингвинов Гумбольдта по достаточно скромной цене. Эти южноамериканские птицы обитают в умеренной зоне, и я решила, что они, вероятно, приспособятся к гавайскому климату без особых трудностей. Я убедила контору, что плавающие под водой пингвины, несомненно, украсят программу Театра Океанической Науки и что можно подготовить интересную лекцию, в которой будет сравниваться эволюция пингвинов, превратившихся из наземных птиц в водоплавающих, с эволюцией дельфинов, превратившихся из наземных животных в водных. Пингвины прибыли, и мы устроили для них вольер на галерее Театра Океанической Науки.
На суше пингвины неуклюжи и выглядят нелепо самодовольными, но под водой ими нельзя налюбоваться. Их туловище имеет идеально обтекаемую форму, и, работая похожими на ласты крыльями, они носятся взад и вперед, точно крохотные торпеды. Они отлично ныряют, на полной скорости описывают крутые петли выскакивают на поверхность и пролетают над ней, как миниатюрные дельфины. Мы дрессировали их по тому же методу, что и вертунов, поощряя свистками, а затем бросая кусочек корма тому, кто выполнил задание правильно.
Пингвины глупы, но они подвижны и жадны, а всякое животное, наделенное этими свойствами, легко поддается дрессировке. Наша маленькая стая скоро научилась взбираться по лестнице и скатываться в воду по желобу, демонстрировать прыжок над водой и проплывать сквозь обруч, опущенный на половину глубины бассейна. Собственно говоря, нырять сквозь обруч научились два пингвина, а два других научились делать вид, будто проплыли сквозь обруч, первыми выскакивать на поверхность и захватывать рыбу честных тружеников. Зрители прекрасно видели, что происходит, и эта уловка всегда вызывала смех.
Кроме того, наши пингвины научились взбираться по пандусу к себе в вольер, когда их выступление в бассейне заканчивалось. Но иногда, хотя у них в вольере был свой водоем, им не хотелось покидать простор демонстрационного бассейна, где было так удобно плавать и прихорашиваться. В таких случаях мы пускали дельфина выгнать их из воды.
Никакой дрессировки для этого не потребовалось. Все дельфины Театра Океанической Науки обожали гонять пингвинов и с первого же раза проделывали это с восторгом. Пингвины гораздо маневреннее дельфинов и способны увертываться от удара снизу, резко меняя направление, но они тупы. Рано или поздно пингвин высовывался из воды, чтобы подышать, и тут же словно вовсе забывал про дельфина, который тихонько подкрадывался к нему снизу и подкидывал в воздух. Пингвины этого терпеть не могли, хотя такой удар не причинял им ни малейшего вреда. Вскоре они уже всем скопом бросались к трапу, стоило дрессировщику шагнуть к дверце вспомогательного бассейна.
К большому нашему удивлению примерно через год одна из самок отложила яйцо, с помощью своего партнера высидела его и вырастила птенца. Так случалось ежегодно, и в то время, когда писалась эта книга, стая состояла уже из одиннадцати прекрасных артистов.
Затем я получила письмо из Куала-Лумпура в Малайзии от любителя животных, который предлагал мне молодую ручную выдру. После успеха с пингвинами контора уже не возражала против включения выдры в качестве дополнительной иллюстрации к лекции о переходе животных с суши в воду. Выдра прибыла на грузовом самолете в прекрасном настроении, а мы, не теряя времени, выписали еще одну, чтобы она составила компанию первой.
Ну и жуткие животные! Сначала мы все в них влюбились, такие это были прекрасные создания – глянцевитые, резвые и забавные. Выдры быстро научились ходить на поводке. Шея у них такая крепкая и мускулистая, что они выскальзывали из ошейника когда хотели, и пришлось надевать на них собачьи шлейки, из которых им уже не удавалось высвободиться. Они не любили, чтобы их ласкали, но зато с наслаждением терлись о людей, стараясь просушить шерсть. Повести выдр погулять по Парку, чтобы показать их публике, мог кто угодно из нас. Стоило сесть, и выдры тотчас забирались к тебе на колени и начинали извиваться с усердием, которое выглядело как выражение нежной любви – но только выглядело. Люди были для выдр всего лишь ходячими банными полотенцами.
Мы начали прикидывать, что они могли бы делать. У выдр очень ловкие лапы, напоминающие маленькие руки, и они, например, способны повернуть дверную ручку (в этом мы убедились на опыте). Они замечательно ныряют и плавают и прекрасно смотрятся как в воде, так и на суше. Нам уже рисовались десятки интересных подводных номеров: например, выдра упаковывает и распаковывает корзинку с припасами для пикника или демонстрирует свой вариант старинной ярмарочной игры в скорлупки.
Однако использовать их в качестве артистов оказалось отнюдь не просто. Во-первых, они как никто умели удирать на волю. Закон штата Гавайи обязывал нас содержать их в клетке, но, как выяснилось, они были способны выбраться из любой клетки, из любого здания, и единственным надежным местом заключения для них служил только пустой бассейн с трехметровыми отвесными бетонными стенами. Работая с ними в Театре Океанической Науки, мы каждую минуту могли ожидать, что они выйдут из повиновения и удерут через парапет. Они вовсе не жаждали навсегда обрести свободу и охотно возвращались назад. Им просто нравилось поступать по-своему и гулять где вздумается. «Лови выдру!» – этот клич раздавался чуть ли не ежедневно, и ловля отнимала у всех массу времени.
