На земле нам кое-чего удалось добиться. Некоторые птицы научились развертывать по команде крылья или вспрыгивать на руку дрессировщика, спокойно позволяя носить себя и фотографировать. Удалось отработать и кое-какие групповые номера. Птицы усвоили, когда во время представления в Бухте Китобойца их кормят, а когда нет. И вот вскоре после начала представления наступала магическая минута; почти все олуши, которые в этот день оставались в окрестностях Парка, начинали кружить против часовой стрелки над пирогой, выхватывая рыбу из рук гавайской девушки. Затем, когда она причаливала к островку, птицы вытягивались в одну линию и проносились над ней на бреющем полете, а она бросала им рыбу в воздух. После чего олуши улетали на Лагуну или рассаживались по снастям «Эссекса».

Конечно, от них бывают и неприятности. Они щедро заляпывают «Эссекс», а иногда и посетителей белым, воняющим рыбой пометом. Они способны и клюнуть – не опасно, но до крови. У каждого дрессировщика, который выращивал олушей или кормил их из рук, остаются на память об этом маленькие шрамы. Гейлорд Диллингем, студент, одно лето работавший в Парке, вошел в его историю, лихо исполнив на вечеринке «хулу кормления птиц», как он выразился: он ритуализированными жестами гавайской хулы воспроизвел все неудобства этой обязанности, – начиная с попыток очищать покрытые рыбьей чешуей руки еще и от перьев и кончая увертыванием от сердитых клевков. И, тем не менее, поразительная красота полета олушей стоит того, чтобы показывать это зрителям, а для биолога эта уникальная гнездовая колония искупает любые неудобства и неприятности.

В 1968 году Кен Норрис переехал с семьей на Гавайи, поселился по соседству с нами и принял на себя руководство Океаническим институтом. Институт к этому времени завершил строительство прекрасного двухэтажного лабораторного корпуса, бассейнов для дельфинов, библиотеки, а также набрал штат сотрудников. Все мы, знакомые Норрисов, были в восторге от их приезда.

Таких веселых, душевно щедрых, неугомонных и милых друзей, как Кен и Филлис Норрисы, на свете, наверное, больше не существует. У них четверо на редкость привлекательных детей, и их дом, где бы они ни жили, всегда полон музыки, гуппи, подушек, кофейных чашек, трезвонящих телефонов, студентов, растений, птиц (и в клетках и на свободе), сонных кошек, которые не трогают птиц, лающих собак и всяческих столярных замыслов.

Филлис – ботаник, специалист по морским растениям, а Кен пользуется мировой известностью как знаток китообразных, ящериц, экологии пустынь и еще многого другого, но ведет он себя совсем не как универсальная знаменитость: так, просто босоногий биолог и только. Тем не менее он вполне способен повязать галстук, поехать в Вашингтон и вернуться оттуда с деньгами. Интеллект у него могучий, осведомленность широчайшая, и с ним часто консультируются по вопросам, в которых скрещиваются интересы науки и государства. Кроме того, он лихо пьет пиво, играет на гитаре и умеет преподавать так увлекательно, что подтолкнул специализироваться в естественных науках не один десяток студентов.

Кен – искусный мастер и художник, очень оригинальный и с большим чувством юмора. Гавайский дом Норрисов украшали лестничные перила, вырезанные из изогнутого ребра кашалота (попробуйте-ка получить на это разрешение строительного бюро!), и огромная аппликация, изображавшая чилийский порт Сантьяго и созданная Кеном и его детьми из всевозможных обломков и мусора, подобранных там на морском берегу.

Еще до переезда Кен провел на Гавайях не одно долгое лето, занимаясь исследованиями дельфинов. Когда же он обосновался там надолго, главной его задачей было руководить Институтом, тем не менее он продолжал изучать эхолокацию у китообразных и вести наблюдения за стадом диких вертящихся продельфинов, базируясь на Большом Острове, как часто называют остров Гавайи.

Бесспорно, китообразные принадлежат к животным, которых особенно трудно наблюдать в естественной среде обитания. Можно устроиться на горном уступе и вести в бинокль наблюдение за повседневной жизнью карибу. Можно следовать за стадом слонов, можно подружиться с дикими шимпанзе, как несравненная Джейн Гудолл, или устроить себе логово рядом с волчьим, как Фарли Моуэт. Можно построить убежище посреди гнездовой колонии и экспериментировать с птенцами чаек, как Нико Тинберген, или пометить отдельные особи в колонне бродячих муравьев и наблюдать поведение каждого из них, как Теодор Шнейрла. Но дельфины по большей части остаются невидимыми и постоянно перемещаются. Ни катер, ни пловец не способны следовать за ними долго, а кроме того, любое приближающееся к ним судно нарушает обычное течение их жизни, искажая как раз то, что вы хотите наблюдать неискаженным. Каким же образом получить верное представление о их жизни и поведении?

В мире насчитывается по меньшей мере тридцать видов дельфинов. Одни обитают лишь в определенных местах, как, например, гавайские вертуны, которые, по-видимому, водятся только в гавайских водах. Другие, как например, кико, встречаются по всему Тихому океану. А некоторые, вроде стено, живут чуть ли не по всему миру. Медленно накапливающиеся полевые наблюдения дают немало полезной информации. Жорж тщательно записывал каждую свою встречу с дельфинами, и эти записи позволяют заключить, что поблизости от Гавайских островов афалины плавают стадами от 3–4 до 20 особей и что эти стада либо обитают далеко в море, либо заглядывают в наши воды по пути куда-то еще – так сказать, «транзитом». А вот вертуны живут стадами по шестьдесят и более особей и имеют свои территории, которые патрулируют и в которых остаются постоянно. Одно стадо «владеет» водами у восточного побережья острова Оаху, еще одно – у северного его побережья, а третье обычно можно наблюдать где-нибудь за Ваикики. Предположительно в водах островов Гавайи, Мауи, Кауаи и Молокаи тоже имеются свои стада.

Когда «Имуа» приближался к вертунам, Жорж Жильбер с первого взгляда узнавал, какое перед ним стадо. Дело в том, что у этих популяций имеются свои заметные различия. Например, в некоторых стадах клюв в среднем чуть длиннее или же число зубов в среднем больше – открытие, довольно-таки неприятное для систематиков, поскольку число зубов принято считать стойкой видовой характеристикой.

Однако наблюдатель, менее опытный, чем Жорж, практически не в состоянии вновь узнать конкретное стадо; он, возможно, не сумеет даже определить, к какому виду принадлежат эти дельфины. Рыбаки и моряки часто встречают дельфинов, но изгибающиеся спины с треугольными плавниками все выглядят примерно одинаково. И розовой мечтой остается такая сделанная рыбаком запись: «Около 40 Tursiops gilli; широта такая-то, долгота такая-то, час и дата такие-то». В лучшем случае нам сообщают: «Видели больших дельфинов, видели маленьких дельфинов, у некоторых на боках были пятна». Нередко единственным реальным доказательством того, что данный вид обитает в данных водах, служат оказавшиеся на берегу или загарпуненные особи. Большая часть того, что мы знаем о распространении и распределении видов, опирается на мертвые экземпляры, ценой немалых трудов приобретенные музеями.

Оседлость гавайских вертящихся продельфинов обещала Кену Норрису определенную возможность полевых наблюдений за жизнью дельфинов в естественных условиях. Для этого существует несколько способов. Можно поймать и пометить несколько особей, а затем вернуть их в стадо. Метки помогут опознавать стадо, а это позволит проследить его суточные передвижения. Кроме того, такие метки позволяют получить некоторые сведения о взаимоотношениях помеченных животных друг с другом и другими членами стада.

Можно надеть на одно животное радиопередатчик и по его сигналам следить за стадом. Именно таким способом Уильям Эванс в Калифорнии успешно следил за стадом тихоокеанских белобоких дельфинов Lagenorhynchus obliquidens. Он выяснил, что по ночам они кормятся вдоль определенных подводных уступов на глубинах около 180 метров. Кен Норрис и его сотрудники установили, что наши гавайские вертуны тоже уходят в море на глубины около 180 метров. Там они питаются глубоководными кальмарами и другими морскими животными, которые совершают ежесуточные вертикальные миграции и которых дельфины встречают ночью на этой глубине.