Они бросили отца на каменный пол, и Кэми вывернулась из хватки Хью, чтобы иметь возможность подойти к нему.

— Под этим я подразумеваю, что вы оба тупые, — сказала им Рут. Она закрыла дверь с тяжелым, скребущим звуком камня о камень. Ее рыжие волосы были последним светом, увиденным Кэми, и он был потерян. — И обреченные.

В склепе было темно. Кэми, если честно, не возражала, что не видела его: гравированные каменные плиты с лицами умерших, запечатленными на них, не вызывали желания увидеть больше. Она не была поклонницей декора склепов. Папа обнял ее крепко, с теплотой.

— Не волнуйся, пап, — прошептала Кэми. — Они не знают, что у меня все еще есть магия. Просто надо подождать немного, пока они перестанут подозревать, что я могу вытащить нас отсюда.

Когда она мысленно говорила с Эшем, то сказала то же самое, что и отцу. Эш был в ужасе, ему хотелось что-то сделать, кому-то рассказать.

«Нет, — сказала Кэми. — Это только обеспокоит Джареда и Анджелу, и других. Я сумею выбраться отсюда. Никто не должен знать. Никто не должен делать глупостей. Мальчики с тобой?»

«Да, — сказал Эш. — Тен, посмотрев на меня, заперся в своей комнате, но он в порядке. Я играю в «Эрудита» с Томо, но, Кэми, мне нужно делать что-то еще, кроме как играть в «Эрудита»».

«Ты лучше следи за игрой, — предупредила Кэми. — Томо жульничает».

— Эш с Теном и Томо, — сказала Кэми отцу. — Все будет хорошо.

Рука отца подтянула ее еще ближе к нему.

— Я думал, вы все будете в порядке, — сказал он ей на ухо. — Если бы я только сумел ничего не испортить, вы все были бы теперь в безопасности.

— Ты ничего не испортил, — сказала Кэми, свернувшись в клубочек и не позволяя своему голосу звучать ожесточенно. — Не будучи готов убить кого-нибудь — не напортачишь.

— Правда? — тихо спросил папа. Он покачал ее немного, практически рассеянно.

— Я даже не знаю, где ты достал пистолет, — прошептала Кэми.

— Я взял его из твоей комнаты, — сказал папа.

— О, — сказала Кэми. — Я взяла его однажды у Генри Торнтона. Я никогда не стреляла из него. Даже не знаю, что бы я с ним делала.

— Я едва соображал, что делаю, — шепнул ей папа. — Я просто хотел сделать что-то правильное для вас. Когда у тебя появляется ребенок, ты думаешь: о, Боже мой, я не дорос до этого. Я все испорчу.

— Потому что вы с мамой были очень молодыми, когда появилась я, — сказала Кэми, смущаясь.

— Нет, — сказал Джон. — Я не думаю, что кто-нибудь вообще чувствует себя достаточно взрослым для этого. Но может быть, кто-то из уже ушедших был достаточно взрослым?

Он помолчал минуту в темноте с мертвыми Линбернами, а Кэми думала о той, кто покинула ее: бабушка Кэми, мать ее отца, женщина, которая умерла прошлым летом и на кого Кэми всегда хотела быть похожей.

Несколько лет назад Кэми попыталась узнать все о Японии и заставила ее поторопиться рассказать ей все о «Повести о Гэндзи» или о кинтсуги [3] — искусстве ремонта керамики.

— Наверное, ты все об этом знаешь, Обаачан, — робко сказала она ей.

— Нет, зачем мне это? — спокойно спросила ее бабушка. — А все ли ты знаешь об Англии?

— Разве ты не знала, что керамику можно скреплять с помощью золота? — спросила Кэми. — Это надежнее и изделие становится краше. Как это удивительно, хотя это, кажется, дороговато.

Бабушка кивнула.

— Что-то в этом есть, — сказала она. — Зачем быть разбитым, когда можно стать золотым?

Кэми прижалась к отцу. Она не смогла ему ответить. Никто из ушедших ничего не исправит.

— Мне жаль, — прошептал папа. — Я всегда хотел быть в состоянии решать все ваши проблемы и вечно держать вас в безопасности. Но я не смог этого сделать.

— Я не хотела бы этого для тебя, даже если бы это было в твоих силах, — прошептала в ответ Кэми.

— Да ладно, — сказал папа, — а еще я всегда знал, что подведу тебя, но надеялся, что если я буду достаточно тебя любить, то и ты будешь настолько великодушной, чтобы простить меня. И я люблю тебя больше, нежели мне казалось, я могу, и ты, ну, в общем, ты оказалась в порядке, учитывая все.

Кэми рассмеялась и ударила его в грудь.

— Ты же знаешь, я — величайшее достижение твоей жизни.

— Неа, — сказал Джон. — Это наверняка та безнравственная, крутая домашняя страничка, которую я однажды сделал для той звезды спорта. Позже я видел тот арт на фургоне.

Кэми снова рассмеялась, и отец обнял ее и второй рукой.

— Ты для меня недосягаема. Ты величайшее достижение своей собственной жизни. И ты такая молодец, что выходишь за рамки моего воображения.

Кэми прижалась щекой к груди отца, держась за ткань его футболки и оставаясь в таком положении долгое время. Папа никогда не произносил подобных слов. Он всегда был крутым отцом, всегда спокойным и веселым, и почти никогда не устанавливал правил, потому что не хотел сердиться на своих детей за их нарушение. Она знала, почему он сейчас говорит такие вещи. Он хорошо понимал, так же, как и она, насколько разъяренный Роб был унижен, Роб, считающий себя лучше любого человека без магии. У Роба была причина оставить Кэми в живых: ведь если она умрет, связанная с Эшем, Эш умрет тоже. Но Роб был полон решимости мучить ее отца, и Кэми не знала, как его остановить.

Она старалась не думать об этом. Она сидела рядом с отцом, подстраивая свое дыхание под отцовское. Ей удалось немного поспать, даже в сердце Ауримера, в каменном склепе, потому что она была в его объятиях.

Тяжелая, каменная дверь медленно отворялась вовнутрь, звук заставил Кэми отпустить отца и встать на ноги, загородив его собой и своей магией. В щели появился лишь слабый, бледный лучик света, и Кэми стояла перед ним, наблюдая, как он расширяется и заливает серый камень в помещении. Девушка моргнула, а затем разглядела лицо человека, стоящего в проеме.

— Мам? — ахнула Кэми.

Ее мать казалась совершенно неуместной в склепе Линбернов, в своей фланелевой рубашке и потертых джинсах, с золотисто-каштановыми волосами, завязанными на макушке. Ее красивое лицо выглядело немного расстроенным, на некогда гладком лбу пролегли морщины от беспокойства.

— Давайте быстро, вы двое, — сказала она. — Я только что отравила всех чародеев.

— Что? — воскликнула Кэми. — Я имею в виду, что ты сделала? Они все мертвы?

Клэр моргнула.

— Ну, нет, — сказала она. — Нет, я просто сделала так, что у них у всех пищевое отравление.

Никто из ее родителей явно не знал толк в убийствах. Кэми сделала шаг к матери и не смогла остановиться, влетая в объятия ее мягких рук. Это было похоже на возвратившееся чудо, когда она каждый день ощущала, что мама рядом с ней, слыша ее голос, чувствуя мамину любовь. Кэми устыдилась, что сомневалась в реальности материнской любви, почувствовала себя несмышленым ребенком, решившим, что звезда с неба исчезла без следа, хотя та лишь скрылась за тучами.

— Я услышала, что они схватили вас, и мне надо было что-то сделать, — сказала мама, уткнувшись ей в шею. — Неважно, что я испугалась: я должна была что-то сделать. Как вы себя чувствовали все это время?

— Роб Линберн на самом деле прямо в эту минуту страдает в туалете? — восхищенно спросила Кэми.

Мама ответила:

— Будем считать, что да.

Кэми задалась вопросом, что ей делать, как быстро чародеи могут исцелять себя от пищевого отравления, и насколько злостное пищевое отравление сможет повлиять на них. Она не знала, как воспользоваться этой ситуацией.

Она была в объятиях матери, и теперь, когда потрясение прошло для них обеих, она обратила внимание, что маму бьет мелкая дрожь. Неважно, что мама совершила великое дело, ей оно далось непросто; вся жизнь, прошедшая в страхе, не могла исчезнуть в одно мгновение.

— Пойдем, — сказала Клэр ей на ухо, убирая волосы Кэми назад. Кэми, подозревала, что этот жест просто успокаивал мать, как и ее саму. — Быстрей.

Кэми на секунду обняла маму покрепче.

— Все, что пожелаешь.

Мать отпустила ее и очень быстро, уверенная в выбранном курсе, повела их на выход из склепа.