Он говорил, как человек, которому годами, а то и вообще ни разу в жизни, не представлялось возможности выговориться и излить душу. Он встал и начал мерно ходить по комнате — четыре шага туда, четыре обратно.

— Это изменило меня к худшему, — продолжал он, — жить с красивой женой и не иметь возможности прикоснуться к ней. Я стал плохо обращаться с нею, а с мальчиком — и того хуже. Бывало, бил его так, что всю душу из него выколачивал. Я, видите ли, винил его за то, что своим рождением он порушил мне всю жизнь. Иногда избивал его до крови. Этта пыталась остановить меня, тогда я колошматил и ее.

Его голубые глаза спокойно смотрели на меня, словно излучая убеждение в своей полной невиновности.

— Однажды ночью я избил ее особенно сильно. Она схватила кухонную лампу и швырнула мне в голову. Я уклонился, но керосин выплеснулся на топящуюся плиту, и кухня загорелась. Пламя я загасить не сумел, и большей части дома как не бывало. Этты — тоже.

— Вы имеете в виду, что она сгорела?

— Нет, я имею в виду не это. — Он был раздосадован на меня за то, что я не мог сразу понять его. — Она убежала. Больше я ее никогда в глаза не видел.

— А что стало с вашим сыном?

— С Джаспером? Какое-то время он оставался со мной. Было как раз начало экономического кризиса. Правительство создавало тогда искусственные рабочие места, и мне удалось получить работу на строительстве и ремонте дорог. Купил немного толя и покрыл то, что еще осталось от дома. Мы прожили там еще пару лет, маленький Джаспер и я. Относиться к нему я стал лучше, но он меня так особенно и не полюбил. Все время боялся, да я и не виню его за это. В четыре года начал убегать от меня. Я пытался его привязывать, но он чертовски натаскался распутывать узлы. Что мне оставалось делать? Отвез его к деду с бабкой в Лос-Анджелес. У мистера Крага было место охранника в одной нефтяной компании, и они согласились забрать у меня мальчика.

Потом я несколько раз приезжал повидаться с Джаспером, но он всегда выходил из себя при одном моем биде. Набрасывался и колотил меня своими кулачками. Тогда я перестал приезжать. Уехал из штата. Вкалывал на серебряных рудниках в Колорадо. Ловил лосося в Анкоридже, на Аляске. Однажды у меня перевернулась лодка, до берега-то я доплыл, но свалился с двусторонним воспалением легких. После этого удача ко мне больше не шла, и я вернулся в Калифорнию. Такая вот моя невеселая история. А здесь я уже лет десять.

Блевинс опять сел. Он не был особенно грустным, но и не улыбался. Ровно и глубоко дыша, он удовлетворенно смотрел на меня. Он приподнял груз своей жизни и вновь поставил его на прежнее место.

Я спросил его:

— Вы знаете, что стало с Джаспером? — Задавая этот вопрос я понимал, чем он чреват. Сейчас-то я знал наверняка, что Джаспер Блевинс погиб под колесами поезда пятнадцать лет назад.

— Он вырос и женился. Родители Этты прислали мне вырезку свадебного объявления из газеты, а месяцев семь спустя — письмо, что у меня родился внук. Это было без малого двадцать лет назад, когда я жил в Колорадо, но эти семь месяцев врезались мне в память. Эта цифра означала, что Джасперу, так же как и мне в свое время, пришлось жениться.

История повторяется, — продолжал он. — Но в одном я не хотел допускать ее повторения. Я решил не видеться со своим внуком. Не хотел, чтоб и он боялся меня. Мне вообще не хотелось видеть его, ведь потом меня все равно не стали бы пускать к нему. Решил, что лучше проживу всю жизнь бобылем.

— Этого письма у вас, конечно, нет?

— По-моему, оно сохранилось.

Он развязал коричневый шнурок, связывающий пачку писем. Негнущимися скрюченными пальцами он неловко перебрал их и отложил голубой конверт. Достав из него письмо, он сначала медленно прочел его, шевеля губами, после чего протянул мне.

Письмо было написано выцветшими синими чернилами на голубой почтовой бумаге с неровной кромкой:

"Миссис Джозеф Л.Краг

Уэст Капо-стрит,209

Санта-Моника, штат Калифорния

14 декабря 1948 года.

Мистеру Альберту Д.Блевинсу

Почт. ящик 49

Силвер-Крэк, штат Колорадо.

Дорогой Альберт!

Давно не получали от тебя писем. Надеемся, что это письмо ты получишь по тому же адресу. Ты так и не сообщил нам, получил ли ты свадебное объявление. Если нет, то еще раз извещаем тебя, что Джаспер женился на очаровательной девушке, урожденной Лорел Дадни, которая сейчас живет с нами. Ей всего семнадцать лет, но она уже взрослая — эти техасские девушки созревают рано. В общем, они поженились, и у них уже есть славный мальчик, который родился позавчера. Назвали его Дэвид, имя, как тебе известно, библейское.

Так что теперь у тебя есть внук. Приезжай посмотреть на него, если можешь. Тебе непременно нужно это сделать: мы считаем, кто старое помянет, тому глаз вон. Джаспер и Лорел с ребенком поживут пока у нас, а потом Джаспер хочет заняться фермерством. Надеемся, Альберт, у тебя все обстоит хорошо на этих рудниках.

Любящая тебя теща

Элма Р.Краг.

Р S. Никаких вестей от Этты мы не имеем.

Э.Р.К."

— У вас есть это свадебное объявление? — спросил я Блевинса.

— Было, но я отдал его тому человеку. Вместе со свидетельством о рождении.

— Чьим свидетельством?

— Джаспера. Оно Джасперу нужно.

— Он сказал, для чего?

— Нет. Этот Флейшер своих карт не раскрывает. Он в самом деле полицейский?

— В отставке.

— Ну, и почему его это так интересует?

— Не знаю.

— Но наверняка знаете, почему это интересует вас, — сказал Блевинс. — Ведь не приехали же вы сюда для того, чтобы выслушать рассказ о моей жизни?

— Ну, в известной степени и для этого, не так ли?

— Наверное, — он улыбнулся так широко, что я смог насчитать у него во рту шесть верхних зубов. — Эта история с Джаспером всколыхнула столько воспоминаний. Почему все так интересуются Джаспером? И почему все вы желаете платить мне деньги? Или вы не желаете?

Вместо ответа, я извлек из бумажника три купюры по двадцать долларов и разложил их на незанятой части стола. Расстегнув рубашку, Блевинс достал из-за пазухи клеенчатый портмоне, висевший у него на шее на засаленном сыромятном ремешке. Свернув бумажки несколько раз, он положил их в портмоне и спрятал его на поросшей редкими седыми волосами груди.

— Двадцать пять — за брачное свидетельство, — сказал я, — двадцать пять за письмо и десять за автобиографию.

— За что?

— За рассказ о вашей жизни.

— А-а. Большое вам спасибо. Мне как раз нужно теплое белье. На шестьдесят долларов можно много чего купить на распродаже старой одежды.

Я почувствовал, что заплатил ему слишком мало, когда он протянул мне письмо и свидетельство. Пряча их во внутренний карман пиджака, я коснулся пальцами фотографии, которую мне дала миссис Флейшер. Я показал ее Альберту Блевинсу, вспомнив с болью в душе, что Лорел вчера умерла.

— Узнаете ее, мистер Блевинс?

— Нет.

— Та самая девушка, на которой женился Джаспер.

— Никогда не встречался с нею.

Когда он возвращал мне фото, наши пальцы соприкоснулись, и я ощутил нечто вроде короткого замыкания — жужжание и ожог, словно я заземлил настоящее о реально осязаемую плоть прошлого.

На какую-то долю мгновения время затуманилось, будто его заволокло пеленой слез. Отец Дэви умер насильственной смертью. Его мать тоже умерла от насилия. Дитя насилия — Дэви — стремительно уносился по дороге, ведущей его прямиком назад, к Альберту Блевинсу. Сквозь это жужжащее потрескивание, ожог и туман я впервые по-настоящему осознал и прочувствовал, что это действительно означает — быть Дэви, и от сознания этого меня всего передернуло, словно через меня пропустили ток высокого напряжения.

— Нет, — сказал Блевинс, — жену Джаспера я никогда не видел. Красивая девушка.

— Была.

И, взяв фотографию, я вышел, пока кто-либо из нас не успел задать друг другу еще каких-нибудь вопросов.

В офис Вилли Макки я поехал на такси, купив по дороге газету. Шапки на первой полосе сообщали об исчезновении Стивена Хэккета. Подробностей приводилось мало. Однако из газеты я узнал, что Хэккет считается одним из самых богатых людей в Калифорнии.