Таких кусочков было шесть. Взяв три из них, я завернул их в носовой платок и положил во внутренний карман пиджака.

Я не слышал шагов по лестнице и поэтому не ожидал, что дверь у меня за спиной вдруг откроется. Это оказался Сидни Марбург, обутый в теннисные туфли.

— Герда сказала, что вы здесь. Что такое с Лупом?

— Просто проверка.

— Что проверяете?

— Чем живет, какие привычки. Он не совсем обычный слуга, вы не находите?

— Да бросьте вы. Лично я считаю его подонком. — Марбург бесшумно подошел ко мне. — Если вы раскопаете на него что-нибудь, я бы хотел знать об этом.

— Вы серьезно?

— Вы правы, черт возьми, серьезней некуда. Прикидывается, что интересуется искусством, потому что моя жена этим интересуется, но обмануть ему удается только ее.

— Между ними есть что-то?

— Думаю, что да. Он иногда приезжает к нам в дом, в Бел-Эйр, когда меня нет. Наш слуга держит меня в курсе.

— Они любовники?

— Не знаю, — с болью в голосе ответил Марбург. — Но мне доподлинно известно, что она дает ему деньги: сам видел корешки выписанных чеков. По словам слуги, Луп информирует ее обо всем, что происходит здесь, в доме ее сына. Ситуация явно нездоровая, и это еще мягко выражаясь.

— Как давно они знают друг друга?

— Да фактически, всегда знали. Сколько я помню, он все время работал здесь, если это только можно назвать работой.

— Все время, это какой срок?

— Лет пятнадцать — шестнадцать.

— Вы знали семью Хэккетов, когда Марк был еще жив? Мой вопрос почему-то оказался ему неприятен.

— Знал. Но вряд ли это имеет отношение к предмету нашего разговора. Мы же говорили о Лупе.

— Да, о нем. В чем еще вы подозреваете его, кроме того что он шпионит для вашей жены? Наркотики не принимает?

— Не удивлюсь, — ответил Марбург, пожалуй, с чрезмерной готовностью. — Я не раз видел его под кайфом. То ли выпивши был, то ли наркотиков наглотался.

— Вы видели его когда-нибудь с дочкой Себастьяна?

— Нет, ни разу.

— Я знаю, что он частенько подвозил ее.

— Это верно. Летом она проводила здесь много времени. — Он помолчал, затем вопросительно посмотрел на меня. — Думаете, он спал с ней?

— Я еще не пришел к какому-то определенному выводу.

— Ну-у, если вы сумеете навесить ему это...

Мне не понравилось такое его рвение.

— Сбавьте обороты. Я не собираюсь добывать факты, угодные вам.

— Никто и не просит вас об этом. — Однако голос у него был сердитый. Мне показалось, что сердится он на себя за то, что говорил со мной чересчур откровенно. — Если вы здесь все закончили, я отвезу вас домой, черт бы вас побрал.

— Ну, раз вы предлагаете мне это в столь изысканных выражениях...

— Не обязан быть изысканным. Я — серьезный художник, а от всего остального меня увольте.

Несмотря на дурные манеры Сидни Марбурга, я почувствовал к нему определенную симпатию или терпимость, граничащую с симпатией. Возможно, на Рут, которая была почти на двадцать лет старше, он женился и из-за денег, выгодно продав себя. Но как прожженный торговец, он сохранил значительный процент себя самого как личности исключительно для собственного пользования.

— Звучит, как своего рода Декларация Независимости, — заметил я.

Сердитое выражение у него на лице сменилось улыбкой, в которой, однако, читалось недовольство собой.

— Ну ладно. Поехали. Я не хотел показаться грубым. — Мы подошли к его «мерседесу». — Где вы живете?

— В Западном Лос-Анджелесе, но мне нужно не домой. Моя машина в Вудлэнд-Хиллз.

— Там, где живет эта девушка Себастьян, да?

— Да.

— А что с нею? Шизофреничка?

— Пытаюсь выяснить.

— Желаю вам успеха. Простите, что я немного вспылил минуту назад. Рад подвезти вас. Но эта их усадьба вызывает у меня неприятные ассоциации.

Словно надеясь навсегда избавиться от них, оставив позади, он с ревом запустил мощный двигатель «мерседеса». Взяв с места в карьер, мы вихрем пронеслись по берегу озера, дамбе и длинному зигзагообразному спуску к воротам, у которых Марбург резко нажал на педаль, и со скрежетом тормозов машина замерла как вкопанная.

— Отлично, — заметил я. — Заслужили медаль за храбрость и отвагу, проявленную в боевых вылетах.

— Извиняюсь, если напугал вас.

— У меня было два нелегких денечка. Надеялся, что хоть сегодня переведу дух.

— Я же извинился.

К скоростному шоссе, идущему по побережью, Марбург ехал спокойнее, затем повернул на север. У каньона Малибу он опять свернул в сторону от океана. Через несколько минут мы ехали в окружении гор.

Я сказал, что эти горы можно было бы красиво написать.

Марбург не согласился:

— Нет. Все, что можно красиво написать, будет плохо выглядеть на полотне. Все живописное уже изображено. Нужно делать что-то новое. Красота — трудна, как кто-то выразился.

— Например, та картина Клее в галерее?

— Да. Я посоветовал Стивену купить Клее десять лет назад. — Он добавил: — Стивену нужно советовать. Вкус у него ужасный. На все.

— И на женщин?

Марбург простонал:

— Бедная Герда. Когда он привез ее из Германии, она думала, что станет здесь жить la vie en rose[15]. Но пробуждение было отрезвляющим. Они живут, как отшельники: никогда никуда не ездят, никогда ни с кем не встречаются.

— Почему?

— Думаю, он напуган, напуган жизнью. Деньги оказывают такое воздействие на некоторых. Ну, и потом, конечно, то, что случилось с его отцом. Странно, но все эти пятнадцать лет Стивен ведет себя так, словно то же самое должно случиться и с ним. И вот, почти случилось.

— Почти.

— У вас богатый опыт, мистер Арчер. Возможно ли, чтобы люди сами навлекали беду на свою голову? Знаете, принимая положение, делающее их уязвимыми именно для такой беды?

— Интересная мысль.

— Вы не ответили на мой вопрос.

— Задайте мне его лучше, когда я закончу это дело.

Он бросил на меня быстрый испуганный взгляд, и «мерседес» чуть было не съехал с шоссе. Марбург сосредоточил внимание на управлении машиной, снизив скорость, и через минуту сказал:

— Я думал, что вы его уже закончили.

— Но ведь Спэннер еще на свободе, и несколько убийств остаются нераскрытыми.

— Несколько?

Я не ответил. Мы проезжали мимо колонии для условно осужденных, расположенной слева от шоссе. Марбург опасливо посмотрел на здания, словно я обманом хотел заключить его под стражу.

— Вы сказали «несколько убийств»?

— По крайней мере, еще два, кроме убийства Марка Хэккета.

Марбург опять внимательнее повел машину, пока колония не скрылась из виду, и найдя место, где можно было свернуть, он съехал с дороги и остановился.

— Что за убийства?

— Первое — женщины по имени Лорел Смит. Владелицы небольшого жилого дома в Пасифик Пэлисейдс. Ее избили до смерти позавчера.

— Я читал о ней в утренней «Таймс». Полиция считает, это дело рук какого-то садиста, который даже не знал ее.

— Я так не думаю. Когда-то Лорел Смит была замужем за неким Джаспером Блевинсом. Он погиб под колесами поезда пятнадцать лет назад, всего несколько дней спустя после того, как был убит Марк Хэккет. Как я сумел установить, Лорел Смит и Джаспер Блевинс были родителями Дэви. Считаю, что все эти преступления, включая и похищение Стивена, связаны.

Сидя без движения, лишь барабаня пальцами по рулю, Марбург производил впечатление человека, лихорадочно раздумывающего, как выкрутиться из сложившейся ситуации. Глаза наши встретились, как раз когда он метнул в мою сторону неосторожный взгляд, словно окутав меня мраком.

— Либо я — параноик, либо вы меня в чем-то обвиняете.

— Может, и обвиняю. Но тогда в чем?

— Это не смешно, — обиженно произнес он. — Уже не в первый раз меня обвиняют в том, чего я не совершал. Когда был убит Марк, в полиции со мной не церемонились. Привезли в отделение и допрашивали почти всю ночь. У меня было стопроцентное алиби, но им-то казалось, что это дело яснее ясного, такой, знаете ли, банальный любовный треугольник. Я не отрицаю, да и тогда не отрицал, что Рут и я были очень близки, я и сейчас страстно обожаю ее, — сказал он довольно небрежным тоном. — Но ведь она планировала развестись с Марком.