Глава 4

Из моего дневника.

18 апреля 1852 года.

Каждый день мы меняем фургоны местами. Первый фургон отправляется назад, и таким образом каждый фургон меняет свое место. Все мы ненавидим ехать последними из-за пыли. Она попадает в рот и глаза, на одежду и покрывает ведра с водой словно пеной.

Первое место — самое лучшее, потому что я могу видеть его. Большую часть дня он едет впереди, но время от времени отстает, чтобы поехать рядом с первым фургоном. Я заметила, что он обычно подъезжает ко мне, когда я правлю мулами или отдыхаю, но не всегда, и я его понимаю. Он не хочет, чтобы остальные заметили, что он выделяет меня.

Он не говорит ничего личного, ничего, что могло бы вызвать сплетни о нас. Но иногда он теряет осторожность, и я вижу в его глазах чувство. Тогда он говорит то, что предназначено только для моих ушей, но с тайным смыслом, так, что если кто-то случайно и услышит, то ничего не заподозрит. И все-таки он мог бы найти возможность побыть со мной наедине. Он должен подойти и объясниться.

Я в восторге, я трепещу при мысли о том, что мы держим нашу любовь в секрете, но никак не могу понять, почему мы притворяемся, что не знакомы друг с другом. Мой день разбивается на те мгновения, когда я его вижу, и часы, когда я страдаю, не видя его. Мне так хочется побыть с ним наедине, услышать объяснение этой игры, в которую мы с ним играем. Мне необходимо знать причину, необходимо услышать это из любимых уст.

Мы так долго ждали вдалеке друг от друга и верили, что у нас не может быть общего будущего. Я говорю себе, что могу подождать еще, если надо, но хочется, чтобы все было по-другому! Мне стыдно признаться, что я не всегда понимаю его секретные послания, хотя понимаю значение взглядов, посылаемых мне, и я успокаиваю свое сердце любовью, которую читаю в его глазах. Я так давно его люблю!

Сейчас вдалеке можно рассмотреть форт Керни, мы остановимся там отдохнуть на весь день. Хотя этот форт мало похож на форт.

Вчера опять шел дождь. Каждый день мы видим могилы вдоль дороги. Большинство из нас отбросили все претензии на пышные наряды и носят давно не стиранные платья из простой шерсти или саржи. Никто, кроме Августы, не носит кринолинов.

Я так тоскую о нем, что боюсь, что не сумею сохранить наш секрет. Я опустила руку на угли костра, горящая плоть остудила жар моей страсти.

Глава 5

«Это прохладное облачное утро больше напоминает зиму, чем весну», — подумала Перрин, наблюдая за работой мужчин. Гек Келзи и погонщики медленно двигались вдоль вереницы фургонов, законопачивая соломой доски и замазывая их дегтем, чтобы воды реки Платт не просочились сквозь щели. Обычно широкая, но мелкая, всего по колено, сейчас река достигла глубины четырех с половиной футов из-за таяния снегов. Переправа предстояла тяжелая.

Перрин догнала Хильду на берегу. Та смотрела на струившийся поток. Отсюда они отчетливо видели фургоны другого каравана, с трудом переправляющиеся через реку, и весь свой обоз. Они наблюдали, как Коуди Сноу громко отдавал распоряжения, наблюдая за работой погонщиков.

— Всю оставшуюся жизнь запах дегтя будет ассоциироваться у меня с сиростью и холодом, — пробормотала Перрин, зябко кутаясь в шаль. Она уже потеряла счет переправам, которые все были нелегкими.

— Да, — вздохнула Хильда и убрала выбившуюся прядь волос под венец из кос, напоминавший корону, чуть сдвинутую на затылок. — Мистер Келзи говорит, переправа займет весь день и вечер. — Обе поглядели на свинцовое небо. — Надеюсь, не будет опять снега или дождя.

Перрин боялась переправы. Несмотря на сравнительно небольшую глубину, Платт славилась своими непредсказуемыми течениями, зыбучими песками и берегами с оползнями. В сущности, Платт вовсе не река, а сплетение ручьев, своего рода водяная коса, между прядями которой проглядывают песчаные отмели. Каравану предстояло пересечь семь ручьев, каждый из которых имел свои особенности.

— Я слышала, как Копченый Джо говорил мистеру Сноу, что Платт слишком густа, чтобы ее выпить, и слишком жидка, чтобы ее распахать, — сказала Перрин, стараясь улыбнуться.

Она не сводила взгляда с Коуди, передвигавшегося вдоль фургонов. Увидев его, Перрин забывала о своих опасениях относительно трудностей путешествия, но ее охватывало беспокойство иного рода. Нет, она не станет анализировать свои чувства.

Перрин заметила, что он остановился, чтобы поговорить с Джейн Мангер. Она надеялась, что Джейн не станет беспокоить его из-за пустяков. Коуди занят предстоящей переправой и ждет, когда Уэбб Коут вернется из разведывательной поездки в форт Керни.

Перрин смотрела на Коуди, и ее надежда угасала. Он указывал в ее сторону и что-то говорил Джейн. Та, выслушав его, пошла в направлении Перрин и Хильды. Коуди, нахмурившись, смотрел на Перрин, смотрел, пока не удостоверился, что его недовольство замечено.

Она подавила вздох. В последнюю неделю ей пришлось решать множество мелких проблем — Коуди, направляя женщин к ней, каждый раз давал понять, что его отвлекают от важных дел. Ни одна из невест не привыкла обращаться со своими заботами к женщине — все они инстинктивно искали помощи у мужчины, который отвечал за них. И обижались, когда он отправлял их к Перрин.

Несмотря на это, Перрин помогла расстроенной Люси Гастингс отыскать семейную Библию — та боялась, что забыла ее на предыдущем привале; она нашла сбежавшую корову Хильды; она обменяла пузырек касторки на пузырек ментолового масла, чтобы вылечить уши Уны Норрис; она попросила Копченого Джо ответить на вопросы Тии Ривз о бизонах, которых им вскоре предстояло увидеть.

Все эти мелочи казались женщинам серьезными проблемами. Но Перрин вполне могла их разрешить. Она сделала для себя открытие: помощь другим удовлетворяла глубоко сидящую в ней потребность. Но, как она подозревала, пока что ни одна из проблем не была настолько серьезной, как та, с которой шла к ней сейчас Джейн Мангер.

Джейн вышагивала по грязи, не заботясь ни о подоле, ни о ботинках. Лицо ее было хмурым. Когда Перрин впервые увидела Джейн на собрании в зале у Брейди перед самым отъездом, ее привели в восхищение цвет лица и блестящие темные волосы Джейн; она сочла ее красивой. Теперь же щеки Джейн побледнели, лицо казалось усталым. Под глазами появились темные круги. И волосы ее уже не блестели. А губы дрожали.

Джейн заговорила прежде, чем приблизилась к ним:

— Я всю жизнь прожила в городе. Я никогда не ездила в крытом фургоне, никогда не управляла мулами, никогда не готовила на костре, никогда не спала под открытым небом. Я знакома с жизненными тяготами, но со мной еще не случалось ничего подобного!

Хильда, бросив быстрый взгляд на Перрин, отошла в сторонку.

— Я закончу упаковываться к переправе, — бросила она напоследок и поспешила к фургону.

— Я никогда бы не согласилась присоединиться к этому каравану, если бы знала, что мне придется делать всю работу одной! Мне сказали, что у меня будет компаньонка по фургону, с которой мы разделим обязанности!

— Джейн…

— Я не могу больше. Я выбилась из сил! Только посмотрите на мои руки. — Сдернув перчатки, она показала свои ладони, покрытые кровавыми мозолями. — И на это посмотрите! — Она приподняла юбку, чтобы показать Перрин прожженные дыры на подоле, куда попали искры от костра. — Все остальные отдыхают время от времени, когда идут за фургоном. И время от времени ходят друг к другу в гости. Только не я. Уинни не может править, ей нельзя этого доверить, даже если она и попытается. И все остальные готовят по очереди, или по очереди стирают, или устанавливают палатку, или доят коров по утрам, или пекут хлеб, или собирают сучья для костра. Но мне приходится делать все одной, потому что Уинни Ларсон не может делать ничего! — Джейн закрыла лицо ладонями, плечи ее затряслись. Она продолжала хриплым шепотом: — Так несправедливо!