Мем развернулась так резко, что ее юбки обмотались вокруг ног Коуди. Она шла впереди него, пока они не дошли до самого дальнего фургона. Потом повернулась.

— Никто из нас ей не станет помогать! — Коуди промолчал, и она снова заговорила: — В нашем караване нет ни одного человека, которого Августа не обидела бы!

Ее вспышка удивила его.

— Мисс Бойд была не права, когда предположила, что ваша сестра виновата в нападении Джейка Куинтона. — (Перрин поведала Коуди о язвительном замечании Августы.) — Я поговорю с миссис Гловер, если вы считаете, что это ей поможет. — Он всматривался в лицо Мем, стараясь понять, почему обычно уравновешенная мисс Грант так вспылила.

— Августа… она такая… О, не важно! Длинный золотистый локон, вьющийся по плечу Мем, блеснул в свете звезд. Мем повернулась и ушла; темные тени поглотили ее. Коуди мог бы поклясться, что она плакала, но впечатление, которое производила на него Мем Грант, очень уж не вязалось со слезами. И он решил, что это ему почудилось.

Услышав стук молотка по колышкам, он снова вспомнил об Августе. Что ж, по крайней мере Перрин Уэйверли не будет ходить за ним по пятам и упрашивать не отправлять эту невесту домой.

Коуди был немного разочарован. Их встречи стали короткими и напряженными — после того разговора, который он называл «сухим законом». К его величайшему удивлению и огромному возмущению, ему не хватало тех нескольких минут, что они проводили вместе после того, как все дневные хлопоты заканчивались.

Он направился к своему потнику. Ну и адский выдался денек! Во-первых, он узнал в форте, что Джейк Куинтон продал фургон виски за два дня до этого. Во-вторых, ему пришлось продать оставшиеся бочки гораздо дешевле, чем хотелось бы. В-третьих, возникла еще одна проблема — с Августой Бойд. И, наконец, он не мог выбросить из головы светло-карие глаза Перрин Уэйверли и ее земляничные губы.

А это еще что такое? Нахмурившись, он стал пристально вглядываться в темноту.

Кто-то воспользовался его ножом, чтобы пришпилить пучок сухих веточек к его одеялам.

Даже не верилось, что кто-то посмел проткнуть ножом его постель. Он отнес одеяла к костру Копченого Джо и тщательно осмотрел их.

Что за сукин сын? Коуди приподнял голову и прислушался. Кто? Черт побери, кто это сделал? И зачем?

Глава 15

Из моего дневника.

Июнь 1852 года.

Августа получила то, что заслуживает. Каждый вечер ее фургон приезжает в лагерь спустя час после того, как все мы заканчиваем ужинать. Ее лицо покраснело от солнца и шелушится — будто змея меняет кожу. Джейн говорит, что у нее руки ободраны до крови от того, что она правит мулами целый день без передышки. Я довольна.

Я все еще сержусь, что Коуди не рассказал мне, что вместо мелассы мы везли виски. Он может хранить свои секреты от остальных, но от меня у него не должно быть секретов! Я защищала его перед другими! А он сделал из меня посмешище!

Я была так сердита, что взяла его нож, чтобы приколоть засохшие цветы туда, где он непременно их обнаружит. Прошла целая неделя, а он так и не извинился.

Я в такой ярости, что меня всю трясет. Он смотрит на эту шлюху так, как мне хотелось бы, чтобы он смотрел на меня. Я не могу видеть их вместе. В такие минуты у меня в желудке все переворачивается. Прошлой ночью меня вырвало за фургоном.

Чего он от меня хочет? Почему он мучает меня?

Я сделала все, что должна, чтобы открыть дорогу нашей любви, а это было непросто. Я любила Эллин, ему бы следовало знать об этом. Я отклонила два предложения выйти замуж, пока ждала его. Я приехала к нему, потому что он ко мне не приехал. Я присоединилась к этому каравану. Я терплю страшные неудобства ради него. С тех пор как началось это ужасное путешествие, я испытываю голод, жажду, крайнюю усталость и страх. Я терплю все это только ради него. И прощаю его снова и снова.

Когда же это все кончится? Когда он прекратит испытывать меня и заговорит? Чего еще он ждет от меня?

Мне так хотелось наказать его, что пришлось порезать себе руку пониже локтя. На мгновение я возненавидела его за то, что он заставил меня сделать это. Но эту шлюху я ненавижу еще больше!

Может, он хочет, чтобы я наказала и ее? Неужели это последнее испытание, которому он подвергнет меня, чтобы я доказала свою любовь?

Глава 16

Из дневника.

1 июля 1852 года.

Когда я пересматриваю свои наброски, вижу, что черты наших лиц заострились, а руки в мозолях. Солнце испортило наши лица, а ситцевые платья выгорели, волосы торчат неопрятными пучками. Лишения и тяготы отражаются в наших усталых глазах, в них также можно прочесть растущую уверенность, — мы многому научились. Странно, но многие из нас выглядят повзрослевшими.

Тия Ривз.

К северу от форта Ларами Перрин видела горный кряж, с обеих сторон обрамляющий дорогу. Во время подъема полуденное солнце жарило немилосердно, обжигая кожу лица и рук. Губы у всех потрескались и покрылись волдырями. Поломанные подковы калечили хромающих мулов, нескольких пристрелили и оставили у дороги, где не было ни деревца. Комары роились плотными облачками даже в дневные часы, а в темноте эти насекомые становились сущим наказанием.

Перрин сидела в струйке дыма, поднимающейся от бизоньих лепешек, тлевших в кострище, и кашляла. Копченый Джо настоятельно повторял, что комары ненавидят дым и избегают его. Хлопнув себя ладонью по шее и вздохнув, она решила, что Копченый ошибается.

Расчесав укусы и шишки на тыльной стороне рук, Перрин принялась разглядывать кекс. В тесто попало столько комаров и мошек, что кексы стали крапчатыми внутри. Комары плавали и в соусе к рису.

Хильда яростно замахала руками, пытаясь отогнать облако насекомых, роящихся над ее головой. Лицо ее было обожжено солнцем и распухло.

— Копченый Джо говорит, что если втирать слюну в укусы, они не будут так сильно чесаться.

— Слюна помогает, — согласилась Перрин. Она посмотрела на Хильду, и они разразились смехом. Три месяца назад ни одна из них даже и представить не могла, что будет есть пищу, в которой кишмя кишат насекомые, или что станет втирать слюну в кожу лица и рук.

— Как успехи Коры? — спросила Перрин, вставая, чтобы поменяться местами с Хильдой.

Хильда заняла место у дымка и тотчас же закашлялась и потерла кулаками глаза, размазывая по щекам сажу.

— Меньше двух недель прошло, но Кора — ученица прилежная. Вы попросили остальных поправлять ее речь?

— Конечно.

Перрин увидела, что к их костру приближается Коуди, и отложила в сторону свою тарелку с ужином. Непонятно почему, но она часто ощущала его присутствие еще до того, как видела его.

Алые тени протянулись по небу. Временами вспыхивали молнии. И все же было довольно темно, поэтому Перрин не сразу разглядела лицо Коуди. Но разворот его плеч, его походку она узнала тотчас же. И тотчас же почувствовала, как забилось ее сердце.

— Простите, что не смог встретиться с вами раньше, — сказал он, подходя к костру. Глаза его казались усталыми, а голос — раздраженным. — У ущелья не обошлось без ссоры. Один караван попытался проехать без очереди.

— Кто-нибудь пострадал? — насторожилась Хильда.

Караваны собирались у «бутылочного горлышка» в Ущелье эмигрантов. В этом узком месте сходились все фургоны, в каком бы направлении они ни двигались. На западной стороне расположились четыре каравана, пережидая, когда транспорт, направляющийся на восток, проедет и освободит им проход.

— Несколько горячих голов из каравана Меркинсона пересчитывают синяки и ссадины, но, к счастью, никого не застрелили. — Коуди провел ладонью по своим взъерошенным волосам. Затем посмотрел на Перрин: — У меня нет настроения сидеть. Как насчет того, чтобы прогуляться? Обсудим дневные дела.