— Чем ты расстроен?

— А кто сказал, что я расстроен?

— Я сказала.

— А я еще раз говорю, что ты слишком много видишь.

Пропускаю ответ мимо ушей.

— Майк хотел что-то тебе отдать. Ждала, что вернешься довольным, а не насупленным, как медведь.

— Я насупленный, как медведь?

Позволяю себе улыбнуться:

— Да. Насупленный, как медведь.

Крис смотрит сквозь ресницы, чтобы спрятаться от моего настойчивого внимания. В свете звезд он романтически красив, а вино с легкостью снимает все сдерживающие комплексы.

Поднимаю руку и провожу пальцами по полным чувственным губам, которые умеют и наказывать, и дарить наслаждение. Касаюсь высоких, четко очерченных скул, глажу щетину на волевом подбородке. Мечтаю, как эта щетина коснется моей кожи. Покорена его красотой, его талантом, его умом… его телом. Но хочу узнать человека.

— Поговори со мной, Крис, — умоляю, когда молчание начинает действовать на мою психику.

Он ловит мою руку и целует ладонь.

— Когда ты прикасаешься, это нелегко. — Заправляет мне за ухо прядь волос. — Особенно после того, как ты выпила лишнего и я не могу сделать всего, что собирался, зная, что на тебе нет трусов.

Глупо улыбаюсь:

— И лифчика.

— Спасибо за напоминание, потому что не собираюсь провоцировать тебя, когда ты в таком состоянии.

Провоцировать? О, умоляю! Так хочется узнать, что это значит!

— А что же случилось с мистером Я не Святой?

— Судя по всему, он столкнулся с серьезными ограничениями. Причем твоими.

Чувствую, что сейчас он имеет в виду вовсе не вино; суровое выражение лица подтверждает подозрение.

— Мои границы не настолько тесны, как тебе кажется, это далеко не так.

— Утверждение далеко не бесспорно.

Теряюсь в догадках. Хотя говорит он легким, почти игривым тоном, внутреннее напряжение не исчезает и даже не слабеет.

— Что произошло во время разговора с Майком?

— Запретный прием, детка. Слишком резкая смена темы.

— Это не ответ на вопрос.

— Для пьяненькой девушки ты чертовски нахальна!

— Когда напилась в прошлый раз, то употребила в разговоре с начальником выражение «петушиные бои», — нескромно напоминаю я. — Так что вынуждена согласиться: нахальна.

Крис едва заметно улыбается:

— Ах да, как же я мог забыть?

— Что произошло во время разговора с Майком? — с тупым упрямством повторяю я вопрос.

— Он дал мне вещицу, которая принадлежала моему отцу. Думал, что мне будет приятно ее получить.

Невероятно, Крис все-таки ответил! Продолжаю осторожно пытать:

— Но ты этого не хотел?

— Нет, не хотел.

— А ему об этом сказал?

— Нет.

— И что же именно Майк тебе дал?

Крис опускает руку в карман, достает маленькую ламинированную карточку и протягивает мне. Рассматриваю: сертификат винного эксперта с именем его отца.

Перевожу взгляд на Криса, вижу плотно сжатые губы и физически ощущаю его тоску, его боль и смятение.

— Почему ты не хотел это брать?

— Потому что Майк и Кэти не знают, что вино было для отца изысканным наркотиком. С ним он пытался выбросить из памяти день гибели мамы. Он сидел за рулем.

Забываю, что надо дышать.

— Вел машину?

— Да. И до последнего вздоха так и не смог простить себе ее смерти. Прятался за дегустациями, экспертными столами, а сам постепенно спивался, пока наконец не умер.

Меня словно ударили кулаком в грудь. Оказывается, в тот трагический день Крис потерял не только маму, но и отца!

— О Боже! Прости, мне очень, очень жаль.

Он откровенно злится.

— Хватит, Сара. Тебе лучше всех известно, что слова сочувствия мало помогают.

— Да, известно. Ты прав. — Проклятый шум в голове мешает нормально общаться, а ведь это признание — огромный прорыв. Отчаянно стараюсь побороть похмелье. Хочу, чтобы Крис знал, что я здесь — с ним и для него. — Если это и есть тот самый страшный секрет, от которого, по-твоему, я убегу, то не надейся: никуда не денусь.

Он горько смеется, поворачивает меня спиной к перилам, упирается ладонями по обе стороны, но больше не прикасается. Черный Крис возвращается — таким жестким и холодным я его еще не видела. Говорит тихо и безжалостно:

— Если считаешь этот секрет самым страшным, значит, не имеешь ни малейшего понятия о том, насколько страшной может оказаться жизнь.

— Как ты можешь судить о моих понятиях? Ты ведь даже не подверг меня испытанию!

— С испытанием ты не справишься! — рычит он. — И на этом история заканчивается: шанса доказать, что я ошибаюсь, не представится. С тобой я нарушил правила — важные правила, по которым строил свою жизнь, а расплачиваться придется тебе. Этого я не допущу. Не надо было привозить тебя сюда. — Он с силой отталкивается от перил и выпрямляется. — Все, немедленно уезжаем. — Он хватает меня за руку, обнаруживает в ладони карточку и с ненавистью бросает в пруд. Я с болью наблюдаю, как плавает в темной воде крошечная частица его отца. Каблук цепляется за доску; снова спотыкаюсь.

И опять Крис успевает поддержать.

— Прекрати наконец так много пить!

Несправедливый, высокомерный упрек обижает особенно остро. Смолчать не удается.

— Это же ты меня напоил… подлец!

Крис еще крепче сжимает мою руку и останавливается.

— Наконец-то ты поняла то, что я пытаюсь тебе втолковать. Да, я подлец, причем такой редкой породы, которой ты никак не заслуживаешь. — Он поворачивается и продолжает путь. Словно желая доказать свое ничтожество, шагает быстро и широко, заставляя из последних сил бежать следом.

Огибаем шато и, не заходя внутрь, направляемся прямиком к припаркованному у обочины лимузину. Резким движением Крис распахивает дверь.

— Садись.

— А как же Кэти и Майк?

— Садись, Сара.

В горле застревает комок. Хочу отказаться, но мир стремительно вращается, и не только от вина. Покорно залезаю в машину и устраиваюсь у дальнего окна. Водитель явно спал, а теперь поспешно поднимается и принимает рабочую позу.

— Все в порядке, сэр? — спрашивает Эрик, когда Крис тоже садится.

— Мы готовы вернуться в отель, — сухо отвечает он. Захлопывает дверь, но ко мне не придвигается.

Теперь нас разделяет пропасть.

Обратный путь кажется коротким и пролетает в напряженном молчании. Впрочем, этого времени вполне хватает, чтобы гнев мой достиг взрывоопасного уровня. За какую-то неделю я позволила Крису перевернуть свою жизнь вверх ногами. Самое настоящее безумие — а ведь я клялась больше никогда не позволять мужчине вторгаться в мою судьбу.

Как только машина останавливается, открываю дверь и выхожу. Водитель быстро делает то же самое.

— Спасибо за поездку, Эрик. — Отворачиваюсь и позволяю ему закрыть за собой дверь.

Крис ждет, пока я обойду лимузин. Зеленые глаза пылают хищным вожделением, и от этого ярость вспыхивает с новой силой. Я не жертва, не игрушка, с которой можно в любой момент позабавиться. Плотнее запахиваю шаль, вцепляюсь в концы, чтобы он не смог взять за руку, и быстро вхожу в холл отеля.

Крис идет рядом и тихо комментирует очевидное:

— Вокруг люди. Все видят, что ты не в себе.

— Ах, что за невероятная наблюдательность!

Направляюсь к лифту и чувствую, что качаюсь. Да, я действительно отвратительно пьяна и от этого бешусь еще больше. Получается, что доверилась Крису, понадеялась, что он обо мне позаботится. А я не нуждаюсь в заботе. Не хочу, чтобы обо мне заботились.

Заходим в лифт. Он прислоняется к дальней стене и не отрываясь наблюдает за мной. Я тоже не отвожу глаз. Взгляд его скользит по фигуре, бесстыдно ласкает, а я мечтаю о прикосновении и ненавижу себя за это. Ненавижу свою рабскую зависимость.

Он молчит. Я тоже не произношу ни слова. Воздух раскаляется от чувственного напряжения, но я упорно продолжаю злиться. «С испытанием ты не справишься». С какой стати мужчины присвоили себе право решать, с чем я справлюсь, а с чем не справлюсь?