В июле у Саши были запланированы дела в парижской галерее, а на август она наметила отдых с детьми. На сей раз они наметили поехать в Сен-Тропе, дети обожали Ривьеру, и Саша уже забронировала напрокат яхту. И сын, и дочь грозились привезти с собой друзей, что Сашу только радовало. Единственное, что омрачало ее радостное предвкушение, была трехнедельная разлука с Лайамом. У нее мелькали мысли пригласить его на яхту хотя бы на уик-энд – на правах подопечного художника, – но пока она не решила, стоит ли это делать. Татьяну не проведешь, а Ксавье и вовсе сразу все поймет. В своих хитроумных планах Саша доходила до того, чтобы уговорить Ксавье пригласить Лайама, но искушать судьбу ей не хотелось. Все говорило за то, что на три недели ей придется забыть о Лайаме. Но зато конец июня в Нью-Йорке – их. В выходные они с воодушевлением строили планы.

У Лайама в Нью-Йорке было полно знакомых художников – в Челси, Трайбеке и Сохо. А Саша хотела поводить его по разным местам. После поездки в Италию Лайам ни разу не проявил своей взбалмошной и эксцентричной натуры, и Сашины волнения насчет поведения Лайама в обществе отошли в прошлое. А уж в Нью-Йорке Лайам будет как рыба в воде, там светские условности не так строги, как в Европе.

– А может, – мечтательно проговорила Саша, когда воскресным утром они нежились в постели, – нам и в Саутгемптон удастся съездить. Там очень красиво, я раньше так любила там бывать. – После смерти Артура с домом на море связаны слишком тяжелые воспоминания. Может быть, теперь все изменится?

– Мне нравится Саутгемптон, – беспечно объявил Лайам и тут же вернулся к разговору о том, как он с детьми поедет на озеро. Саша знала за ним эту слабость: он мог не слушать, мог вести себя по-детски, а иногда требовал, чтобы все внимание было сфокусировано на нем одном. Это никак не было связано с ней и ни в коей мере не означало, что Лайам ее не любит. Теперь она это понимала. Просто он был такой, и все. В детстве все отказывались его слушать. А сейчас у него была Саша, готовая внимать каждому его слову. Он обожал ее за это. – Жаль, что ты не можешь поехать со мной в Вермонт, – сказал он, повернулся на бок и в упор посмотрел на нее. Секс по-прежнему доставлял им большое удовольствие. Со временем они стали даже доставлять друг другу большее наслаждение, хотя это казалось просто невозможным.

– Нет! Тебе надо побыть с детьми наедине, сблизиться с ними, а у тебя и так немного времени, – резонно заметила Саша. Лайам понимал, что она права. Его страшила предстоящая встреча с детьми. Он знал, что сыновья на него обижены. Что до Шарлотты, то она в свои шесть лет была рада предстоящей встрече с папой. Несколько дней назад Лайам говорил с ними по телефону. А до этого несколько месяцев и голоса не подавал. Бывало, что он о них даже не вспоминал. Бет всегда пыталась его реабилитировать и компенсировала недостаток отцовского внимания своей усиленной заботой, но теперь и она взбунтовалась. И еще Лайам страдал оттого, что не выдерживает сравнения с ее женихом, который все время рядом и заботится о них не на словах, а на деле. Год разлуки сильно сказался на его отношениях с детьми. Теперь надо было налаживать все заново. Лайам понимал это и готов был сделать все, что нужно. Но вдохновляло его то, что конец июня он проведет вместе с Сашей.

– А на бейсбол со мной пойдешь? – усмехнулся он. Вид у него был как у мальчишки, которому не терпится поехать в летний лагерь. – Я фанат «Янки».

– Куда ты захочешь, туда и пойдем. Только не забудь, мне надо будет работать. Но думаю, нам удастся сочетать приятное с полезным. И еще я должна показать тебе место, где будет твоя выставка.

– Мм-ммм… – промурлыкал он с улыбкой. – Когда ты так говоришь, я чувствую себя королем.

– Вот и славно! – Саша улыбнулась в ответ и прижалась к нему. Иногда она и сама чувствовала себя рядом с ним королевой. Королевой-матерью.

В пятницу вечерним рейсом Лайам прибыл в Париж, а в воскресенье утром они вдвоем улетели в Нью-Йорк. Саша оплатила его билет, и теперь они рядышком сидели в салоне первого класса. Лайам сиял, как ребенок на своем дне рождения, и упивался превосходным сервисом. Икра, шампанское… Он съел свой обед, большую часть Сашиного, потом разложил кресло, укрылся пледом и заснул. Он даже переоделся, но в какой-то миг, к ужасу Саши, стал проявлять отчетливые признаки непослушания, когда нацепил на голову целлофановый пакет. Посмотрел два фильма по видео, перекусил, вскрыл каждый пакет в наборе туалетных принадлежностей и предложил Саше немедленно вступить в клуб почетных пассажиров. Предложение она отвергла.

– Пожалуй, на обратном пути тебе надо будет дать успокоительное. – Она улыбнулась. – Как-то раз мы проделали это с Ксавье, его в детстве сильно укачивало. Так эффект был совершенно обратный – он разбушевался, как реактивный двигатель. В жизни не видела такого возбужденного ребенка. После того случая мы смирились с тем, что его в самолете всегда тошнит. А с возрастом это прошло.

Но никто в жизни так искренне не благодарил ее за комфортный полет, как Лайам. До самой посадки он не уставал твердить, как ему нравится лететь с такими удобствами.

– Я-то думал, что это в порядке вещей – сидеть с задранными к ушам коленками. И чтобы соседский локоть упирался тебе в бок. Здесь мне куда больше нравится, – восторгался он, то и дело раскладывая кресло и вытягивая ноги.

В аэропорту Лайам оставался в прекрасном настроении и шутил напропалую. Как всегда, он мгновенно подружился со всеми стюардессами. С большинством из них Саша была знакома по предыдущим полетам, и они ее тоже помнили. К таможеннику Лайам обратился по имени, а потом оживленно побеседовал с носильщиком на тему бейсбола, пока Саша искала своего водителя. Энергия била из него через край. А больше всего он радовался тому, что прилетел в Америку, да еще вместе с ней. И, несмотря на его возбуждение, Саше было приятно находиться рядом.

Успокоился Лайам только тогда, когда они наконец оказались дома. Элегантность Сашиного жилища произвела на Лайама сильное впечатление. Он оценил качество антиквариата, а от ее картин у него прямо-таки захватило дух. Тут был Моне, два Дега, один Ренуар, несколько бесценных рисунков Леонардо да Винчи и бессчетное число полотен, о которых Лайам даже не слышал. Сашина квартира в Нью-Йорке была во многих отношениях более официальная и представительная, чем ее парижское жилье, в которое она при ремонте внесла некоторые элементы модерна. Нью-Йоркская квартира была похожа на маленький музей с бесценными сокровищами, в котором большинство полотен были подарены Саше ее отцом.

– Ну, Саша, – только и выдохнул он, стоя перед мрачноватой картиной Эль Греко, которую Саша не очень любила и потому повесила в коридоре. Не без труда ей удалось увести его в спальню. На мгновение Саша замерла. Эту постель она не делила ни с кем, кроме Артура. Но время пришло. Внутренне она была готова впустить Лайама и в свою спальню, и в свою жизнь.

Она попросила его оставить вещи в гостиной – на случай, если вдруг объявится кто-то из детей. А еще ей не хотелось шокировать горничную, которая убирала у них с незапамятных времен и продолжала приходить каждый день. Лайама эта просьба нисколько не обидела. Он оставил сумку в гостиной, после чего явился в спальню с мороженым на подносе. Он чувствовал себя как дома, устроился в любимом кресле Артура, включил телевизор и нашел трансляцию бейсбольного матча. Потом озорно взглянул на Сашу и расхохотался.

– Ну и дела! У меня такое чувство, словно я уже умер и попал на небеса. – Лайам тоже вырос в небедной семье, его отец был человек известный. Разница заключалась в том, что к нему всегда относились как к белой вороне, ведь он был совсем не такой, как они. Художник! В Сашином доме ему было хорошо и уютно, как и вообще с ней вместе. Все в жизни Лайама теперь было по-другому, да и в Сашиной тоже.

Она предложила поужинать в ресторане по соседству. Перед уходом позвонила дочери, но, как она и предполагала, Татьяна встречалась с друзьями, вся неделя у нее была расписана, а матери она пообещала заскочить в галерею, когда выдастся свободная минутка, вероятнее всего – в обеденный перерыв. Вечером Саша легла с Лайамом в постель. Горничная должна была прийти не раньше двенадцати, а к тому времени их уже не будет дома, она уедет в галерею, а он – к друзьям в Сохо. Здесь об их отношениях никто не должен знать. В любом случае версия о постояльце должна удовлетворить любое любопытство.