— Может ли это быть как-то связано с тем, что у Лаки сохранилось обоняние? — спросил Грег.

— Не исключено, — подтвердила доктор Форен-ски. — Просмотрев результаты обследования, я сразу позвонила коллеге моего покойного мужа, который работает в Гарвардском медицинском институте. Доктор Робинсон специально занимался синдромом Хойта — Мелленберга. Встречается эта болезнь редко, данных по ней немного, но он вспомнил похожий случай, когда у пострадавшего тоже сохранилось обоняние.

— Разве это так важно? — нетерпеливо спросила Лаки. — Я просто хочу подвергнуться гипнозу и вспомнить свое имя!

Форенски снисходительно улыбнулась.

— Важно. Дело в том, что за обоняние и эпизодическую память отвечает практически один и тот же участок головного мозга. Вот почему самые яркие воспоминания, как правило, сопровождаются у нас запахами. Стоит унюхать свежеиспеченный яблочный пирог — и пожалуйста! — Она щелкнула пальцами. — Мне снова шесть лет, и я сижу в бабушкиной кухне...

— Я бы все отдала, чтобы вспомнить свою бабушку! — воскликнула Лаки.

Доджер, словно почувствовав ее отчаяние, подбежал и лизнул ей руку, а доктор Форенски наклонилась и потрепала Лаки по плечу.

— Наш мозг обладает чудесной способностью к самовосстановлению. Существуют люди, у которых вообще функционирует только одна половинка мозга. Многие попадали в худшие передряги, чем вы, и продолжали потом вести нормальную жизнь. Когда отыщется ваша семья, вам расскажут о прошлом, и ваш мозг так обработает эту информацию, что вы почти поверите, что все вспомнили самостоятельно.

Другие врачи говорили ей то же самое, но Лаки почему-то больше поверила этой женщине. Поразительно! Как ни презирает ее Коди Бракстон, он сумел найти человека, искренне желающего ей помочь!

— Вы готовы начать? — спросила доктор Форенски.

— Да, — решительно ответила Лаки. — А можно остаться Грегу и Доджеру?

— Если вам так хочется.

Лаки кивнула и посмотрела на Грега. Что бы они ни услышали, как бы это их ни ранило, она желала, чтобы Грег узнал правду из первых рук. Если его и удивила ее просьба, он этого не показал.

12

Грег наблюдал, как доктор Форенски усаживает Лаки в кресло, и боролся с желанием сбежать. Зачем Лаки попросила его остаться? Ему хотелось одного: узнать ее имя и избавиться от нее раз и навсегда. А для этого вовсе не обязательно присутствовать на сеансе гипноза.

— Вам совершенно нечего бояться, — сказала врач, придвигаясь к Лаки и жестом приглашая Грега сесть поближе. — Под гипнозом люди не делают ничего такого, чего бы они не сделали в нормальном состоянии.

Грег решил, что эта пожилая женщина ему, пожалуй, нравится. Она не жалела времени, успокаивая Лаки. Интересно, у нее вызывают сочувствие все пациенты? Во всяком случае, этого нельзя было сказать о врачах, первыми поставивших Лаки диагноз.

— Смотрите на часы на стене, — приказала доктор Форенски. — Сосредоточьтесь на них и медленно считайте, начав от ста: девяносто девять, девяносто восемь и так далее.

— Сто, девяносто девять, девяносто восемь, девяносто семь, девяносто шесть...

Пока Лаки считала, Грег внимательно наблюдал за ней. Сейчас она казалась такой беспомощной, что он был готов ей поверить.

— Вам удобно, вы расслабились, да? Лаки кивнула.

— Семьдесят, шестьдесят девять, шестьдесят восемь...

— Теперь закройте глаза и расслабьтесь полностью. Лаки вздохнула, ее веки медленно опустились.

— Шестьдесят семь, шестьдесят шесть...

— Теперь вы чувствуете усталость, вам хочется спать, не так ли?

Лаки снова кивнула. Грег пристально смотрел на нее, выискивая признаки притворства, но ничего подозрительного не обнаруживал. Ее грудь под бледно-голубой футболкой мерно вздымалась и опадала.

— Когда совсем уснете, можете перестать считать, — сказала врач.

Лаки пробормотала «сорок семь» и умолкла.

— Откуда вы знаете, что она уже под гипнозом? — поинтересовался Грег.

Он никак не мог справиться со своим скепсисом, вспоминая поведение Лаки в генном шкафу. Он так и не решил тогда, говорит она правду или актерствует.

— А вы сомневаетесь? — отозвалась доктор Форенски.

Грегу стало не по себе: он подозревал в ней способность видеть насквозь и его, и любого другого.

— Если честно, я не очень-то верю в гипноз, — сознался он.

— Лаки, вы меня слышите? — спросила Форенски.

— Да, — тихо, словно издалека ответила Лаки.

— Откройте глаза и встаньте.

Лаки поднялась с кресла. Ее зеленые, опушенные длинными ресницами глаза и приоткрытые губы, как всегда, казались Грегу воплощением сексуальности. Неужели все это — только игра? Если да, то что она пытается доказать?

— Пожалуйста, встаньте на одну ногу, а другую вытяните назад.

Лаки послушалась и осталась стоять на одной ноге.

— Теперь перенесите всю тяжесть на носок и раскиньте руки.

Это уже походило на балетную позицию: Лаки балансировала на носке одной ноги, раскинув руки, как крылья.

— Отлично, — сказала Форенски. — Так и стойте. Не шевелитесь.

Доджер, сидевший рядом с Грегом, вскочил и уставился на Лаки. Она не шевелилась, словно превратилась из живого человека в статую. Грег все больше недоумевал, как это у нее получается.

— Вы знаете, что мы здесь, не правда ли. Лаки?

— Да. Я вижу, что вы, Грег и Доджер смотрите на меня. — Ее губы шевелились, но тело оставалось неподвижным.

— Долго оставаться такой позиции может только тренированная танцовщица, — заметила врач. — Однако под гипнозом на это способен любой: человеческий мозг ничто не отвлекает от поставленной задачи. Под гипнозом человек полностью контролирует свое тело.

— Но у нее стеклянный взгляд! Таким же он был в ту ночь, когда я ее нашел, но тогда она не реагировала на мои слова — только что-то лепетала и вела себя... странно. Я к ней обращался, но она меня как будто не слышала.

— Видите ли, под гипнозом человек контролирует не только свое тело, но и мозг. А в тот момент она скорее всего продолжала переживать события, предшествовавшие катастрофе. Самая обычная реакция.

Грег вспомнил, как Лаки в ту ночь решительно и бесстыдно расстегнула «молнию» на его шортах. Если она переживала недавние события, значит, была перед этим с любовником! Подумав так, он испытал неприятное чувство, которое ему не хотелось называть ревностью. Он не услышал, как врач приказала Лаки вернуться в кресло и закрыть глаза.

— Вы меня слышите? — снова спросила она, и Лаки ответила утвердительно. — Хорошо. Теперь назовите нам свое имя.

— Лаки Бракстон, — без колебания ответила она, и Грег в изумлении вскочил.

«Лаки Бракстон». Как ни странно, это имя ей очень подходит... Боже, что за чушь лезет ему в голову?

— Это ваше настоящее имя? — спросила врач, и Лаки отрицательно помотала головой. — Почему же вы так себя называете?.

— Грег прозвал меня Лаки, потому что мне повезло: я не погибла в смертельной аварии. А фамилию Бракстон я прибавила потому, что не иметь фамилии очень страшно. И вообще, без Грега я никуда: это он меня нашел, он спас меня от тюрьмы... Сейчас я с ним.

Грег почувствовал, что в горле у него встал ком, и судорожно глотнул. Оказывается, Лаки по-настоящему ценила его заботу! Он был тронут до глубины души, хотя ни за что не сумел бы передать это словами.

— Понимаю. Но свое настоящее имя вы знаете?

— Нет. Как бы мне хотелось его вспомнить! Но я не помню.

Грег машинально погладил Доджера, облегченно переводя дух. Не помнит! Слова Лаки наполнили его ликованием. Лаки, вне всякого сомнения, находилась сейчас под гипнозом: если бы она помнила свое имя, то непременно назвала бы его. Значит, все это время она ему не врала!

— Хорошо. Давайте вернемся назад во времени. Восстановите в памяти день, когда произошла авария. Скажите мне, что вы видите.

— Что вижу? Ничего, кроме... колеблющегося света, словно меня окружает густой туман. Нет, не туман, скорее вода.