— Да, теперь все хорошо, — подтвердил Нездешний. — И мне кажется, что вам пора спать. Ты тоже устал, Кулас?

Мальчик угрюмо кивнул.

— Что это с тобой?

— Ничего.

— Скажи мне.

— Нет.

— Он злится, что не умеет летать, как мы, — хихикнула Мириэль.

— Ничего я не злюсь, — буркнул Кулас. — А вы все врете, вот что.

— Послушай, Кулас, — сказал Нездешний, — я тоже не умею летать, но меня это не задевает. Перестанем-ка спорить и ляжем спать. Завтра у нас будет длинный день.

Дети улеглись рядышком у дальней стены, а Даниаль подсела к Нездешнему.

— Ты думаешь, они говорят правду?

— Да. Мириэль увидела, где я спрятал оленя.

— Значит, Дардалион убил своего врага?

— Похоже, что так.

— Мне как-то не по себе — не знаю почему.

— Это был злой дух. Что же священнику было делать — благословить его, что ли?

— Ну почему ты всегда говоришь такие гадости, Нездешний?

— Как хочу, так и говорю.

— Не много же у тебя, наверное, друзей, в таком случае.

— У меня их вовсе нет.

— И тебе от этого одиноко?

— Нет. Это помогает мне выжить.

— Веселая же у тебя жизнь! Удивляюсь, как ты еще стихов не пишешь.

— Ну чего ты злишься? Тебе-то что за дело?

— Ты вошел в нашу жизнь — и останешься в нашей памяти, пока мы живы. Я, по правде сказать, предпочла бы другого спасителя.

— Ну как же — мне случалось видеть представления на площадях. У героя там непременно золотые волосы и белый плащ. Я, женщина, не герой — просто священник поймал меня в свою паутину. Ты полагаешь, он осквернил себя? Я тоже. Вся разница в том, что моя тьма спасла его, а его свет меня доконает.

— Кончите вы когда-нибудь лаяться или нет? — спросил Дардалион, садясь и потягиваясь. Даниаль бросилась к нему.

— Как ты себя чувствуешь?

— Как голодный волк. — Он отбросил одеяло, наколол на вертел пару ломтей оленины, пристроил его над костром и подбросил дров в угасающий огонь.

Нездешний ничего не сказал, но печаль опустилась на него как темный плащ.

Нездешний проснулся первым и вышел из пещеры. Сняв рубашку и штаны, он вошел в ледяной ручей, лег на спину и подставил свое тело струям потока. Ручей, бегущий по круглым камням, имел всего несколько дюймов в глубину, но течение было сильным и потихоньку сносило Нездешнего вниз по наклонному дну. Он перевернулся, ополоснул лицо и бороду, вылез и сел на траву, чтобы утренний ветерок просушил кожу.

— Ты похож на дохлую рыбу трехдневной давности, — сказала Даниаль.

— А вот от тебя пахнет, как от нее, — не остался в долгу он. — Ступай помойся.

Она, пристально посмотрев на него, пожала плечами и сняла свое зеленое шерстяное платье. Он откинулся назад, разглядывая ее. Тонкая талия, гладкие бедра, а кожа...

Он отвернулся посмотреть на рыжую белку, скачущую по веткам, встал и потянулся. В густой поросли у ручья он нашел кустик лимонной мяты, набрал пригоршню похожих на щиты листьев и подал их Даниаль.

— Вот — разомни их в руке и натрись ими.

— Спасибо.

Нездешний вспомнил о своей наготе и оделся. Жаль, что нет сменной рубашки, — ее носит священник, а эта уже несвежая.

Он вернулся в пещеру, где облачился в свой черный кожаный колет и кольчугу. Потом извлек из сапог два запасных ножа, наточил их на бруске и вложил в ножны, укрытые в голенищах.

Дардалион наблюдал за ним, отмечая, с какой заботой Нездешний относится к своему оружию.

— Не дашь ли мне один из своих ножей? — спросил священник.

— Конечно, дам. Тебе какой — тяжелый или легкий?

— Тяжелый.

Нездешний взял свой пояс и отстегнул от него ножны с рукояткой из черного дерева.

— Вот этот подойдет. Лезвие обоюдоострое и так отточено, что им можно бриться.

Дардалион продел сквозь ножны свой узкий поясок и сдвинул их к правому бедру.

— Ты что, левша? — спросил Нездешний.

— Нет.

— Тогда вешай нож слева, чтобы в случае чего достать его правой рукой.

— Спасибо.

Нездешний застегнул собственный пояс и потер подбородок.

— Не нравишься ты мне, священник.

— Почему?

— Еще вчера ты обошел бы жука, чтобы не наступить на него. А сегодня готов убить человека. Неужто твоя вера столь слаба?

— Моя вера осталась при мне. Нездешний. Но теперь я вижу все чуть более ясно. Твоя кровь помогла мне.

— Не знаю, помощь это или кража. Мне сдается, я лишил тебя чего-то очень дорогого.

— Если и так, будь уверен — я об этом не жалею.

— Время покажет, священник.

— Зови меня по имени — Дардалион.

— А что, “священник” тебе уже не подходит?

— Нет, не подходит. Понравилось бы тебе, если бы я стал называть тебя убийцей?

— Зови как хочешь. Моего отношения к самому себе это не изменит.

— Я тебя обидел?

— Нет.

— Ты так и не спросил о том, как прошел мой поединок.

— Нет, не спросил.

— Тебе это безразлично?

— Нет, Дардалион. Не знаю почему, но мне это не безразлично. Все гораздо проще. Смерть — мое ремесло, приятель. Ты здесь — стало быть, ты убил его, и он меня больше не занимает. Худо то, что ты отрубил ему руки и ноги, — но я забуду это со временем, как забуду и тебя, когда благополучно доставлю вас к Эгелю.

— Я надеялся, что мы станем друзьями.

— У меня нет друзей, и я в них не нуждаюсь.

— И так было всегда?

— Всегда — долгий срок. Я имел друзей до того, как стал Нездешним. Но то было в другой вселенной, священник.

— Расскажи мне о себе.

— С какой стати? Буди детей — впереди у нас длинный день.

Нездешний оседлал лошадей и проехал на своем мерине к тому месту, где подвесил оленя. Срезав с туши несколько полос, он убрал их в полотняный мешок на ужин, а остальное оставил на траве для волков. — Скажи, олешка, у тебя были друзья? — спросил он, глядя в пустые серые глаза.

На пути к пещере ему вспомнились дни его службы в Дрос-Пурдоле. Он считался подающим надежды молодым офицером — любопытно почему: он всегда недолюбливал начальство, хотя дисциплину, правда, соблюдал.

Тогда они с Гелланом были ближе, чем братья. Это проявлялось во всем — несли они караул или ходили к девкам. Геллан был славным, веселым товарищем, Они становились соперниками только на турнире Серебряного Меча. Геллан всегда побеждал — этот парень обладал нечеловеческим проворством. Потом Нездешний встретил в Медрас-Форде, городке к югу от Скельнского перевала, купеческую дочь Тану — и они с Гелланом расстались. Нездешний влюбился, не успев опомниться, вышел в отставку, поселился в деревне и занялся хозяйством.

Геллан был безутешен. “Ничего, — сказал он при расставании, — я тоже скоро последую за тобой. Что за жизнь мне теперь будет в армии? Сплошная тоска”.

Хотел бы Нездешний знать, исполнил ли Геллан свое намерение. Стал ли земледельцем или купцом, или же погиб в одном из многочисленных сражений, проигранных дренаями?

Если он и пал, то не иначе как нагромоздив вокруг себя кучу вражеских тел, — его клинок язвил быстрее, чем змеиное жало.

— Напрасно я ушел тогда, Геллан, — сказал Нездешний. — Ох напрасно.

Геллан устал, и ему было жарко. Пот стекал по затылку под кольчужный наплечник, и спина чесалась невыносимо. Он снял свой черный шлем и расчесал пальцами волосы. Ветра не было, и он тихо выругался.

Сорок миль от Скултика и сравнительной безопасности Эгелева лагеря — а кони уже утомились, и люди пали духом. Геллан поднял правую руку со сжатым кулаком — сигнал взять лошадей под уздцы. Все пятьдесят всадников молча спешились.

Сарвай поравнялся с Гелланом, и они вместе сошли с коней. Геллан нацепил шлем на луку седла, достал из-за пояса полотняный платок и утер лицо.

— Вряд ли нам удастся найти уцелевшую деревню, — сказал он.

Сарвай молча кивнул. Он служил под началом у Геллана уже полгода и знал, когда следует отвечать, а когда нет.

С полчаса они шагали рядом, потом Геллан дал сигнал сделать привал, и люди уселись на землю рядом со своими лошадьми.