Люси оказалась первой из местных жителей, пораженной неведомой болезнью, новой чумой. Число неупокоенных мертвецов росло, оставшиеся в живых паковали вещи и бежали из деревень. Куда? Непонятно, где можно от такого спрятаться.

В скитаниях она наткнулась на этот дом. Когда продуктовый и строительный магазины остались без хозяев, она начала запасаться едой и водой, возводить забор, обустраивать свой мирок. Потом появились они. Те, кто не покинул этих мест. Со всех деревень, в общей сложности насчитывавших некогда десять тысяч жителей, собралось несколько десятков ходячих мертвецов. Каждую ночь они выбирались из своих домов и шли к ней. Жуткий ритуал. «Может, они столь же одиноки, как я, — писала она. — Можно сказать, что я наполовину мертва, только по-другому. Возможно, мы необходимы друг другу, и виной тому странное симбиотическое проклятие. Если меня не станет, что случится с ними? Если назавтра они исчезнут, буду ли жить я? Вот такой дзэн. Совершенный и страшный дзэн».

Внезапно она ощутила свинцовую тяжесть во всем теле, неподъемным грузом навалилась усталость, глаза слипались. В изнеможении она упала на диван, предупреждая себя, что если уснет сейчас, то непременно проснется среди ночи. Но внимать доводам разума сил не хватило.

Во сне она идет по цветущим лугам под желтым солнцем, в голубых небесах плавают легкие облачка. Земля приятно холодит босые ступни, воздух напоен сладким ароматом сирени, легкий теплый ветерок колышет юбку и волосы… Она закрывает глаза и чувствует, как по костям пробирается жар, нагревает ее изнутри, и она думает: «Солнце уж очень припекает!»

До нее доносится посторонний звук, она оборачивается и видит идущего к ней мужчину. На нем надеты синие джинсы и футболка, которая не скрывает мускулистого тела. Он приближается, уже можно разглядеть небесно-синие глаза, светлые волосы цвета солнца — мужчина излучает энергию и бодрость сегодняшнего дня. Словно природа, во веки веков самоочищающаяся и самовозрождающаяся.

Внезапно мужчина превращается в Гарри, он подходит к ней вплотную и берет за подбородок. Прикосновение подобно электрическому разряду. Словно ее тело — один большой проводник, по нему пробегают искры, посылая сигналы в мозг, сердце и половые органы… Она трепещет, одновременно раскрываясь навстречу и опасаясь его. Не раскрывая рта, Гарри произносит:

— Не бойся! Это было предопределено.

Интересно, каким образом?

— Ты мертв? — спрашивает она.

Он улыбается и притягивает ее к груди, крепко целует в губы, такой знакомый язык Гарри оказывается у нее во рту, движется там, исследует ее. Из болезненной тьмы рождается образ. Заражена…

Она вздрогнула и проснулась. Все тело липкое от пота. Она резко села и затряслась в ознобе, словно вдруг похолодало. Схватила лежащее в ногах одеяло и, все еще содрогаясь, закуталась потеплее.

Плохо понимая, что происходит, она оглядела комнату, слабо освещенную одной-единственной пятнадцативаттной лампочкой, которую всегда оставляла включенной над кухонным столом, чтобы отогнать демонов тьмы. Но они все равно проникли к ней.

Не чувствуя под собой ватных ног, она все же встала, приложила ладонь к прохладному лбу, а потом пошла за аптечкой к буфету. Сунула термометр под язык и, пока мерилась температура, подошла к окну, открыла шпингалет тяжелых деревянных ставень, распахнула их и выглянула наружу.

Ночь, напоенная тьмой. И тишиной. Ни звука. Когда глаза привыкли к темноте, она, насколько смогла из окна, внимательно рассмотрела наружную границу забора вплоть до ворот. Там никого не оказалось — по крайней мере в пределах видимости.

Полная луна висела в небе, словно приклеенная к черноте. Женщина взглянула на лунный диск искоса, пытаясь различить лицо, которое видела там в детстве, но детали теряли четкость в сгустившейся атмосфере.

Она вынула градусник и, вглядевшись при свете лампы, убедилась, что температура нормальная. И точно, больной она себя не чувствовала. Зеркало у двери отражало худое, измученное лицо — это она готова была признать. Действительно, она утомлена, но ясноглазая и в полном сознании. Она рассеянно пробежалась по коротким волосам пальцами, словно расческой, пригладила их. «Со мной все в порядке», — одновременно с облегчением и разочарованием подумала она.

— Просто у тебя овуляция, — сказала она отражению в зеркале.

Ей ответил серьезный взгляд женщины, словно вопрошавший: и что с того? Какое это имеет значение?

— Скоро ты состаришься и умрешь, — сказала она.

Отражение не ответило.

— Состаришься и умрешь…

Умрет ли она, сможет ли? Или ее ждет та же участь, что и всех несчастных, которые заболели и не могли ни вылечиться, ни умереть, попав в ловушку микроорганизмов, поддерживающих их в столь страшном состоянии? Поэтому они вынуждены бесконечно и беспомощно шататься по округе. Слабые, безумные, неспособные пользоваться никакими инструментами.

— Неужели это делает нас людьми? — вопросила она свое отражение.

Но оно, как всегда, не ответило.

Вдруг она гневно отбросила одеяло, широкими шагами подошла к дивану, схватила автомат и отперла дверь. Ночью похолодало, на нее налетел порывистый ветер. Приближалась буря. Сегодня она жаждала перемен. Кто-то умрет. Один из них. Или она сама. Не важно. Так продолжаться больше не может!

Сознавая безумие своих мыслей, она все же не остановилась, а устремилась к забору и пошла вдоль него. Миновала огород. Прошла со стороны холма. Потом — мимо земляной насыпи, примыкавшей к дому, ее тюрьме. Ничего. Никого. Где же они? В отчаянии спасались бегством? Загрузились на борт летающей тарелки инопланетян и умчались прочь? Может, равновесие наконец-то сместилось, организмы, отвечающие за разрушение жизни, одержали верх и ходячие мертвецы умерли? Сегодняшней ночью ей как никогда прежде казалось необходимым это выяснить. Ей хотелось заглянуть в какое-нибудь из этих жутких, отвратительных лиц, всмотреться в полужизнь-полусмерть и найти способ помочь им упокоиться. Возможно, именно так следует поступить. Подавить отвращение и послать пулю в лоб, перестрелять их всех одного за другим. Тогда она сможет передвигаться спокойно! Что с того, что нелюдей больше не будет подле дома? Она и сейчас совершенно одна. Абсолютно. Прежний мир отступал куда-то далеко-далеко, как забывается давний сон.

Она миновала то место в заборе, которое ожидало ремонта. Все в порядке. Чинить нечего: это ее нервы расшатались, а не ограда.

Быстрыми шагами она прошла к другой стороне холма, потом снова вернулась в палисадник. Ни одного полумертвеца. Разочарованная, она вышла из круга света, который отбрасывал фонарь, и впилась взглядом в безучастную луну. Внезапно она поддалась иному импульсу: запрокинув голову назад и подставив лицо потустороннему свету, она завыла, словно дикий зверь. Она выла снова и снова, ее вопли смешивались с гулом надвигавшейся бури, и вот голос ее сорвался на визг. Автомат выпал из рук. Ослепленная невыразимым отчаянием, она бездумно, запинающимися шагами бродила по двору; руки прикрывали солнечное сплетение, грудь разрывалась от рыданий и воя. Наткнувшись на забор, она рухнула на землю и скорчилась в позе зародыша, прижавшись спиной к сетке ограды.

Затуманенный безмерной скорбью рассудок не сразу осознал: что-то изменилось. Жгло заднюю часть шеи. По телу разливалось тепло, и сначала сложно было разобрать, что оказалось тому причиной. Но вскоре она поняла. Ее ласкало прикосновение отрадного холода — столь ледяного, что кожа воспринимала его как ожог. Прямо за спиной слышалось дыхание. Влажное. Очнувшийся разум забил тревогу: ведь нужно бояться страшной близости, прикосновений… Но часть ее существа жаждала этого. Она села, прислонилась к забору. Все больше и больше пальцев тянулось к ней. Они ласкали ее, словно возлюбленную, как некогда ласкал ее Гарри. Гнилостный запах для нее благоухал ароматом цветов сирени. Она провела рукой по своему плечу, и одна плоть коснулась другой. Что было мочи хлестал дождь, и ветер унес с собой тоску. Печаль покинула ее впервые за долгое-долгое время.