— Ну, этого я не знаю. В мире ежедневно происходит столько событий, что если сделать выборку по совпадающим признакам, у нас появится не меньше сотни необъяснимых загадок.

— Вот именно, — вмешался сосед слева, рыжий толстяк, кожа которого обгорела до шелушения, — обычное совпадение, на которое не стоило бы обращать внимания, да оно оказалось кое-кому на руку. Как же, наживка для дураков! Заглотнул — и пережевывай, а все остальное само собой отойдет на задний план! Вот смотрите, — он выхватил у меня газету, — на последней странице мелким шрифтом, скромно: «Сообщение государственного астрономического общества. Необычная насыщенность небосвода звездами пока еще не объяснена, но никакой опасности это явление представлять не может…»

Толстяк сардонически захохотал:

— И это после месячной истерии про дурное предзнаменование, вселенскую катастрофу, конец света! Ясное дело — правительственный запрет! Чтобы отвлечь людей, сфабриковали сенсацию: исчезновение знаменитых ученых! А те, небось, сейчас на министерских дачах!

— Не знаю, не знаю, — покачал головой сосед справа. — Только вот что, он наклонился поближе и понизил голос. — На моей улице тоже пропали двое муж и жена. Про них-то понятно, в газетах не пишут: люди маленькие, никому не интересные, не то, что Кристопер! Но мы, соседи, знаем: жили — и нет их, а дом не заперт, и вещи все на местах. Что вы на это скажете?

— А то, что мне наплевать! — брызнул слюной толстяк. — Я хочу знать: почему на этом чертовом небе появилась такая уйма этих чертовых звезд?! И самое главное, что меня интересует: буду я жить или сыграю в ящик?! Кто может мне ответить?!

Единственным человеком, который знал ответ, был я. Единственным, во всяком случае, в этом полушарии. По повышенной аффектации и надрыву в голосе чувствовалось, что толстяк пьян. Он смотрел жалкими глазами и явно ждал утешения. Его не волновала судьба цивилизации, да и вообще ничто, кроме собственной шкуры. Свинья. Терпеть не могу животных в человеческом обличье, и мне совершенно не хотелось его утешать. Да и вряд ли бы мой ответ его утешил.

— Обратитесь в астрономическое общество, — посоветовал я, собирая вещи, — и меньше пейте в жару, тогда не будет мерещиться всякое…

Горик на связь не явился, и хотя это могло означать только одно, думать о худшем не хотелось. Я два часа ждал его в кафе, потягивая зеленую лему отвратительное пойло, к которому за два года так и не смог привыкнуть. Здесь меня и нашла Клайда. На этот раз она играла роль брошенной жены скорбная, поникшая, в глазах тоска.

— Куда ты пропал? — убито произнесла она. — Я измучилась, потеряла покой… А тут еще эти звезды… Я три ночи не сплю, схожу с ума…

Даже сейчас мне было приятно на нее смотреть, низкий чувственный голос обволакивал сознание и трогал затаенные в глубине души струнки, вызывая щемящую тоску.

— …Ты же знаешь, как я тебя люблю, мне никто не нужен, я не могу жить без тебя…

Будь это правдой, все обстояло бы по-другому. Легче бы переносилась оторванность от дома, иссушающие мозг нагрузки, колоссальное нервное напряжение каждого дня… И дела бы мне не было до многочисленных ищеек, филеров, агентов, сыщиков разных мастей, и Специального Бюро в целом. Я бы мог продуктивнее работать, и прошла бы эта изнуряющая усталость, да и энергетический ресурс организма не снизился бы до предела… Но она лгала. Как всегда умело и изощренно.

— …Если бы ты знал, что у меня на душе, о чем я думаю…

Ну что ж!

— О Камтнаыфе. Устроит ли он тебе участок для домика в центре безмолвной рощи, как обещал. И хватит ли ему того, что уже получил, или надо будет еще доплатить деньгами, — я никогда не видел Клайду растерянной, и сейчас, глядя, как меняется ее лицо, обрадовался нахлынувшей злости, стирающей ненужные чувства. — Эта мысль не на переднем плане, но по значимости превосходит остальные. Так что не надо, милая, все уже обговорено раз и навсегда!

Я выдержал паузу, понаблюдал, как она сменила амплуа, надев маску оскорбленной невинности, и вышел на улицу.

Душно, люди вокруг нервные и взвинченные, много пьяных. Ужасен вид пылающего мириадами огней неба. Самочувствие отвратительное, и что самое скверное — нет уверенности в себе.

Поведение Тобольгана в предстоящей ситуации моделировалось компьютерами по всем правилам теории игр. Следовало, как обычно, нащупать варианты, дающие положительный эффект при любом, даже самом неблагоприятном раскладе. Но сделать этого не удалось. Все зависело от меня, а я совершенно не готов к разговору.

Тобольган жил в старом многоквартирном доме, и, поднимаясь по пахнущей кошками лестнице, я вспомнил те веселенькие коттеджи, которые строили в живописных местах оборотистые дельцы.

Перед высокой резной дверью с облупившейся краской я на секунду остановился и попытался настроиться нужным образом, на миг даже показалось, что это удалось. Звонок тренькнул едва слышно, и тут же щелкнул замок. В дверном проеме стоял крупнейший философ планеты, специалист по логическим системам, автор сотен статей, десятков монографий и фундаментальных учебников, основоположник официально признанной доктрины о принципах этической допустимости. Маленький лысый человечек с нездоровым лицом обезьянки в мешковатом, не очень свежем домашнем халате.

Часто встречающееся несоответствие облика масштабу внутреннего мира творца всегда меня поражало, но сейчас поразило другое: Тобольган знал, кто я и зачем пришел.

— Вот вы какие, — медленно проговорил он, внимательно рассматривая меня холодным, пронизывающим взглядом. — Внешность истинная или результат трансформации?

Держался Тобольган очень уверенно и чувствовал себя хозяином положения: в кармане он тискал маленький, но достаточно мощный пистолет, из которого собирался, когда подойдет момент, выстрелить себе в голову.

— Что с вами? Неужели нервы? Не ожидал! Я представлял пришельцев начисто лишенными эмоций!

Пот у меня на лбу выступил от напряжения: удалив патрон из патронника, я так и не смог разрядить обойму. В подобном состоянии не следовало сюда приходить — дело могло принять скверный оборот.

— И неправильно, — хорошо хоть голос оставался спокойным. — Эмоции у нас обычные. Можно войти?

Тобольган отступил в сторону. Любопытство в нем пересиливало страх. В первую очередь он оставался ученым, исследователем.

— И в другом вы ошибаетесь, — стараясь держаться как можно непринужденнее, я сел в кресло. — Нет у нас ни захватнических планов, ни своекорыстных устремлений. Про «мозговые лагеря» тоже чушь. Если бы не эта звездная чехарда, мы бы вообще не появились — тут вы правы.

— Однако! Вы читаете мысли? Впрочем, чему удивляться — высшая цивилизация! — я и не подозревал, что великий Тобольган так пропитан сарказмом. — Это трудно?

— Не очень, но требует колоссальных затрат нервной энергии. И, по моральным соображениям, допустимо только в строго ограниченном числе случаев.

— Сейчас как раз такой случай? — съязвил Тобольган.

— Да. Но чтобы вас это не угнетало, я предоставлю вам возможность заглянуть и под мою черепную коробку. Тогда вы быстрее все поймете и поверите наконец, что никто не собирается вас похищать. И, может быть, оставите в покое свой пистолет.

Когда я окончил телепатическую передачу, то ощутил, что иссяк окончательно. Тобольган сидел молча, не открывая глаз. Предстояло переварить очень многое, но раз он сумел «вычислить» даже мой приход, значит, подготовлен больше других и ему будет легче.

— Как называется это? — последнее слово он выделил.

— Сближение галактик. Они соприкоснутся чуть-чуть: периферийные спирали пройдут друг сквозь друга… К сожалению, ваша звездная система попадает в зону контакта…

— А есть вероятность, что Навоя не пострадает?

— Ну… Если при прохождении не произойдет прямых столкновений звезд и планет, если гравитационные возмущения не поломают орбиты и не сорвут атмосферу, если… Словом, вероятность около трех процентов.

— Шансов практически нет, — Тобольган не оставлял места иллюзиям. Значит… Сколько времени у нас в запасе?