И все же совершенно случайно, как это часто бывает, Аман узнал, что Мардохей – еврей, когда-то пригнанный в толпе пленников из Иерусалима. Он решил во чтобы то ни стало отомстить не только Мардохею, но и всему народу израильскому.

Первый министр стал внушать Артаксерксу мысль о необходимости истребить или выселить израильтян, наносящих, по его словам, Персидскому царству огромный урон. Хотя Артаксеркс был человеком терпимым, доводы Амана казались ему убедительными. Аман настаивал также и на конфискации всего имущества, принадлежавшего израильтянам. По его словам, богатства их были огромны, и, следовательно, царская казна приобрела бы баснословную прибыль.

Указ о гонении на евреев готовился тайно и должен был быть обнародован внезапно.

Мардохей в тот страшный день, узнав об указе еще раньше Эсфири, безмятежно находившейся в своих покоях, оделся в рубище, посыпал главу пеплом и встал у ворот дворца подобно изгнаннику или нищему. О таком происшествии, облетевшем весь дворец, тотчас донесли Эсфири. Мардохей шел по дворцу в сопровождении посланных за ним слуг в том же нищенском одеянии, в каком он стоял у дворцовых ворот. Он рассказал Эсфири о царском указе, принятом по наущению Амана и о начинающемся истреблении и изгнании еврейского народа. Эсфирь решилась тотчас же идти к царю.

Здесь надо объяснить, что по персидским законам никто, в том числе и царица, не могли входить к верховному властителю без особого высочайшего соизволения. Виновный неизбежно подвергался смерти, если, правда, царь не миловал его, простирая над виновным свой скипетр.

Эсфирь знала об этом. В то же время она понимала, что здесь дорога каждая минута, поскольку в любую минуту после обнародования зловещего указа могла начаться кровавая расправа. За стенами дворца было еще тихо, не слышались ни вопли, ни крики, шли последние, как она знала, спокойные минуты.

Когда Эсфирь явилась в палаты царя и неожиданно для всех приблизилась к трону, Артаксеркс так грозно взглянул на нее, что она упала в обморок. Царь, тронутый столь явным проявлением женской слабости и боясь, что Эсфирь уже мертва, простер над нею свой скипетр.

Придя в себя, утешенная и ободренная Эсфирь, однако, не решилась сразу рассказать о своей просьбе, а стала просить царя прийти вместе со своими приближенными на подготовленный ею праздник. Там, на празднике, объяснила Эсфирь, она и откроет Артаксерксу свое самое заветное желание – то самое желание, ради которого она готова была пойти на смерть, явившись в царские покои без высочайшего соизволения.

Особое приглашение на пир Эсфирь послала Аману, что невероятно польстило этому надутому вельможе, уже предвкушавшему задуманную им кровавую расправу. В своем воображении он уже рисовал горы драгоценностей, что вскоре начнут таскать в его дворец из разоренных еврейских жилищ. Перед тем как идти на пир, он приказал спешно соорудить виселицу прямо перед царским дворцом: на ней должны были повесить Мардохея.

Артаксеркс в тот вечер долго читал памятную книгу, где были записаны различные важные события, происходившие в его царствование. Среди записей он нашел и краткое упоминание о Мардохее: несколько лет тому назад привратник обнаружил заговор во дворце и, вовремя раскрыв его, возможно, не только спас жизнь Артаксерксу, но и существование самой династии. Чтение памятной книги, как всегда, очень взволновало царя.

Меж тем Аман, соорудив виселицу, явился к царю. Он объяснил, что пришел по очень важному делу. По его словам, истребление евреев по уже принятому указу следовало начать с повешения Мардохея. Царь помедлил с ответом и, делая вид, что желает продлить беседу со своим первым министром, спросил его: как следует поступить с человеком, особо отличившимся на службе у царя и государства. Ход разговора был таков, что преданный Аман, только что пришедший с докладом об исполнении указа, отнес этот вопрос к своей особе. Ему подумалось, что Артаксеркс хочет какими-то особыми почестями отблагодарить своего преданного слугу. Подумав, он ответил, что человек, которого Артаксеркс хочет отличить особо, должен получить царское одеяние, царского коня, а на голову пусть будет возложен царский венец. Надо ли говорить, что именно себя представлял Аман в подобной роли. Он добавил еще, что коня, на котором будет восседать награжденный, пусть ведет под уздцы первый вельможа государства. Это и будет истинный почет, заключил Аман свои мечтания.

Но уже в следующее мгновение Амана объял леденящий ужас.

«Иди и окажи такую почесть Мардохею», – сказал Артаксеркс.

На пиру, состоявшемся в тот же вечер, Эсфирь, выполняя свое обещание, сказала, что она хочет, наконец, раскрыть свое самое заветное желание. Она во всеуслышание сообщила, глядя в глаза Аману, что во дворце среди близких приближенных есть злейший враг царя. На вопрос царя, кто же этот враг, что поднимет руку на Эсфирь, она отвечала Артаксерксу: «Аман!»

В страшном гневе и растерянности царь вышел в сад, не глядя на смертельно побледневшего Амана. Всесильный министр, почувствовав гибель, кинулся к царице, желая вымолить прощение. Вернувшийся Артаксеркс, увидев метнувшегося к царице Амана, решил, что тот хочет убить ее кинжалом. Он велел схватить Амана и тут же предать смерти. Он был повешен на виселице, приготовленной для Мардохея. День избавления еврейского народа от гибели до сих пор отмечается во всех синагогах мира как самый веселый праздник евреев – Пурим. На нем читается книга «Эсфирь» и предается проклятиям и надругательствам имя Амана.

На этой истории, повествующей о торжестве справедливости, о победе над национальными предрассудками, о человечности и любви, мы закончим длинный ряд библейских сюжетов. Теперь нам предстоит перейти к Новому завету. Но прежде чем познакомиться с евангельскими страницами, рассказывающими о жизни Иисуса Христа, окинем мысленным взором грандиозное и величественное здание Ветхого завета. Конечно, те истории, о которых только что шла речь, являются лишь частью множества самых различных повествований, составивших великую книгу. Разумеется, и «действующих лиц» в Ветхом завете неизмеримо больше, чем в приведенных нами рассказах. Библия не случайно называется Книгой книг – не только потому, что она состоит из многих произведений, именуемых именно «книгами», но и потому, что она уникальна, единственна по охвату времени – от сотворения мира до событий, относящихся уже к нашей эре.

Но можно ли сделать какие-то общие выводы из тех историй, что здесь рассказаны? Можно ли выделить какую-то доминанту, проходящую через весь Ветхий завет?

Наверное, наиболее правильным будет сказать, что Библия, шествующая в своем дробном, но могучем повествовании по долгой дороге человеческой истории, дает нам почувствовать, как среди яркой сумятицы событий и разноликих фигур, то кровавых и зловещих, то спокойно-величавых или исполненных нежности, все время пробивается и очень долго не может пробиться мелодия любви и сострадания к человеку.

Да, в Ветхом завете властвует страшный еврейский бог. Человек в большинстве книг Ветхого завета лежит распростертым и ничтожным на грешной и окровавленной земле, с которой он никак не может подняться.

Но сколько же среди библейских историй из Ветхого завета и таких, где любовь и человечность, земная красота и прелесть торжествуют над мертвой догмой и культом злого бога Яхве! Вспомним хотя бы книгу «Руфь», или «Песнь Песней» Соломона, или псалмы и песни Давида… А сколько истинно человеческих, живых движений даже в тех фигурах, что, казалось бы, каменно олицетворяют в себе идею долга и повиновения. Ведь даже Иаков, занесший нож над сыном Исааком, вызывает у нас сострадание, потому что библейский автор дает нам почувствовать не только его обреченное мужество, но и его муку.

Каждому, читающему Ветхий завет, бросается в глаза жесткая в большинстве книг, но постепенно все же размывающаяся идея национальной избранности, особенно яркая и бескомпромиссная в Моисеевом Пятикнижии. Бог ведет через пустыни и испытания в землю обетованную свой народ – он его избрал и ему покровительствует. Но как характерно, что эта категорически неприемлемая для нас идея, принесшая столько вреда человечеству, время от времени в разных историях постоянно или компрометируется, или разрушается. Она разрушается прежде всего любовью – любовью Руфи, любовью Давида, Юдифи, Артаксеркса… А каким высоким торжествующим пламенем, взметнувшимся поверх всех зверств и убийств, горит вечная Соломонова «Песнь Песней»!