Человек в штатском — Люгер так до сих пор и не знал его имени, а может, ему говорили, да он забыл — отступил на шаг, но глаз с лейтенанта не спускал.

— В общем, будете упорствовать и молчать, прямо скажу — мы потеряем к вам всякий интерес. Если уж очень надо будет, заставим говорить, а нет — так и не нужно. В этом случае вы обречены, умрете от силы дней через семь. Будьте мужчиной, поймите: вы проиграли, и мы поможем вам сохранить достоинство и, пожалуй, жизнь.

Люгер закрыл глаза, стараясь отогнать от себя длинную карусель мыслей, которые вихрем кружились в голове. Он знал, что на него оказывают психологическое давление. Сейчас главное удержаться — ни одно неосторожное слово не должно слететь с уст... Дэйв, мысленно твердил он себе, ни одного звука, лишь слово — и ты уже не сможешь повернуть назад, развяжешь язык, как старая болтливая шлюха. Помни, чему тебя учили, помни отчий дом, друзей — не предавай...

— Приказываю тебе отвечать, лейтенант! — Человек явно сердился. Резкие слова и тон вернули Люгера на землю, карусель в глазах разом остановилась. — Я уважаю тебя как храброго солдата, профессионала и вправе рассчитывать на адекватную реакцию с твоей стороны. Скажи мне только дату рождения, ответь еще на пару безобидных вопросов, и я договорюсь, чтобы исполнение приговора было по крайней мере отложено на месяц. Откажешься — я отдам тебя в лапы громил, что ждут сейчас за дверями. Они не будут относиться к тебе, как к офицеру, военному летчику, для них ты лишь объект, живой кусок мяса, который очень удобно кромсать. Лучше говори. Ради собственного же блага.

Пульс у Люгера прыгал галопом, дыхание было затруднено. Он пытался ухватить каждое слово того сукиного сына, что стоял перед ним, но разум был затуманен, перед глазами плыли неясные картины. Такое ощущение, что нервы оголены, как провода. Сволочи — наверное, накачали его разными лекарствами. Он тяжело глотал слюну, напряженно всматривался перед собой и размышлял, размышлял, монотонно прокручивая в голове одну и ту же пленку...

— Черт с тобой, Люгер, подыхай, если хочешь! — взревел незнакомец. Казалось, он вконец теряет терпение, голос зазвучал хрипло, угрожающе. — Почему я должен тебя уважать, а? Ты вторгся в мою страну, напал на наших людей, ты — мерзавец, посягнувший на чужой дом и добро. Теперь вот лежишь здесь — в тепле, чистоте, уюте, о тебе заботятся, хотя ты этого не заслуживаешь. Ты вообще ничего не заслуживаешь, кроме сурового и справедливого наказания, слышишь? — Человек почти срывался на крик.

Внезапно русский схватил с ближайшего столика медицинские ножницы — Дэйв даже и не подозревал, что они есть поблизости, — и начал один за другим срезать бинты на правой ноге летчика.

— Не будет тебе никаких бинтов, койки, халата... — Мужчина был в неподдельной ярости. Ножницы уже добрались до поврежденных участков. — Смотри-ка, надо же! Они сделали тебе протез — искусственную коленную чашку. А своим отказываем. Советский гражданин вынужден месяцами ждать подобной операции, и еще нет уверенности, что ему в итоге повезет. Почему ты, гад, пользуешься такими привилегиями? Почему? Ответь!

Чужая слюна фонтаном брызгала Люгеру в лицо. Когда стальные лезвия ножниц дотронулись до швов, ногу инстинктивно подбросило вверх. А мужчина все не унимался, свистел, шипел в ухо, как змея:

— Мне все равно, будь что будет, но только мертвому не нужна целехонькая коленная чашка.

Люгер вскрикнул от боли. Он попытался сбросить мужчину со своей больной ноги, но тот держал его так же крепко, как плотник полено.

— Верни нам то, что украл, ты, падаль американская!

Ногу било в конвульсиях, он ощущал сильную дрожь.

Русский вскрыл один шов, другой, Люгер снова закричал, даже не от боли, от сознания, что еще чуть-чуть, и лезвия полностью искромсают кость...

Но на этот раз его, однако, услышали. Доктор и медицинские сестры вбежали в палату. Ножницы мигом убрали, мужчину выпроводили из комнаты. Уходя, он успел бросить напоследок резкие слова:

— Семь дней, грязная свинья, помни! Семь дней — и ты покойник.

Доктор внимательно осматривал кровоточащую правую ногу. Похоже, это был его лечащий врач. Закончив осмотр, он, к удивлению Люгера, сказал на английском:

— Не волнуйтесь, товарищ. Вам не успели причинить серьезного вреда. Конечно, есть опасность заражения, но кровь мы быстро остановим. — Люгер откинул голову на полушку, лежал и смотрел в потолок, пока рану обрабатывали антисептиками и снова накладывали шов.

— Он что, сумасшедший? — Люгер кое-как отдышался. Теперь он был один на один со своим лечащим врачом. — Он убьет меня, да?

Казалось, доктор не удивился тому, что его пациент заговорил. Он лишь боязливо оглянулся назад, проверил, плотно ли закрыта дверь, затем спокойно ответил:

— Этот человек здесь один из главных. Больше, к сожалению, сказать ничего не могу.

— Сволочь, мразь, — еле слышно шептал Люгер. Как таких допускают командовать? Его трясло от одной мысли о холодных ножницах, скрипучем треске разрезаемых бинтов, стальном острие, вонзающемся в плоть, теплой струе стекающей крови...

— Расслабьтесь, товарищ, пожалуйста, — успокаивающе произнес доктор. — Я здесь, чтобы лечить, а не вредить. — Он говорил по-английски с еле заметным акцентом, как и тот человек в штатском. У него в руках Люгер заметил шприц, наполненный какой-то прозрачной жидкостью.

— Сейчас, минутку, это поможет вам расслабиться и не думать о плохом...

Врач явно готовился сделать укол.

— Нет! — слабо вскрикнул Люгер. — Не надо лекарств, не нужно...

— Ну хорошо, если вы настаиваете. — Шприц исчез так же неожиданно, как появился. — Но отдохнуть действительно необходимо. Сможете?

Люгер кивнул головой, которая ныла и казалась ему сейчас тяжелой грушей:

— Да, только без лекарств. И прошу, вытрите эту пакость с моей губы. Думаю, он хотел дать мне наркотик.

— Как скажете. — Доктор аккуратно вытер его салфеткой, не переставая размышлять о своем пациенте. Тот факт, что американец заметил наркотик, боится лекарств, говорил ему о многом. Прежде всего янки наконец в полном сознании, напуган и постоянно просчитывает мрачные варианты своей злосчастной судьбы. Хорошо, так, собственно, и должно быть. Впрочем, когда он убирал шприц, в глазах у летчика промелькнуло что-то вроде благодарности. Вот это обнадеживает. Сначала благодарность, за ней доверие, затем следующий шаг. Очень похоже на вязание, где одна петелька следует за другой, и в итоге рождается красивый узор. Тонкая, кропотливая работа, зато в конце все получается как задумано. И сейчас несомненно получится. Летчик, правда, крепкий, но бывали ведь и покрепче. Янки вообще такие: с виду прямо сорвиголова, а все равно раскалывается. Главное, найти к ним подход, подавить волю, а там уж только успевай руки подставлять — орехи сами посыпятся. А если не удастся, что ж...

— В следующий раз я постараюсь присутствовать, если майор Терехов... — Доктор внезапно остановился, будто нечаянно прикусил язык или сболтнул лишнее.

— Терехов? Майор Терехов? — Люгер сразу же заинтересовался. Он даже попытался улыбнуться. — Так вот как его, значит, зовут? Он что, из КГБ?

— Право же, я больше не могу...

— Он из КГБ? — настойчиво повторил Люгер.

— Я вам ничего не говорил. Вы ничего не слышали, понятно?

— Да. Не волнуйтесь, я никому не скажу.

Доктор с облегчением вздохнул, его взгляд обрел уверенность, он протянул доктору руку, американец пожал ее слабыми пальцами.

— Я — Петр Камински.

— Как, поляк?

— Точно, из Легницы, возле германской границы. Пять лет назад меня привезли сюда, в Сибирь... Как бы это попонятней выразиться... В общем — выкрали.

— Дэвид Люгер, США, военно... — лейтенант сделал паузу, понимая, что много говорит, но доктор — сам пленник, если верить его словам, с таким хорошо бы познакомиться поближе, там и ясно будет, кто есть кто. Кроме того, русские, похоже, знают, что он из ВВС, — ...воздушные силы. — Смешное знакомство здесь, в глуши, за тысячи миль от дома.