— Ну что ж, Русаков, — Виктор вздыхает, — начнем наш последний допрос. Мы его построим необычно. Вы будете молчать, а я вам рассказывать. И только в конце вы ответите мне на один-единственный вопрос. Постараюсь говорить покороче. Итак, восьмого марта вы втроем пришли к Тане. Около десяти туда пришли Мальков с другом. Их не пустили, и, уходя, они пригрозили вам. Оставив своих дружков, вы отправились за подмогой. Зная, кто такой Мальков, и боясь с его стороны расправы, вы решили расправиться с ним раньше. Вооружившись ножом, вы явились с вашими друзьями к дому в тот момент, когда из него выходил Женя. В лицо Малькова из вашей компании знали только двое, а вы наверняка шли впереди. Вы подбежали к Жене и, хотя он был один, а вас много, хотя вы не знали наверняка, кто он, не раздумывая, ударили его ножом. Все произошло так быстро и тихо, что стоявшая к вам спиной Галя ничего не услышала. А теперь ответьте на мой единственный вопрос — где нож?

— Я бросил его в сугроб… — прошептал побелевшими губами Русаков.

Наверное, теперь следовало бы, закапчивая повесть, по традиции рассказать о том, как утром Виктор раскрыл окно своего кабинета и, «устремив взгляд усталых, умных глаз» на предрассветную Москву, подумал про себя: «Как хорошо, что москвичи могут мирно спать, избавленные от таких выродков, как Веревочкин или Русаков». И, включив радио, услышал утренний бой кремлевских курантов…

Но я закончу ее иначе.

Виктор действительно лег поздно, а потому поздно встал на следующий день. Это было воскресенье, они еще накануне поссорились с женой, потому что Виктор хотел идти смотреть мотогонки на льду, а она предложила пойти на лыжную прогулку. Виктор тогда резко бросил: «Раз я сказал, что пойду на мотогонки, значит, пойду!» — и хлопнул дверью.

…И вот сейчас, звенящим морозным днем, они мчались по сверкающей лыжне навстречу синеющим вдали елям, навстречу ослепительно белым полям, где метель начисто замела все ночные следы…

Разумеется, хотелось бы подробней рассказать о товарищах Виктора, его помощниках и о том, как расследовались дела, о которых шла речь выше. Увы, в короткой повести всего не скажешь. Просто я пересказал здесь читателю некоторые эпизоды из жизни Виктора Тихоненко, о которых он поведал мне во время наших встреч.

1967 г.

1978 г.

Ныне кандидат юридических наук полковник милиции Виктор Иванович Тихоненко является ответственным работником в штабе Министерства внутренних дел СССР.

ЛИШЬ БЫ НЕ ОПОЗДАТЬ

Повесть

25 сентября 196… года в толстый журнал регистрации дежурного ГАИ по городу Москве твердым крупным почерком было записано два происшествия.

Первое случилось в 18.50 на одной из больших площадей, расположенных по улице Горького. Второе — в 19.10 на Беговой улице, при выезде из туннеля, что пролегает под Ленинградским проспектом.

В первом случае легковой автомобиль марки «Волга», принадлежащий частному владельцу, получил сильные повреждения. Во втором транспорт не пострадал.

И в том и в другом водители машин остались живы.

В первом случае погибли трое, во втором — один человек, тем не менее первого водителя оправдали, а второго спустя восемь месяцев приговорили к длительному отбыванию в тюрьме.

Он получил по заслугам — это был убийца. Виновник же гибели троих — девушка наказания не понесла. Она и ныне спокойно занимается своими делами. Совесть ее не мучает. Но попробуйте заговорить с ней о шоферах-пьяницах, лихачах, нарушителях — вам станет не по себе от ненависти, звучащей в голосе этого человека. Она считает, что всех их надо расстреливать, нет, лучше вешать, всех до одного!

Такие чувства можно понять: те, кого эта девушка так ненавидит, отняли у нее любимого человека.

Как ни печально, происшествия, о которых рассказывается в этой короткой повести, действительно были. И люди, о которых идет речь, существовали или существуют. Быть может, они не совсем такие, какими их описывает автор, и не совсем так провели тот роковой день, и наверняка иные у них имена, но, в конце концов, разве это так уж важно?

— Ой, девчонки, как в кино! Честное слово! Ох…

Лена задыхалась от переполнявшего ее желания поделиться сенсацией с Валей и Ниной.

Их было трое: Валя, серьезная и обстоятельная, Нина, доверчивая и восторженная, и Лена, легкомысленная и самоуверенная. Во всяком случае, таковы были неофициальные характеристики, которые выдало им общественное мнение курса. Были, разумеется, отклонения, как и во всяком общественном мнении, так сказать, крайние точки зрения. Ну, например, Олег считал, что Мина жестока и коварна, а Юрка обвинял Валю в легкомысленном и несерьезном отношении к его большим и вечным чувствам. Многие девочки находили за Леной кое-какие грехи, но, наверное, сами грешили против объективности, потому что была Лена уж слишком красивой и слишком нравилась всем мальчикам. Но общественное мнение, хоть и составляется из мнений индивидуальных, все же, как правило, отражает действительную картину, так как крайние точки зрения отбрасывает, как в судействе по фигурному катанию.

Общались друг с другом на курсе все, но одни дружили больше, другие меньше. Валя, Нина и Лена составляли одну из самых дружных компаний. Вместе ездили в институт, поскольку жили в одном доме, вместе готовились к занятиям, вместе обсуждали и порой решали «мировые проблемы»: например, где встречать Новый год, какое надеть платье и как сказать Юрке, что взаимных чувств к нему нет…

Секретов друг от друга у подруг не было, хотя каждое признание начиналось с неизменного требования: «Только дай честное слово, что никому…»

В начале сентября какие занятия! Но эта зануда лексичка уже задала приготовить диалог. Проект основы — выражаясь парламентским языком — был, как всегда, составлен Валей; Нина внесла в него немногочисленные, но полезные поправки, а когда все было готово, примчалась с опозданием, тоже как всегда, Лена.

Лена действительно была очень красивой — высокой, с хорошей фигурой, с блестящими черными волосами, спускавшимися по новой моде до середины спины; юбка, которая была «миней мини», обнажала загорелые после южного отдыха ноги. Губы Лена не красила, они и так у нее были яркими. Зубы на загорелом лице сверкали, черные глаза сверкали, сверкало какое-то огромное кольцо, подаренное ей, как она таинственно намекала, отвергнутым вздыхателем, а в действительности купленное отнюдь не за миллионы на сочинском базаре у цыганки. Словом, Лена вся сверкала.

— Погоди… — Валя недовольно поморщилась. — Вот мы тут разыграли диалог…

— Ой, Валька, ну ты не можешь подождать со своим диалогом? Ей-богу, девчонки, такое дело…

— Но ведь завтра…

— Ну послушай, Валь, ну, пожалуйста! Я чуть в милицию не попала.

— Ой! — испуганно пискнула Нина.

Столь невероятное сообщение заставило замолчать даже строгую Валю.

— Только не ворчите. — Лена понизила голос до шепота. — И потом, дайте честное слово, что никому, даже…

— Да что ты, правда, мы ж могилы, — запротестовала Нина, — уж по части хранения тайн ты нас с Валькой знаешь…

— Вот именно, знаю. Ну да ладно, — смилостивилась Лена. — Помните, я в среду мрачная пришла? Ну когда декан заболел, ну же, ну кофточка на мне была гипюровая, ну…

— Ну помню, — сказала Валя, которая всегда все помнила, — кофточка с отложным…

— Вот, вот! — закивала Лена. — Так это потому, что я чуть штраф не заплатила!

— Что значит «чуть»? — спросила Валя, не любившая незаконченных формулировок.

— Началось все с того, что я забыла в автобусе пятак опустить. Вдруг контролер подходит. Ей-богу, десять лет езжу, первый раз контролер — как раз когда забыла билет взять…