Он перевел дыхание, выключил свет, сложил все предметы в одну руку и начал творить молитву:

— Князь Тьмы, услышь мою грешную душу. Я тот, кто обещает жертву. Я прошу твоей черной награды за свою жертву. Я тот, чья левая рука жаждет мести. Вот кровь как залог будущей жертвы.

Он отвинтил крышку с баночки из-под арахисового масла и плеснул кровью в середину пентаграммы.

В погруженном в темноту классе что-то произошло. Это трудно было объяснить, но воздух сделался каким-то спертым. Стало труднее дышать, в горле и в животе словно застряли обломки железа. Глубокое безмолвие наливалось чем-то незримым.

Он действовал так, как предписывал старинный ритуал.

Возникло ощущение, как на гигантской электростанции, куда он водил своих учеников, — будто воздух наэлектризован и вибрирует. Вдруг голос, неожиданно низкий и неприятный, обратился к нему:

— Что ты просишь?

Он и сам не знал, действительно ли он услышал этот голос или ему показалось, что слышит. Он коротко ответил.

— Невелика награда, — был ему ответ. — Твоя жертва?

Джим произнес два слова.

— Оба, — прошептал голос.

— Правый и левый. Согласен?

— Да.

— Тогда отдай мне мое.

Он открыл складной нож, положил на стол правую пятерню и четырьмя короткими ударами отхватил себе указательный палец. Классный журнал залила кровь. Боли не было. Он переложил нож в другую руку. С левым пальцем пришлось повозиться. Наконец оба обрубка полетели в середину пентаграммы. Полыхнул огонь — такую вспышку давал магний у фотографов начала века. «И никакого дыма, — отметил он про себя. — Никакого запаха серы».

— Что ты с собой принес?

— Фотокарточку. Полоску материи, пропитанную потом.

— Пот — это хорошо. — В голосе прозвучала алчность, от которой у Джима пробежали мурашки по коже.

— Давай их сюда.

Джим швырнул туда же оба предмета. Новая вспышка.

— Это то, что нужно, — сказал голос.

— Если они придут, — уточнил Джим.

Отклика не последовало. Голос безмолвствовал… если он вообще не пригрезился. Джим склонился над пентаграммой. Фотокарточка почернела и обуглилась. Полоска материи исчезла.

С улицы донесся нарастающий рев. Рокерский мотоцикл с глушителем свернул на Дэвисстрит и стал быстро приближаться. Джим вслушивался: проедет мимо или затормозит? Затормозил.

На лестнице послышались гулкие шаги. Визгливый смех Роберта Лоусона, чье-то шиканье и снова визгливый смех. Шаги приближались, теряя свою гулкость, и вот с треском распахнулась стеклянная дверь на второй этаж.

— Йо-хо-хо, Норми! — закричал фальцетом Дэвид Гарсиа.

— Норми, ты тут? — театральным шепотом спросил Лоусон и снова взвизгнул. — Пупсик, ку-ку!

Винни отмалчивался, но на стене холла отчетливо вырисовывались три тени. Винни, самый высокий, держал в руке вытянутый предмет. После легкого щелчка предмет еще больше вытянулся.

Они остановились в дверном проеме. Каждый был вооружен ножом.

— Вот мы и пришли, дядя, — тихо сказал Винни. — Вот мы и пришли по твою душу. Джим запустил пластинку.

— А! — Гарсиа подскочил от неожиданности. — Что такое?

Товарный поезд, казалось, вот-вот ворвется в класс. Стены сотрясались от грохота. Казалось, звуки вырываются не из динамиков, а из холла.

— Что-то мне это не нравится, — сказал Лоусон.

— Поздно, — сказал Винни и, шагнув вперед, помахал пером перед собой. — Гони монету, отец.. .. уйдем…. Гарсиа попятился:

— За каким чертом…

Но Винни был настроен решительно, и если глаза его что-то выражали, то только мстительную радость. Он сделал знак своим дружкам рассредоточиться.

— Ну что, шкет, сколько у тебя там в кармане? — вдруг спросил Гарсиа.

— Четыре цента, — ответил Джим. Это была правда — он извлек их из копилки, стоявшей дома в спальне. Монетки были отчеканены не позднее пятьдесят шестого года.

— Врешь, щенок.. .. не трогайте его…

Лоусон глянул через плечо, и глаза у него округлились: стены комнаты расползались, как туман. Товарняк оглушительно взвыл. Уличный фонарь на стоянке машин зажегся красным светом, таким же ярким, как мигающая реклама на здании «Барретс компани».

Из пентаграммы выступила фигурка… мальчик лет двенадцати, стриженный под ежик.

Гарсиа рванулся вперед и заехал Джиму в зубы. В лицо тому шибануло чесноком и итальянскими макаронами, удара Джим не почувствовал, все воспринималось им как в замедленной съемке.

Внезапная тяжесть в области паха заставила его опустить взгляд: по штанам расползалось темное пятно.

— Гляди, Винни, обмочился! — крикнул Лоусон. Тон был верный, но лицо выражало ужас — лицо ожившей марионетки, вдруг осознавшей, что ее по-прежнему дергают за ниточки.

— Не трогайте его, — сказал «Уэйн», но голос был не Уэйна — этот холодный алчный голос уже ранее доносился из пентаграммы. — Беги, Джимми! Беги, беги, беги!

Он упал на колени, и чья-то пятерня успела скользнуть по его спине в поисках добычи.

Он поднял глаза и увидел искаженную ненавистью физиономию Винни, который всаживает нож под сердце своей жертве… и в тот же миг чернеет, обугливается, превращается в чудовищную пародию на самого себя. Через мгновение от него не осталось и следа. Гарсиа и Лоусон тоже нанесли по удару — и тоже в корчах, почернев, бесследно исчезли.

Он лежал на полу, задыхаясь, громыхание товарняка сходило на нет. На него сверху вниз смотрел старший брат.

— Уэйн? — выдохнул Джим почти беззвучно. Черты «брата» растекались, таяли. Глаза желтели. Злобная ухмылка искривила рот.

— Я еще вернусь, Джим, — словно холодом обдал голос. Видение исчезло.

Джим медленно поднялся, изуродованной рукой выключил проигрыватель. Потрогал распухшую губу — она кровоточила. Он включил свет и убедился, что комната пуста. Он выглянул из окна: на автостоянке тоже было пусто, если не считать металлической накладки, на блестящей поверхности которой отраженная луна точно передразнивала настоящую. Пахло затхлостью и сыростью — как в склепе. Он стер пентаграмму и принялся расставлять по местам парты. Адски ныли пальцы… бывшие пальцы. Надо будет обратиться к врачу. Он прикрыл за собой дверь и начал спускаться по лестнице, прижимая к груди израненные руки. На середине лестницы что-то — то ли тень. то ли шестое чувство — заставило его резко обернуться. Некто неразличимый отпрянул в темноту. Вспомнилось предостережение в книге «Вызывающий демонов» о подстерегающей опасности.

Да, при известной удаче можно вызвать демонов. Можно заставить их выполнить какое-то поручение. Если повезет, можно даже благополучно от них избавиться. Но иногда они возвращаются. Джим спускался по лестнице и задавал себе один вопрос: что, если этот кошмар повторится?

Берт нарочно включил радио погромче: назревала очередная ссора, и он надеялся таким образом ее избежать. Очень надеялся.

Вики что-то сказала.

— Что? — прокричал он.

— Можно сделать тише? Ты хочешь, чтобы у меня лопнули барабанные перепонки?

У него уже готов был вырваться достойный ответ, но он вовремя прикусил язык. И сделал тише.

Вики обмахивалась шейным платком, хотя в машине работал кондиционер.

— Где мы хоть находимся?

— В Небраске.

Она смерила его холодным, словно бы ничего не выражающим взглядом.

— Спасибо. Я знаю, что мы в Небраске. Нельзя ли поточнее?

— У тебя на коленях дорожный атлас, можешь посмотреть. Ты ведь умеешь читать?

— Ах, как остроумно. Вот, оказывается, почему мы свернули с автострады. Чтобы на протяжении трехсот миль разглядывать кукурузные початки. И наслаждаться остроумием Берта Робсона.

Он стиснул руль так, что побелели костяшки пальцев. Еще чуть-чуть, и он бы съездил по физиономии бывшей королеве студенческого бала. Мы спасаем наш брак, подумал он про себя, как спасали свиньи вьетконговские деревни.

— Вики, я проехал по шоссе пятнадцать тысяч миль. От самого Бостона, — он тщательно подбирал слова. — Ты отказалась вести машину. Хорошо, я сел за руль. Тогда...