Послышался негромкий хлопок, будто вынули пробку из шампанского, и я с потрясающей медлительностью вознесся ввысь.

Позвоночник сдавило, будто гармошку. Мелькнули изумленные лица повыскакивавших из машин ребятушек. Медленно вращаясь, мое кресло возносилось к потолку, в который ему предстояло в ближайшие мгновения врезаться.

Этим и объясняется интерес, с которым я изучал его устройство. На железные балки были брошены шиферные листы, черные от времени. Если повезет трахнуться в один из них — считайте, я…

Тут кто-то на небесах убрал палец с кнопки замедленной перемотки, время взбрыкнуло и понеслось вперед, наверстывая упущенное.

Мы вместе с креслом врезались в шиферину, пробили ее, даже не заметив препятствия, и на секунду зависли на фоне звездного неба. Я полюбовался открывшимся видом, луной, услышал далекий лай собак.

Кресло решило, что пришла пора расставаться.

Оно улетело прочь, я покувыркался в воздухе и упал на пологую крышу соседней постройки. Запутавшись в накрывших меня сверху шелковых нитях, я покатился вниз, отчаянно пытаясь ухватиться за что-нибудь. Мои усилия привели к тому, что когда крыша кончилась, я не слетел с нее по пологой параболе, а свалился, как мешок с мукой.

Наглядность этого сравнения оставляет желать лучшего, но учтите, что мне пришлось выдумывать его, покачиваясь метрах в трех от земли на зацепившихся за что-то парашютных стропах. Я висел, несколько ошеломленный падением, но, главное, целый и невредимый.

Пару синяков и ушибов — то не в счет. Разве мы, настоящие мужчины, обращаем на такие пустяки внимание?

Да будь это в кино, я бы еще стропы перегрыз и побежал проклятого врага мочить в сортире, как завещал нам великий… великий…

С крыши как нельзя лучше было видать с таким эффектом покинутый мною ангар. Оттуда слышались выстрелы и отчаянные вопли. Похоже, наши преследователи наконец добрались до Утки.

Или наоборот, Утка наконец добрался до наших преследователей.

Время покажет.

Я болтался под крышей уже третий час, откровенно замерзая. Незадолго перед рассветом начал срываться дождь. Я воспринял это как последнее издевательство, которое природа может позволить себе над человеком в моем положении.

Чем закончилось сражение в ангаре, до сих пор неизвестно. Потому что с того момента, когда стихло эхо последнего выстрела, я не слышал вообще ни звука и не видел ни единого живого человека.

Здорово будет, если все полегли. Как мне тогда прикажете выбираться из этой передряги?

Сперва я предпринимал попытки к спасению, пытаясь ухватиться за стропы и влезть по ним обратно на крышу.

Мои усилия привели к тому, что наверху со скрежетом прогнулась какая-то железячка, и натяжение строп с одной стороны ослабло.

Я взглянул вниз и понял, чем это может мне грозить. Внизу была погибель. Там был твердый асфальт и пустая бочка из-под солярки.

А-а-а-а!

— Ты че орешь?

Утка! Вот кого я всегда рад видеть! Особенно когда под крышей как следует повишу. Повисю.

— Ты где был? Я тут… Я тут…

— Тебя искал,— отозвался оперативник. Голос его доносился сверху. Утка бродил по крыше, гулко топая по гудящим железным балкам. Он ухватился за парашют и в несколько резких рывков выдернул меня к себе.— Все окрестности обегал. Пока вопли твои не услыхал дикие…

Какие еще вопли? Это я пел, чтобы согреться.

Бэлдэ-бэлдэ, ахмубэй…

Я отсоединился от парашюта и осторожно слез с крыши. Утка, лихач хренов, просто сиганул вниз.

— Что произошло?

— Что… Через плечто. Нет больше Михалыча, убили его проклятые. Мир праху… И как они нас выследили, ума не приложу,— Утка набрал в ладони чистого снега и принялся им умываться.

— Может, в автобусе «жучок» был спрятан?

— Да какой жучок… — отмахнулся Утка.— Кино насмотрелись. Будут тебе бандиты еще с жучками возиться. Им проще менту на трассе денег дать, чтобы он за автомобилями следил. Вот тебе и вся аппаратура.

— И что теперь?

— А что теперь? Теперь — как раньше. Действуем по плану.

По плану? По какому еще плану? Почему я об этом узнаю в последнюю очередь?

— Автомобиль у нас есть. Вон, сколько, хоть «Мерседес», хоть Баварского Моторостроительного. Даже и поцарапаны не сильно. Даже хорошо, что они сами сюда приперлись. Не придется их теперь по одиночке отлавливать…

— Зачем отлавливать? — ужаснулся я.

— За Михалыча,— серьезно ответил Утка.— Хороший был мужик.

С душой сказано, не то слово, но я все же против такой жестокости.

Временами мне кажется, что как-то слишком у нас увлекаются этими высшими целями. Не помню случая, чтобы цель когда-то действительно оправдала средства. Хотя… Все бывает.

Я с удовольствием развалился в кресле, поковырял ногтем покрытие на приборной панели, проверяя, качественный ли материал? Не всучили ли хитрые немцы какой халтуры?

Утка, небрежно бросивший свои грязные ботинки на заднее сиденье, вел машину.

Только ее нам пришлось бросить в том самом городке, где мы встали с электрички. Утка сказал, что опасно, автомобиль приметный и наверняка краденый, и уж точно его уже в розыск подали. Так что лучше и дальше двигаться электроном, хлопот меньше.

Мы купили по бутерброду и дождались поезда.

Я на каждой остановке пригибался, чтобы меня не видно было в окно, и подозрительно осматривал всех входящих, ожидая каждый раз появления убийц с горящими глазами.

Путешествие, однако, прошло спокойно, мы даже сумели наесться сомнительной воблой и кукурузными палочками. Мне открылся удивительный мир, о существовании которого даже не догадываются обычные люди, коротающие жизнь в дымных мегаполисах. Лишь дачники да бодрые туристы с обкусанными гнусом голенями и носами, облезающими От постоянного пребывания на солнце, лишь они из всего городского населения знают, что электрический поезд ближнего сообщения скрывает под своими бронированными боками кипение страстей, какое не всегда встретишь даже в современных российских сериалах про любовь.

Какая там ундина! Еще Лермонтов показал, какая бездна отделяет романтические представления о морской девке от реального ее душевного облика.

Толстые цыганки в цветастых платках, словно соскочившие с картин этого, как его… Ну, был же!.. Не Репин, а…

Цыганки толкают перед собой огромные тележки, заставленные грязными картонными коробками со следами от скотча. В коробках этих скрыты залежи мелкого товару, от пальчиковых батареек, презервативов и консервных ножей до столовых приправ, рыболовных крючков и специальных шурупчиков, которыми крепятся противомоскитные сетки.

Плевать, что все это более чем сомнительного китайского производства. Пассажир сам тянется за кошельком, поддаваясь очаровательному великолепию ширпотреба. Даже я, не удержавшись, отоварился полиэтиленовым кульком с эмблемой Министерства внутренних дел. Как уверяла торговка, кулек этот обладает десятикратным запасом прочности и иммунитетом против грабителей — ну какой карманник рискнет сунуть в него загребущую лапу?

У железной дороги, как воробьи, перебиваясь выпадающими из окон крошками, обретается масса самого разного народу.

Помимо цыганок есть еще подозрительной внешности великовозрастные юноши в неопрятной одежде, с неизменной бутылкой светлого пива, трехдневной щетиной и толстой серебряной цепью на шее. Цепь в нескольких местах протерлась и сверкает теперь каким-то неопределенным металлом, что, впрочем, нисколько не смущает обладателя. Юноши эти постоянно торчат в тамбуре, где курят в обход установленных железной дорогой правил. Создается впечатление, что весь смысл их существования состоит в том, чтобы кататься без какой-то осмысленной цели туда-сюда, приставать к беззащитно выглядящим пассажирам и прятаться от милиции.

В проходе между сиденьями снуют старушки, торгующие преимущественно пивом, газетами, рыбой и пирожками, и старички, с более солидным, мужским товаром: точильными камнями, зажигалками, рыболовной снастью и крошечными компасами.