— Значит, если я соглашусь на ваше предложение, вы заплатите мне сейчас 180 миллионов долларов? — Как ни стремился Автандилян сохранять серьезное выражение лица, на губах его мелькнула тень улыбки.

— Почему сейчас? — черные глаза карабахского лидера тревожно блеснули. — Разве груз уже в Сухуми?

— Груз… прибудет в порт назначения через… — Автандилян взглянул на золотой «Луи Патек» с массивным браслетом. — Через три с половиной часа…

— Сколько времени займет у вас обратная дорога в Париж?

— А разве я уже улетаю? — улыбнулся Автандилян.

— Вполне возможно, Самвел-джан.

— Примерно, четыре с половиной часа.

— Отлично! — Небритое лицо золотозубого просияло. — Сейчас вы передадите мне все документы на груз. Потом своей рукой напишите номер счета, на который надо перевести всю сумму. Если груз в назначенное время действительно прибудет в Сухуми, вы, по возвращении в Париж, можете прямо из аэропорта ехать в свой банк. К тому моменту деньги будут на вашем счету. Все 180 миллионов. Ну, что, по рукам?

— По рукам, — кивнул Автандилян.

— Тогда не будем терять времени, Самвел-джан: я сейчас же выезжаю в Сухуми, а вы — в аэропорт.

— С вами весьма приятно работать, Сурик-джан, — пробормотал Автандилян и встал.

Поднялся и золотозубый.

— Последний вопрос… Заранее извиняюсь, если он покажется вам э-э-э… нескромным… — Самвел Автандилян тщательно притушил сигару. — Зачем вам столько оружия?

— Вы спрашиваете, зачем?.. — Тер-Ионесянц направился к вешалке и стал натягивать кожаное пальто. Потом повернулся к гостю. — Очень скоро в Карабахе начнется война. Не бунт, уважаемый, не мятеж, а самая настоящая война. С линией фронта, окопами, тактическими операциями… Понимаете, Самвел-джан? Армения должна выбить турков, она обязана освободить свою землю и помочь карабахским братьям! И в этой войне мы не имеем права проиграть. Мы обязаны ее выиграть, ибо второго такого шанса у нас, возможно, уже никогда не будет. А как это сделать без оружия?…

— Так, может, уже сейчас позаботиться, чтобы — естественно, в перспективе — сюда можно было бы перебросить и боевую технику? — Глаза Автандиляна блеснули. — Самоходные орудия, боевые машины пехоты, возможно, даже танки?..

— Нет смысла, Самвел-джан!.. — Золотозубый вздохнул и натянул на лоб кожаную кепку. — Технику можно купить, во-первых, дешевле и, во-вторых, намного быстрее.

— У кого?

— У русских…

— Вы в этом так уверены?

— Конечно, уверен, иначе зачем бы я стал говорить об этом!

— Но почему? — Удивление на тонком лице Автандиляна выглядело неподдельным, искренним. — Разве Советский Союз уже разделился на суверенные государства? Разве перестали существовать Политбюро, армия, КГБ, военная разведка? Кто даст вам делать то, что вы хотите, уважаемый Сурик-джан? Кто осмелится в обход центральной власти продать вам военную технику? Я сам живу на родине революций, мне кажется, я понимаю природу бунтов и заговоров, однако то, что вы сейчас утверждаете выглядит, — уж простите меня за откровенность, Сурик-джан, — просто безумием каким-то!..

— Это долгая история… — Тер-Ионесянц хмыкнул в густые усы и внимательно посмотрел на гостя. — Как-нибудь мы поговорим на эту тему и мне кажется, что я смогу убедить вас в своей правоте. А пока… Москве, центральной власти сейчас не до нас, Самвел-джан. Не до Армении и уж, тем более, не до маленького и незначительного Нагорного Карабаха! Неужели вы не видите, что Советский Союз медленно разваливается? Именно это и составляет наш исторический шанс, понимаете? Армения в любом случае станет суверенным государством. Но мы должны уйти не с пустыми руками — древняя земля Арцаха не может остаться под пятой турков. И не останется! Пока есть патриоты Великой Армении. Такие, к примеру, как вы, дорогой Самвел-джан! Возвращайтесь спокойно в Париж и готовьте новые партии оружия. Это единственное, что сейчас необходимо вашему народу! И не беспокойтесь о деньгах — слава Богу, армянская диаспора никогда не отрывалась от своих исторических корней. Свою независимость мы завоюем своими же руками. В добрый путь, Самвел-джан!..

События последних нескольких дней развивалась именно в том направлении, которое, собственно, и предсказывал Моти Проспер. Вернувшись в Каир и получив от своего босса разрешение провести уикэнд в Лондоне, Серостанов ровно на полчаса заехал на свою квартиру, толком даже не глядя, побросал какие-то вещи в дорожную сумку и заказал такси. На серию из двух долгих, настойчивых телефонных звонков, пронзительно возвещавших о себе в течение этого получаса, Николай не откликнулся, предоставив это автоответчику. Скорее всего, звонил кто-то из его приятелей и, наверное, Николаю следовало ответить. Но он этого не сделал. Даже самому себе Серостанов не хотел признаваться, что вот уже третьи сутки испытывает давно уже забытое, жалящее чувство непроходящего страха.

Страха перед абсолютной неизвестностью…

В такси, по дороге в аэропорт, Николай несколько раз проверился, и хотя ни одна из нескольких десятков следовавших за ними машин не вызывала подозрений — привычный каирский автобардак с нетерпеливыми гудками, визгом тормозов и отчаянными проклятьями — тревожное ощущение беспокойства продолжало свербить душу…

Без осложнений пройдя таможенный контроль и оказавшись в свободной зоне, Николай с облегчением вздохнул и посмотрел на часы — до посадки оставалось чуть меньше сорока минут. Купив в киоске свежий номер «Таймс», Серостанов уселся в углу бара, заказал немолодому официанту с роскошными, как у маршала Буденного, усами светлое пиво и, развернув газету, углубился в статью о кризисе в британской угольной промышленности. Из великого множества проблем, свалившихся на него за последние несколько дней, бедственное положение шахтеров Манчестера волновало Серостанова в самую последнюю очередь. Тем не менее, он заставил себя прочитать статью до последнего абзаца. Это была своеобразная и неоднократная проверенная форма аутотренинга — необходимо было во что бы то ни стало успокоиться.

— Послушай, чувак, ты не против, если я приземлю здесь свою задницу?..

Николай медленно положил газету на столик и поднял глаза. Перед ним стоял длинноволосый юнец в пестрой ситцевой «гавайке» и до неприличия драных джинсах. За плечом у парня висел грязный рюкзак, на шее — губная гармошка, а к губе прилипла дешевая сигарета без фильтра. Выговор молодого бродяги не оставлял никаких сомнений относительно места его появления на свет божий — лондонский Ист-Сайд.

Серостанов брезгливо поморщился, коротко кивнул и вновь уткнулся в «Таймс».

— Послушай, дядя, может угостишь пивком? — развязная манера разговора парня усугублялась врожденным дефектом речи — он все время пришепетывал. — А то я легонько поиздержался среди этих черножопых обормотов с белыми тряпками на голове…

Николай опустил газету и вздохнул:

— А может, тебе ремни от рюкзака погладить? Так я мигом…

— Не лезь в бутылку, папаша! — обезоруживающе улыбнулся длинноволосый. — Ты не похож на человека, который пьет на последние. Стало быть, монета у тебя есть, не отнекивайся! Так как насчет пива? Угостишь? Или прочитаешь воскресную проповедь о неблагодарных детях?

— Что, совсем на мели?

— Да нет, какая-та мелочь осталась. Но…

— Решил сберечь? — улыбнулся Николай. Он вдруг почувствовал, что молокосос перестал его раздражать. — Копишь на «бентли»?

— На автобус.

— Зачем тебе целый автобус?

— Не пешком же мне из Хитроу домой добираться!

— Значит, в Лондон?

— Ага!

— А в Каире что делал?

— Осваивал Африку.

— Как Ливингстон?

— Кто такой? — встрепенулся длинноволосый. — Почему не знаю?

— За «Лидс» играет. В полузащите.

— Подкалываешь, папаша? — Парень укоризненно покачал головой. — Имеешь меня за придурка?