После я подошла к открытому гробу. Горацио Торрагроса отнюдь не выглядел безмятежным. Между бровей залегла складка, а губы были напряжённо сжаты, словно мужчина унёс с собой страшную тайну, что мучила его годами. Надеюсь, когда зачитают его завещание, он, наконец, обретёт покой.

Сложила руки у груди и попросила Юстицию хорошенько позаботиться о своем верном слуге.

Вернулась на место в ожидании, когда все простятся со старым нотариусом.

Домина Белаливква сновала между гостями и предлагала воды с лимоном. Дошла очередь и до меня.

— Юрианна, воды?

— Благодарю вас, Домина, — инстинктивно отпрянула от женщины, и это не укрылось от её взора.

— Можно просто Элена. Ты, считай, досрочно выпустилась и уже не студентесса, да и более не моя подопечная в общежитии. Ещё совсем юная, а уже нотариус!

— Только ленивый этого не заметил, а ещё я не мужчина. Об этом мне тоже частенько напоминают.

— Я не нравлюсь тебе. — Она поставила поднос с графином, подобрала полы своего тёмно-фиолетового платья и села рядом.

— Он мог попросить меня помочь, — буркнула первое, что пришло мне на ум, и тут же пожалела, потому что от снисходительности во взгляде Домины мне хотелось утопиться прямо в графине с лимонными дольками.

— Возможно, Немо не хотел утруждать тебя в и без того непростое время, а, может, он просто устал от пересудов и постоянных намёков. Дай, ему выдохнуть, Юри. Ты годами душила его своей неравной дружбой, привязала к себе. Может, хватит играть с ним и пользоваться? Ты добилась своего: мир у твоих ног, включая самого герцога. Отпусти Немо и позволь ему, наконец, стать счастливым.

Подумать только! И это я её защищала вчера? Жалела? В драку бросилась…

— Это с кем же? С вами, Домина, он станет счастливым? — я давила в себе гадкие слова и слёзы. Не время, не место для них.

— А почему нет? Общество поддержит нас обоих, подумай об этом, Юри. Хватит быть эгоисткой. Немо был тебе удобен. Вежливый юноша, который боялся отказать тебе, но то время закончилось. Смирись, он уже не твой Маэстро и власти у тебя больше нет.

Она грациозно встала, подняла поднос и вернулась к работе.

Я видела, как мой Маэстро смотрит на неё с нежностью и благодарностью, в то время как меня он не удостоил даже взгляда. Может, Домина права, и я делаю только хуже своим присутствием. Даже Юстиция всячески на это намекает. Неисповедимы пути её. Меня отстранили от пар, а на пути моего возлюбленного появилась достойная и сильная женщина.

Уставилась на свои дрожащие колени, пока не почувствовала, что из глаз потекло, даря слабое, но всё же облегчение моей внутренней агонии. Благо на похоронах плакать не зазорно и даже принято.

Большую часть речи Немо я прослушала, потому что от его голоса сердце моё стучало так неистово, что аж в ушах звенело. Он говорил долго, и иногда болезненно срывался на полуслове, в такие моменты моему бывшему наставнику требовалось немало сил, чтобы перевести дух и продолжить.

— Он был мне больше, чем отцом…

— Как же, как же. Но фамилии своей мальчишке Горацио не дал, так и оставил сыном блудницы и карманника. Любил бы по-настоящему, не позволил пройти через все эти унижения, — переговаривались впереди сидящие, и я от злости собрала подол платья в кулаках.

Да как они смеют!..

Но с другой стороны. И правда, почему же Торрагросса этого не сделал. Моё секундное помешательство быстро схлынуло, оставив после себя лишь недопонимание. Не хочу признавать, но я согласна с этими людьми. Это странно, за столько лет Торрагросса даже не попытался по-настоящему усыновить своего воспитанника. Жаль, истинных намерений почившего нотариуса уже никто не узнает. Уверена, Немо сам не раз спрашивал самого себя о мотивах своего приемного отца.

Речь закончилась на оптимистичной ноте. Мой Маэстро даже нежно пошутил, что хотя бы теперь Горацио отдохнёт, ведь всю свою жизнь он посвятил работе и гражданам Фероци, которых любил и уважал.

Крышку опустили, отсекая от Торрагросы суетный мир живых, а хитрый механизм осторожно погрузил гроб в глубокую могилу. Все собравшиеся бросили по кому земли, а после стали разбредаться по своим делам, попрощавшись с Немо.

До самого конца остались немногие: Пеларрати, мой Маэстро, Домина, работники кладбища, которые магией формировали могилу и готовились установить надгробие. Рядом ждала девочка флористка, которая должна была посадить свежие бархотки. А ещё тут стоял сухонький старичок, опиравшийся на искусную деревянную трость. Выглядел он даже печальнее собравшихся, и то и дело тяжело вздыхал, наблюдая за происходящим.

Топот копыт заставил всех на мгновение отвлечься от строгого лика Горацио Торагроссы, высеченного на надгробном камне. Все повернули головы к всаднику, охваченному лучами молодого солнца. Он направил скакуна прямо на нас, но эффектно затормозил, заставив коня встать на дыбы, а после спешился, ко всеобщему благоговению. Вернее, благоговели работники, кладбища и я. Остальные, кроме старичка, почтительно поклонились.

— Прошу прощения, сеньоры, — извинялся наследник перед всеми и каждым. — Только-только освободился. Очень жаль, что не успел к прощальной речи. Завещание уже зачитали?

— Все в порядке, Алессандро, — скрипучим голосом затянул старичок. — Дела королевства не ждут, мы понимаем.

Я чуть не задохнулась, когда этот мужчина вот так по-простому обратился к его Величеству, но никто даже бровью не повёл, словно такое обращение было в порядке вещей. Кто же он такой?

— Что ж, когда все собрались, начнём, — старик постучал тростью по земле. — Один. Два…

На третий удар трости зазмеились золотые нити, которые устремились к только что установленному надгробию.

— Я. Пьетро Николози нотариус нотариального округа города Вицино, следуя воле усопшего Горацио Девото Торрагроссы, ставлю печать, запрещающую призыв духа и тела покинувшего нас раба. Покойся с миром мой друг.

Он первым прихрамывая подошёл к могиле, погладил морщинистой ладонью вспыхнувшие символы запрещающей метки, постоял ещё с минуту, а затем повернулся к нам:

— Я готов зачитать последнюю волю нотариуса Торрагроссы.

Дрожащими руками Пьетро Николози водрузил очки на переносицу, а затем достал из кармана мантии жёлтый от времени конверт и осторожно сломал сургучную печать.

— Я, — мужчина выждал паузу, вновь осматривая всех присутствующих.

Мне показалось, или на моём лице его взгляд задержался чуть дольше?

— Я, Горацио Торрагросса, находясь в здравом уме и твердой памяти, завещаю мою квартиру в Фероце и все находящиеся в ней вещи, книги и другие ценности, моему воспитаннику Немо Тровато.

Домина погладила Маэстро по плечу, и он слабо улыбнулся.

— Что касается коттеджа, то мне он не принадлежит и является собственностью следующего нотариуса. Надеюсь, она хорошенько позаботится о пяти моих верных друзьях.

Пяти? Я только четыре могилы нашла в огороде и даже с ними ещё не успела разобраться. Кто пятый? Надеюсь, не тот выводок крыс, которых этой ночью сожрал Луиджи.

— Она? — Почти одновременно со мной задал вопрос Аккольте, перебив сеньора Николози.

— Я стар, юноша, но не слеп и безграмотен, — сурово ответил нотариус, невзирая на статус его Величества. — Если я прочитал “она”, значит, тут так и написано.

Теперь и я озадачилась. Сколько лет этому письму? Неужели уже Торрагросса знал, что его должность достанется женщине?

— Я могу продолжать? — недовольно спросил Пьетро, и мы все, включая наследника потупили взгляд. — Я надеюсь, что моя преемница будет исполнять обязанности нотариуса в соответствии с законом и совестью, хранить профессиональную тайну, в своем поведении руководствоваться принципами гуманности и уважения к человеку*.

Больше ничего нового Пьетро не сказал, отдал бумагу Немо и что-то долго ему объяснял, подозреваю, что особенности оформления наследства. Мой Мастер и так это все прекрасно знает, но в такие тяжелые моменты ты, как правило, забываешь даже простые вещи. Он рассеянно кивал и нервно сжимал завещание своего приемного отца.