Принимаясь опять за мой рассказ с того места, на котором я остановился в моем последнем письме, осмеливаюсь вывести вас из заблуждения в одном отношении.
Некоторые выражения, вышедшие из-под вашего пера, подают мне мысль, что вы осуждаете Джулиана Грэя за то, что он был причиной прискорбной поездки леди Джэнет в приют на другой день после того, как Мерси Мерик оставила ее дом. Это несправедливо. Джулиан, как вы сейчас увидите, достаточно виноват и без ответственности за заблуждения, в которых он не имел никакого участил. Леди Джэнет (как она сама сказала мне) ездила в приют по собственной воле просить прощения Мерси Мерик за те слова, которые она произнесла накануне.
«Я провела такую несчастную ночь, какую никакими словами не опишешь — уверяю вас, ее сиятельство действительно сказала мне это, — думая о том, что моя гнусная гордость, эгоизм и упрямство заставили меня говорить и делать. Я готова была стать на колени и просить ее прощения, если б она допустила меня до этого. Моя первая счастливая минута была та, когда я получила ее согласие навещать меня иногда в Мэбльторне».
Я уверен, вы согласитесь со мной, что такое сумасбродство заслуживает скорее сострадания, чем порицания. Как грустно видеть упадок умственных способностей в преклонных летах! Стоит подумать и о том, долго ли бедная леди Джэнет будет в состоянии управлять своими собственными делами. Я воспользуюсь случаем деликатно намекнуть на это, когда увижусь с ее поверенным.
Я отступаю от предмета моего письма. И — не странно ли это? — я пишу вам так доверчиво, как будто мы с вами старые друзья.
Вернемся к Джулиану Грэю. Будучи невиновен в первой поездке его тетки в приют, он виновен в том, что уговорил ее отправиться туда во второй раз, на другой день после того, как я отправил к вам мое последнее письмо. Цель леди Джэнет в этом случае была не более, не менее, как ходатайствовать за племянника, смиренно просившего руки Мерси Мерик. Представьте себе женщину, происходящую из одной из стариннейших фамилий Англии, уговаривающую искательницу приключений в приюте осчастливить пастора англиканской церкви, став его женой! В какие времена живем мы! Моя милая матушка пролила слезы стыда, услышав об этом. Как вы любили бы мою мать и как восхищались бы ей!
Я обедал в Мэбльторне в тот день, когда леди Джэнет вернулась, исполнив свое самое унизительное поручение.
— Ну что? — спросил я, подождав, разумеется, чтобы слуга вышел из комнаты.
— Ну, Джулиан был совершенно прав, — ответила леди Джэнет.
— Совершенно прав в чем?
— Говоря, что на свете нет женщины благороднее Мерси Мерик.
— Она опять отказала ему?
— Опять отказала.
— Слава Богу!
Я горячо это прочувствовал и сказал искренне. Леди Джэнет положила нож и вилку и вперила в меня свирепый взгляд.
— Может быть, вы не виноваты, Орас, — сказала она, — что ваша натура неспособна понимать величие и великодушие других натур выше вашей. Но вы можете, по крайней мере, не доверять вашей способности оценивать других. Впредь оставляйте при себе, не мудрствуя лукаво ваши мнения (в вопросах, которых вы не понимаете). Я питаю к вам нежные чувства в память вашего отца и самым снисходительным образом сужу ваше поведение относительно Мерси Мерик. Я откровенно считаю его поведением дурака. — (Ее собственные слова, мисс Розбери. Уверяю вас, ее собственные слова.) — Но не слишком рассчитывайте на мое снисхождение, не намекайте опять, будто женщина, которая достойна, (если бы она умерла в нынешнюю ночь) пойти на небеса, не достойна стать женой моего племянника.
Некоторое время назад я высказал вам свое убеждение, что вряд ли долго леди Джэнет будет в состоянии управлять своими делами. Может быть, вы сочли меня тогда опрометчивым. Что вы думаете теперь?
Разумеется, бесполезно было отвечать серьезно на странный выговор, полученный мною. Кроме того, я приведен был в негодование упадком нравов, слишком ясно происходившим от ослабления умственных способностей. Я дал спокойный и почтительный ответ и взамен решил рассказать о том, что случилось в приюте. Моя мать и мои сестры с отвращением слушали, когда я повторял им услышанные мною подробности. Вы тоже почувствуете отвращение.
Интересную кающуюся (ожидавшую посещения леди Джэнет), разумеется, нашли в трогательном положении. Она держала на коленях спящего младенца и учила азбуке безобразную девочку, с которой познакомилась на улице. Очень искусная живая картина, чтоб произвести впечатление на старуху, — не правда ли?
Вы поймете, что последовало, когда леди Джэнет приступила к сватовству. Совершенствовавшаяся в своей роли, Мерси Мерик, надо отдать ей справедливость, не могла разыграть ее дурно. Самые великодушные чувства выражало ее лицо. Она объявила, что ее будущая жизнь посвящена благотворительным делам, образцом которых были, разумеется, младенец и безобразная девочка. Как ни страдала бы она лично, как ни жертвовала бы своими чувствами — заметьте, какой это искусный намек на то, что она сама влюблена в него! — она не могла принять от мистера Джулиана Грэя предложение, которого она недостойна. Ее признательность Джулиану и участие к нему равно запрещают ей компрометировать его блистательную будущность согласием на брак, который унизит его в мнении всех его друзей. Она благодарила его (со слезами), она благодарила леди Джэнет (еще с большими слезами), но не смела, из участия к его чести и его счастью, принять руку, которую он предлагал ей. Господь да благословит и утешит его, а ей да поможет Господь переносить свою тяжелую участь!
Цель этой презренной комедии довольно для меня ясна. Она просто отнекивается (Джулиан, как вам известно, человек бедный) до тех пор, пока убеждения леди Джэнет не подкрепятся ее кошельком. Словом — она ждет, что ей будет предложено закрепить за ней в брачном контракте. Если б не осквернение священных чувств на языке этой женщины и не плачевное легковерие бедной старушки, это было бы прекрасным предметом для фарса.
Но самая грустная часть моего рассказа еще впереди. Решение это было сообщено Джулиану Грэю. Он тотчас же лишился рассудка. Поверите ли, он отказался от своего места! В такое время, когда в церкви каждое воскресенье толпа стремится слушать его проповеди, этот сумасброд запирает дверь и сходит с кафедры. Даже леди Джэнет не проявила безрассудства потакать ему в этом. Она увещевала его, как и все его друзья. Совершенно бесполезно! У него был только один ответ на все, что ни говорили: "Моя карьера кончена! " Какой вздор!
Вы спросите, вполне естественно, что теперь будет делать этот совратившийся с истинного пути человек. Я не сомневаясь говорю, что он намерен совершить самоубийство. Пожалуйста, не пугайтесь! Нечего опасаться ни пистолета, ни веревки, ни реки. Джулиан просто стремится к смерти в границах закона.
Я знаю, что это сильное выражение. Вы узнаете факты и будете судить сами.
Отказавшись от своего места, он тотчас же отправился предложить свои услуги как волонтер новой экспедиции, предпринимаемой на западном побережье Африки. Люди, находящиеся во главе экспедиции, к счастью, оказались вполне понимающими свои обязанности. Выразив свое убеждение в самых прекрасных выражениях о том, как драгоценна была бы для них помощь Джулиана, они, однако, поставили условием, чтобы его осмотрел сведущий врач. После некоторого колебания он согласился на это. Врач высказался решительно, что при теперешнем состоянии здоровья Джулиана климат западной Африки, по всей вероятности, убил бы его за три месяца.
Потерпев неудачу в своей первой попытке, он обратился к лондонской миссии. Тут, к сожалению, нельзя было поднять вопрос о климате, и я должен сказать с сожалением, что Джулиан добился своего.
Он теперь трудится, другими словами, он умышленно рискует своей жизнью, в миссии Полей Зеленого Якоря. Округ, известный под этим названием, находится в отдаленной части Лондона, близ Темзы. Он знаменит самыми отчаянными и подлыми злодеями во всем столичном населении и так густо населен, что почти всегда в нем свирепствует эпидемия какой-нибудь заразной болезни. В этом ужасном месте, между этими опасными людьми Джулиан теперь работает с утра до вечера. Никто из его прежних друзей не видит его. После того как присоединился к этой миссии, он даже не был у леди Джэнет Рой.