Когда все формальности с женщиной были соблюдены, а ребенок помещен в больницу, время перевалило за полночь. Слишком поздно для обеда, который Рой все равно не смог бы теперь проглотить. В десятый раз он приказал себе не думать о том, как выглядело детское тельце на немыслимо, невыносимо белом столе «неотложки». За последний час Рой едва ли произнес хотя бы несколько слов и был необычно молчалив.

— Меня уже раз до того пытались куснуть, — вдруг произнес он, затянулся сигаретой и откинулся на спинку сиденья. Рольф вел машину, направляясь к участку, где им предстояло дописывать рапорта. — Но на этот случай совсем не похоже. Тогда был мужчина, и был он белый, и оправдать его нельзя, как ни старайся. Я лишь хотел удрать от него. Дело было в уборной.

Рольф взглянул на него с любопытством, и Рой продолжил:

— Работал я в «нравах». А он хотел меня сожрать. По-моему, люди — каннибалы. Только и делают, что лопают друг дружку живьем. Иногда им не хватает элементарной вежливости просто взять тебя и убить, прежде чем тобой полакомиться.

— Кстати, в ресторанчике на углу Сто пятнадцатой и Западной есть одна официанточка, я ее прекрасно знаю. Хожу туда пить кофе после работы.

Может, посидим там несколько минут, прежде чем ехать в участок? По крайней мере попьем кофейку и хоть передохнем немного. А если еще и хозяин куда-то вдруг отлучился, думаю, она могла бы рискнуть и угостить нас бесплатной жратвой.

— Почему бы и нет? — сказал Рой, думая: кофе — это звучит совсем не дурно, к тому же проехаться для разнообразия по западной части округа — истинное удовольствие, негров там поменьше, да и вообще — район относительно мирный. Хорошо бы в следующем месяце поработать на Девяносто первой и сунуться на юго-запад, до самых границ округа. Ему нужно, просто необходимо бежать отсюда, бежать от черных физиономий. Его отношение к ним начинало меняться. Он понимал, что это не правильно, нехорошо, и все же дело обстояло именно так.

Они находились в каких-нибудь двух кварталах от ресторана, и Рой, при виде множества белых лиц, проезжавших мимо в автомобилях и мелькавших по улице тут и там, успел уже приободриться, как Рольф вдруг спросил:

— Фелер, ты, случаем, не заглянул в тот винный магазин, который мы только что проскочили?

— Нет, а что?

— За прилавком никого не было, — сказал Рольф.

— Значит, продавец ушел в подсобку, — сказал Рой. — Послушай, давай-ка определимся: или ты собираешься играть в полицейских и воров, или мы все же выпьем когда-нибудь кофе?

— Я только взгляну одним глазком. — И, пока Рой мотал головой и клялся, что на следующий месяц попросит себе напарника постарше да поспокойней, Рольф развернулся и вновь помчался на север.

Он притормозил у противоположной от магазина стороны улицы, и секунду они наблюдали за тем, что происходит внутри. Какой-то рыжеватый тип в желтой спортивной рубашке выбежал из подсобки, кинулся к кассовому аппарату и принялся колотить кулаком по клавишам. И тут совершенно отчетливо они увидели, как он сунул за пояс пистолет.

— Нуждаемся в подмоге, угол Сто тринадцатой и Западной! — прошептал Рольф в микрофон и выскочил из машины, даже не нацепив фуражки. Схватив фонарик, побежал, пригнувшись, к северной стене. Очевидно, только теперь вспомнив о Рое, как раз огибавшем автомобиль, он остановился, обернулся и показал на заднюю дверь, давая понять, что берет ее на себя, потом скрылся в полумраке, устремившись в черную темень переулка.

Какое-то мгновение Рой размышлял, куда бы спрятаться самому. Мелькнула было мысль лечь на капот припаркованной у входа в магазин машины — наверняка машины преступника, — однако Рой отбросил ее, решив обогнуть здание и встать у дальнего угла: если тот тип появится из парадного, линия огня не позволит промахнуться. От минутного сомнения, сумеет ли он застрелить человека, у него началась дрожь, тогда он предпочел не думать об этом вовсе.

На стоянке перед баром, по соседству с магазином, он заметил в одном из автомобилей какую-то парочку. Как видно, те даже не подозревали о присутствии полицейских. Рой понял, что, если тип с пистолетом вздумает в него стрелять, скорее всего, он угодит в этих двоих. У него заныло под ложечкой, рука задрожала сильнее. Он подумал: если я и успею перебежать через всю стоянку и даже успею сказать им, чтобы убирались к чертовой матери, я могу не успеть вернуться вовремя в укрытие и окажусь тогда перед ним как на ладони. Но Господи, в противном случае я рискую их жизнями, и если вдруг окажется, что… Я же не смогу забыть никогда…

И он решился. И рванул к желтому «плимуту», а в голове его билась мысль: тупица, сидит себе небось и играет ее сосками и даже не ведает, что находится на волосок от смерти, кретин…

Завидев в его руке пистолет, девица широко раскрыла глаза, спутник ее мгновенно распахнул дверцу.

— Ну-ка, катитесь отсюда на своей тачке куда подальше, — сказал Рой.

Глупую ухмылку и полный безразличного равнодушия взгляд, которым смотрело на него веснушчатое лицо, Рою не забыть так же, как и уставленный ему в живот низеньким и хлипким человечком обрез. Красно-желтое пламя с грохотом ворвалось в него и отшвырнуло его назад через весь тротуар. Он скатился в канаву да так и остался лежать там на боку, беспомощно всхлипывая и не в силах подняться, а подняться было нужно обязательно: он видел, как, скользкие, влажно поблескивавшие на лунном свету, вываливались из его чрева внутренности. Вот их тяжелая груда коснулась земли, и Рой напрягся в отчаянной попытке перевернуться на спину. Потом услыхал шаги, и мужской голос произнес: «Черт бы тебя побрал, Гарри! Полезай в машину!», а другой голос ответил: «Я и понятия не имел, что они тут». Машина завелась, с ревом помчалась через тротуар и спрыгнула с бордюра. Потом послышались новые звуки, и было это похоже на множество топочущих ног где-то вдали.

Голос Рольфа закричал: «Стой! Стой!», и тут же раздались выстрелы, четыре, а может, и пять, потом завизжали тормоза. Потом Рой вспомнил, что внутренности его лежат вот здесь, прямо на улице, и его объял ужас, потому что валялись они на грязной улице, а значит, улица пачкала их, и тут он заплакал. Извиваясь, как змея, он чуть качнулся, чтобы улечься на спину и подобрать их, ведь, если только ему удастся сунуть их обратно внутрь и счистить с них налипшую грязь, он знал, с ним все будет в порядке, потому что все не в порядке сейчас, когда они так противно, так гадко испачканы… Только поднять их он не сумел. Левая рука не двигалась и болела так сильно, что невозможно было шевельнуть и правой, не то что тянуться через всю кипящую пузырчатую дыру, и тогда он заплакал снова, потом подумал: если бы только пошел дождь. Ох, ну почему не может он пойти в августе! И тут, не перестав еще даже плакать, оглушен был громом, и сразу вспыхнула с треском молния, и прямо на него хлынул спасительный дождь. Он возблагодарил Господа и плакал теперь слезами радости оттого, что дождь смывал всю грязь, всю скверну с кучи вывалившихся наружу кишок.

Он глядел на них, на влажный глянец, чистый и красный от дождя, и грязь прочь уносилась потоком, а он все плакал и плакал от счастья, и плакат тогда, когда склонился над ним Рольф. Рядом стояли и другие полицейские, но почему-то никто из них не промок под дождем. И было это совсем ему непонятно…