— Надо бы их всех арестовать. Всех, кто там сидит, — сказал Серж. — Мы всю ночь носимся тут вокруг да около, подставляя под пули лбы и молотя народ дубинками, а по сути, лишь перегоняем их из одного магазина в другой, с одной улицы на другую. Надо бы арестовать их всех до последнего ублюдка, и арестовать немедленно.

— Хорошая мысль, — сказал Морщинистый. — За весь вечер я никого еще толком не задержал, только ползал, бегал да палил из укрытий, как какой-нибудь убогий пехотинец. В конце концов, это Лос-Анджелес, а не Айво-Джима.

— Давай оприходуем этих гадов, — сердито сказал Дженкинс.

Серж поднялся и побежал, пригнувшись, к телефонному столбу, стоявшему в нескольких футах сбоку от витрины.

— Эй, вы там! — крикнул он. — Выходи по одному, да пусть никто из вас не забывает сложить на макушке руки!

Переждав секунд тридцать, он покосился на Дженкинса. Тот покачал головой и кивнул на ствол своего дробовика.

— Эй! Или вы выхОдите, или мы вас всех перестреляем к чертовой матери!

— закричал Серж. — Ну-ка, выходи! Живо!

Он выждал еще с полминуты, чувствуя, как вместе с тишиной возвращается его ярость. Приступы гнева сегодня хоть и случались с ним, но были скоротечны. Большей частью он ощущал страх, но иногда гневу удавалось-таки над ним возобладать.

— Дженкинс, пальни-ка по ним, — скомандовал Серж. — Только на сей раз бери пониже, чтобы влепить кому-то по первое число.

Сам он вскинул револьвер и, прицелившись в фасад, трижды выстрелил в темноту. Залпы дробовика пламенем взорвали тишину. Несколько секунд, пока звенело эхо, ничего другого не было слышно. Потом раздался вопль, пронзительный и призрачный одновременно. Казалось, где-то визжит ребенок.

Затем кто-то выругался и закричал мужским голосом:

— Мы выходим. Не стреляйте. Выходим мы, выходим…

Первому из появившихся грабителей было лет восемь. Он рыдал в три ручья, высоко задрав к небу руки. Грязные красные шорты упали до самых колен. Болтающаяся подметка на левом ботинке смачно шлепала по асфальту, пока он пересекал тротуар, чтобы замереть под лучом дженкинсовского фонаря, а там уж завыть снова.

Следующей вышла мать мальчишки. Одна рука ее была поднята кверху, другая тащила за собой бившуюся в истерике девочку лет десяти, лепечущую что-то и, спасаясь от белого луча света, прикрывшую ладошкой глаза. Потом появились двое мужчин, тот, что постарше, все еще повторял ту же фразу:

«Мы выходим, не стреляйте», а второй, сложив на голове руки, угрюмо глядел в самый зрачок фонаря. Через каждые пару секунд с уст его срывались глухие ругательства.

— Сколько там еще осталось? — строго спросил Серж.

— Одна-одинешенька, — сказал старик. — Господи, одна-одинешенька, Мэйбл Симмс там внутрях, да сдается мне, вы насмерть ее ухайдакали.

— А где тот, что с ружьем? — спросил Серж.

— Нету там никакого ружья, — ответил тот. — Мы вот старались разжиться хоть какими вещичками, пока не поздно. Никто из нас в эти три дня ничего и не крал, а вокруг-то все тащат напропалую новые вещички, ну и мы решили разжиться маленько. Мы здешние, живем через дорогу, начальник.

— Когда мы подъехали сюда, какой-то тип с ружьем нырнул в этот долбаный вход, — сказал Морщинистый. — Где он?

— То был я, господин начальник, — сказал старик. — И никакое то было не ружье. Лопата. То лопата была. Я тока что прибирался со всем этим стеклом, что из окна торчало, чтобы, значит, мои внучкИ не изрезались, когда входить будут. В жизни ни разу не крал, ей-Богу!

— Пойду проверю, — сказал Морщинистый. Он осторожно ступил в черное нутро магазина, Дженкинс последовал за ним. Несколько минут лучи от их фонариков полосовали темноту и чертили по ней кресты. Из магазина они вышли, поддерживая с обеих сторон непрестанно бормочущую «Господи Иисусе, Господи Иисусе!» необъятных размеров негритянку с нависшими над глазами локонами. Они доволокли ее до улицы, где ждали остальные, и тут она извергла из глотки устрашающий крик.

— Куда ранена? — спросил Серж.

— По-моему, не ранена вовсе, — сказал Морщинистый, выпуская ее и не препятствуя массивной туше плавно скользнуть на тротуар. Очутившись на нем, женщина принялась колотить руками по бетону и застонала.

— Дозвольте мне глянуть? — попросил старик. — Я ее вот уж десяток годков как знаю. Живет от меня через стенку.

— Ну давай, — сказал Серж, наблюдая за тем, как старый негр силится усадить толстуху и придать ей полувертикальное положение. Он поддерживал ее, не разрешая упасть и надрываясь от натуги, похлопывал по плечу и что-то говорил — слишком тихо, чтобы мог услышать Серж.

— Не ранена она, — сказал старик. — Просто перепужалась до смерти, как все мы.

Как и все мы, подумал Серж, и ему пришло на ум, что это вот и есть подходящий конец для военной кампании Сержа Дурана, Сержа-вожака. Ничего другого ему, в общем-то, ожидать и не следовало. В реальности все всегда происходило иначе, чем он обычно предвкушал. Все случалось совсем не так, потому ему ничего иного ожидать и не следовало.

— Оформишь? — спросил Морщинистый.

— Можешь записать их на свой счет, — ответил Серж.

— Бороться с нами бесполезно, лучше и не пробуйте, белорожие вонючки, мать вашу… — сказал мускулистый грубиян. Руки его теперь свободно висели по бокам.

— Ну-ка прилепи свои лапы себе на макушку, или я отворю тебе брюхо, — сказал Морщинистый, сделав шаг вперед и надавив ему на живот дулом своего дробовика. Серж заметил, как напрягся палец на спусковом крючке, когда негр инстинктивно коснулся ствола, однако стоило ему заглянуть Морщинистому в глаза, как он отдернул пальцы, словно ошпаренный. Потом сложил руки на макушке. — Почему бы тебе не отвалить вместе с ними? — зашептал Морщинистый. — Я собирался уступить.

— Можешь оставить их себе, — сказал Серж. — А мы пошли.

— Возьмем вот этого, — сказал Морщинистый. — А все остальные грабители могут разнести свои задницы по домам. Только не выпускайте их обратно на улицу.

Дженкинс и Питере согласились с тем, что спустя двенадцать часов, проведенных на дежурстве, им не повредит съездить в участок на Семьдесят седьмой: возможно, наконец их сменят. Вроде бы стало поспокойнее. Пусть Уоттский опорный пункт и находился в довольно трудном положении, которое можно было бы назвать «снайперской осадой», но полицейских сил здесь хватало, а потому Серж направил машину в участок, размышляя по дороге о том, что не погиб, как герой из книжек, не погиб, хоть и нервничал да был сбит с толку ничуть не меньше ихнего. Внезапно он вспомнил, что в прошлом месяце, во время двухдневного безвылазного пребывания в своей квартирке, прочел книгу Т.Э.Лоуренса <Лоуренс, Томас Эдуард (1888–1935) — известный британский разведчик>. Может, романтический книжный героизм подхлестнул в нем непреодолимое и страстное желание захватить мебельный магазин? А потом романтическая затея вылилась в низкопробную комедию, в скверный фарс.

Мариана так и сказала: слишком много он читает книжек. Но разве только в том дело! Все рушится. В последнее время он стал свыкаться с ощущением, что он и сам разваливается на куски, но на куски оказалось разбито все — не на какие-то там две аккуратные половинки, это еще можно было бы понять, — кругом раскиданы одни лишь кривые щепки да осколки, все разбито вдребезги, а сам он в этом хаосе один из общественных «стражей порядка», как ни банально это звучит. И пусть никогда прежде он не чувствовал себя прекраснодушным идеалистом, сейчас, затерянный в темноте, обступаемый со всех сторон огнем, шумом и хаосом, он, нежданно-негаданно получив такую возможность, был должен, обязан создать хотя бы крошечный слепок, миг порядка — в опустошенном мебельном магазине на южном Бродвее. Но что хорошего из этого вышло? Все завершилось так же в точности, как неизменно завершались все его потуги сделать нечто полезное. А потому женитьба на Пауле, пьянки от случая к случаю да проматывание денег ее папаши, похоже, и есть самая подходящая для Сержа Дурана жизнь.