Упоминание Миро задело меня за живое. На моем лице, наверное, в этот момент отражались обуревавшие меня сомнения.

— Димитрис, — картинно оглядевшись по сторонам, специальный агент Аффенбах склонился ко мне ближе и прошептал: — Скажу вам даже больше. Если вам удастся найти подтверждение вашей версии о непричастности Ризителли к деятельности террористической группы Захери, я полагаю, что смог бы поговорить со своим руководством и убедить его быть, скажем так, более снисходительным по отношению к ней в части ее былых прегрешений.

— Это звучит что-то уж очень расплывчато. Мне хотелось бы иметь твердые гарантии, что она будет освобождена, — ответил я, сам не заметив, как перешел от вопроса «Буду ли я это делать?» к торгам о цене вопроса.

— То, что я вам сказал — это и так немалый аванс в счет нашего будущего успешного сотрудничества. Вы — неглупый человек, Димитрис. В вашей жизни ведь уже бывали ситуации, в которых вы с честью и даже с выгодой для себя выходили из, казалось бы, безвыходного положения. Я не могу поверить, что этот опыт ничему вас не научил.

«Этот опыт научил меня, что ты никогда больше не сможешь спать, как прежде, пойдя на сделку со своей совестью», — подумал я, сжав зубы. Но не сказал этого вслух. Почва под моими ногами была совсем зыбкой. И я не мог позволить своему бычьему упрямству и гневу похоронить единственный шанс на спасение.

Пусть даже этот путь снова окажется полным дерьма.

— Я был бы не прочь согласовать свои действия со своим руководством. Я все-таки полицейский, а не агент СБС. Могу я поговорить с лейтенантом Гонсалесом? Или хотя бы с капитаном Рейнолдсом?

— Димитрис, существует целый ряд формальных ограничений и фактических соображений, по которым мы не можем этого позволить, — развел руками Аффенбах. — Вам не стоит опасаться никаких последствий со стороны вашего начальства. Операции СБС имеют безусловный приоритет в пределах Содружества. То, что вы примите участие в одной из них, станет серьезным достижением в вашей карьере.

— Вы можете, по крайней мере, отпустить домой Миро? У него жена. Она… м-м-м… она сейчас очень нуждается в его присутствии…

— Димитрис, пока этот клубок не распутан — никто никуда не сможет выйти. Это не в моей власти, — проникновенно молвил Аффенбах. — Вы уже имели возможность убедиться, что некоторые из моих коллег относятся к вашим словам с куда большим скептицизмом…

— Аффенбах, вы же не думаете, что меня можно удивить любительской театральной постановочкой с хорошим и плохим полицейским? — иронично поинтересовался я. — Вам прекрасно известно, что я окончил полицейскую академию, а в бытность детективом мне много раз доводилось принимать участие в допросах. С человеком, которому ваша «кухня» знакома изнутри, вы могли позволить себе сэкономить время и сразу перейти к делу.

— А я так и делаю, — улыбнулся спецагент. — Мои карты на столе. Теперь ваш ход.

На моем лице застыло неопределенное выражение.

— У вас будет время подумать над нашими словами, — поставил на этом точку Аффенбах. — Мы вернемся вскоре.

Я провожал спины следователей тоскливым потерянным взглядом, в котором, должно быть, можно было прочитать всю глубину снедающих меня противоречивых чувств.

— Эй, подождите! — вдруг воскликнул я, когда они были уже на пороге палаты.

Сотрудники 5-го ГУ СБС замерли и повернулись ко мне.

— Да? — переспросил Аффенбах с интересом.

По довольной улыбке специального агента можно было сделать вывод, что события развиваются именно так, как он и предсказывал.

— Я совсем забыл попросить вас позаботиться о моих рыбках и растениях.

На лицах агентов появилось недоуменное выражение.

— Вы же не позволяете мне связаться ни с кем из знакомых. А я не хотел бы застать у себя дома склеп с дохлыми рыбками и засохшими растениями, когда вернусь. Ваши люди все равно хозяйничают в моей квартире — так разве им сложно будет помочь с этим?

На их лицах все еще было недоумение — они, казалось, не понимали, шучу ли я.

— Корм для рыбок — в левом кухонном шкафчике, на верхней полке…, впрочем, что это я, вы уже там ориентируетесь не хуже меня. Так что, мы договорились? Или мое домашнее хозяйство тоже у вас в заложниках, как Клаудия с Миро?

Глаза Аффенбаха слегка блеснули за очками. Кажется, специальный агент решил, что я над ними издеваюсь. Он переглянулся со своей коллегой, и та, уже не столь дружелюбно, произнесла:

— Я рада, что вы не теряете чувства юмора, Димитрис. Но ситуация, в которой вы оказались, не так уж смешна. Уверяю вас.

— Так что там насчет рыбок? — спросил я, но дверь за их спинами уже закрылась.

§ 35

Окно больничной палаты было самым интересным, на что мне приходилось смотреть в последние три дня. Жалюзи на нем не были плотно прикрыты, так что я мог видеть, как по стеклу стекают капли, когда шел дождь. А когда светило солнце, его лучики иногда падали на мою кровать. Казалось бы, не так уж интересно. Но других развлечений у меня не было.

За этим окном, в отличие от похожего окна в палате Мирослава в госпитале Олтеницы, из которого я по-молодецки сиганул шесть лет назад, были толстые решетки. Были на нем и детекторы движения, чтобы просигнализировать о любых попытках побега. Хоть это, казалось бы, и не требовалось. На дворе был конец XXI века, а в правоохранительных органах Содружества серьезно относились к подозреваемым, которых приходилось временно содержать за пределами следственного изолятора.

Лейла Аль Кадри саркастически усмехнулась бы, если бы видела сейчас, как я вяло шагаю по палате, связанный невидимыми путами. Вряд ли суровой революционерке стало бы жаль наивного идиота, который не пожелал слушать ее мудрых советов. Она ведь с самого начала в меня не верила.

Я не спал с полшестого утра. Ради развлечения пытался убедить виртуальный интеллект в том, что мне можно позволить прогулку. Виртуальный доктор терпеливо объяснял пациенту своим синтетическим голосом, что не только прогулки по улице, но даже и хождение по палате, которое я себя позволяю, противопоказаны мне по состоянию здоровья.

— Если бы твой виртуальный мозг способен был на настоящие размышления, «док», то ты бы понял, что мне сейчас меньше всего стоит беспокоиться о моих царапинах, — огрызался я саркастично, кряхтя от осторожных попыток выполнить простейшую зарядку.

— Ваша программа лечения на данном этапе не предполагает занятий физическими упражнениями. Это может навредить процессу реабилитации. Настоятельно прошу вас соблюдать постельный режим, — бубнил в ответ компьютер.

— Да на мне все заживает, как на собаке! — ворчал я, как раз скорчившись от боли в области груди при неудачной попытке согнуться. — Проклятье! Ничего. Главное тут — выбирать правильные позы. Лучше бы ты помог мне вместо того, чтобы читать нотации.

— Вам следует доверять вашей программе лечения, разработанной опытными специалистами. Самолечение и игнорирование рекомендаций врача может нанести серьезный вред…

— Слушай, лучше анекдот какой-нибудь врачебный расскажи. Есть у тебя что-то такое в базе? Для поднятия настроения больных, так сказать, а?! — продолжая осторожно растягиваться, не задействую вывихнутую правую руку, пробурчал я.

— Мы сможем поговорить об этом, мистер Войцеховский, когда вы начнете соблюдать постельный режим.

— Ах, так ты еще и шантажировать умеешь, сукин сын?!

В восемь утра зашла дежурная медсестра. Принесла завтрак. Пока она быстро семенила к столику, чтобы выставить посуду с пресной больничной пищей, в дверном проеме, как водится, стоял крепкий молчаливый мужчина с каменным лицом, одетый в слишком жаркий для такой погоды костюм-двойку.

— Приятель, да ты же сваришься в этом пиджаке, — посочувствовал я мордовороту. — Надеюсь, вам там хоть прилично за это платят.

Как и прежде в таких ситуациях, охранник даже бровью не повел.

— О, спасибо, — обратился я медсестре, которая, не глядя на меня, быстро выставляла на стол завтрак, стремясь поскорее покинуть палату. — Что там у нас сегодня? Та же гадость, что вчера?