[3]Guarisci presto (итал.) — Выздоравливай скорее.

[4]Psja krew, niech cie djabel porwie (польск.) — Песья кровь, чтоб тебя черт побрал!

[5] Католические практики умерщвления плоти широко распространены в «Опус Деи». Для нумерариев самобичевание обязательно и регулярно — через истязание плетью и шипами они идут к «необходимому совершенству», выбивая скверну.

[6] Реальный случай.

Глава 7.

Суббота 8 ноября 1975 года, поздно вечером

Рига, борт БПК «Сторожевой»

Валерий Саблин прерывисто вздохнул, и рукою отер лицо. Пальцы ощутимо дрожали, но в темном кинозале не разглядишь слабину. Глядя на экран, где усатый боцман с броненосца «Потемкин» грозил «ахвицерам»,[1] Валерий неслышно выдохнул:

— Пора!

Оставив за спиной тихо стрекочущую черноту, пронизанную лучом киноустановки, и матросским говором, он выскользнул за дверь.

Увалень вахтенный потянулся во фрунт и гаркнул:

— Товарищ капитан третьего ранга!..

— Тише ты! — цыкнул на него Саблин. — Ну и глотка у тебя, Сивков.

Матрос гордо улыбнулся, загудев:

— Так точно!

Замполит не особо углублялся в стальные недра корабля, соратник скучал рядом — старший матрос Шеин, библиотекарь, художник-оформитель и киномеханик в одном лице.

— Саня, привет, — бросил Валерий, пригибаясь под гудящей трубой.

— Здравия желаю! — живо отозвался Шеин. Оставаясь в душе человеком глубоко штатским, он находил особое очарование в уставных фразочках.

— Сегодня, Саня! — выговорил Саблин непослушными губами. — Сегодня! Промедление смерти подобно. И день, день какой!

«Очень удачно наметилось докование в Лиепае, — запульсировала юркая мыслишка, — половина офицеров в отпуске! Ни старпома нету, ни парторга…»

— Ну-у… да, прям «Аврора» в октябре, — согласился киномеханик, нервно барабаня по жестяной банке с пленкой. Одно дело — болтать о революции, и совсем другое — быть революционером. — С-слушайте… Я только с-сейчас понял… Так вы специально, что ли, из командиров в замполиты подались?

— Что ли, — кивнул Валерий. Глаза его возбужденно блестели, а кончики губ то и дело вздрагивали, словно не решаясь улыбнуться. — Надо было кончать с теорией и становиться практиком. А лучше корабля, думаю, трибуны не найдешь! Да и Балтийское самое подходящее из морей — оно же в центре Европы… Ты готов?

— Так точно! — с удовольствием отчеканил Шеин.

— Тогда ступай на пост гидроакустиков. План действий: идем на Кронштадт, а потом в Ленинград — город трех революций. Пора нам, Саня, четвертую затеять!

Печатая шаг, лишь бы сбить противную дрожь, Саблин промаршировал к каюте командира корабля и постучался. Глухо донеслось приглашение войти.

— Товарищ капитан второго ранга! — четко обратился замполит, переступив высокий комингс. — Разрешите доложить!

Анатолий Потульный посмотрел на него с легким удивлением.

— Отчего вдруг такая армейщина, Валерий Михалыч? — добродушно проворчал он, накидывая китель. — Ладно, докладывай.

— В помещении поста гидроакустиков мною замечены страшные беспорядки!

— Что именно? — зарычал кавторанг.

— Я прошу вас пройти и посмотреть. Словами это не передать!

— Ч-черт бы их… — командир корабля, на ходу застегивая китель, ринулся вон, на нижнюю палубу, к носовой выгородке.

Не замечая бледного Шеина, Потульный ссыпался по трапу на пост, и библиотекарь тут же захлопнул дверь.

— Молодец! — замполит протянул Сане пистолет. — Держи. Никого не впускать, никого не выпускать.

— Есть!

Разгоряченный первым успехом, Саблин взлетел по трапу на верхнюю палубу. Ночь опустилась глухая и беззвездная, придавливая Ригу и Балтику ватным одеялом туч. Тусклые россыпи городских огней двоились, отражаясь в мутном зеркале Даугавы. Мелкие речные волнишки бессильно плескали о борт корабля, тужась раскачать его, но «Сторожевой» чернел недвижной твердыней, как скалистый остров.

Рядом с БПК грузно качалась швартовая бочка, а чуть дальше вытягивалась длиннотелая подлодка Б-49. И будто еще что-то застит блеклые искры на гребешках волн… Рыбачий баркас?

Валерий коротко засмеялся. Какие только глупости не лезут в голову! «Это все от нервов!» — любимый диагноз женушки.

— Все будет хорошо, Ниночка, — прошептал замполит.

Недаром же Ленин одно время носил псевдоним «Саблин». Это ли не провозвестие удачи?

Торопливо поднявшись на ходовой мостик, словно обгоняя тревоги и сомнения, Валерий врубил внутрикорабельную трансляцию. Через секунду по отсекам разнесся его голос, порченый помехами:

— Офицерскому и мичманскому составу собраться в кают-компании!

Взбудораженные срочным сбором, офицеры гомонили, делясь сомнениями и догадками. Саблин вошел, и все стихли, будто ученики при виде строгого учителя.

— А где командир? — поднял брови старлей Фирсов, недавно избранный комсоргом.

— Командир приболел, лежит в своей каюте, и… Он нас поддерживает! Вот, поручил выступить перед вами, — внешне замполит сохранял спокойствие, лишь голос подрагивал, грозя сорваться в крик: — Я собрал вас, чтобы сообщить: наш корабль поднимет сегодня флаг грядущей коммунистической революции! Мы пойдем в Кронштадт, где выступим по Центральному телевидению. Нас должна услышать вся страна! Я тут набросал… — он развернул исчерканный листок, и зачитал в позванивавшей тишине: — «Руководство партии и советского правительства изменило принципам революции. Нет свободы и справедливости. Единственный выход — новая коммунистическая революция. Какой класс будет гегемоном коммунистической революции? Это будет класс трудовой рабоче-крестьянской интеллигенции…»

Ошеломленные, совершенно сбитые с толку офицеры и мичманы молчали, слушая и не веря. Первым выступил лейтенант Дудник.

— Правильно! — вылетело из него, брызжа восторгом. — На свалку истории ихний госаппарат! И выборы на помойку!

— Горячо поддерживаю и одобряю, — ухмыльнулся лейтенант Вавилкин.

Фирсов мрачно покосился на лейтенантскую фронду, и выговорил, цедя слова:

— Это не наш метод, товарищ замполит. Я тоже вижу казнокрадство, ложь и лицемерие, но… бунт на корабле?! До вас хоть доходит, на что обрекаете экипаж? Весь штатный боекомплект сдан на берег!

— Мы не собираемся ни с кем воевать, комсорг! — резко ответил Саблин.

— Так с вами соберутся! — перекосился в запале старлей. — Или вы думаете, что «Сторожевой» действительно оставят в покое? Да разбомбят к чертовой бабушке, стоит только в море выйти!

— Кто-то еще желает высказаться? — замполит чуточку надменно вскинул подбородок.

— Толковали о коммунизме, каптри, а сами идете на измену, как Власов? — враждебно загнул командир БЧ-1 Банев, в упор глядя на Валерия. — Никакая это не революция, а обыкновенная измена Родине!

— Наше выступление не есть предательство, — экспрессивно затараторил Саблин, — а чисто политическое, прогрессивное выступление! Родину предадут те, кто будет против нас!

— Бей власовца! — вынесся крик из толпы, и несколько офицеров качнулись в сторону замполита.

— Стоять! — Валерий проворно отступил, выхватывая табельный «Макаров» и паля в подволок. Сухой хлопок выстрела откачнул людей. — Назад! Все матросы — со мной, а кто из вас готов послужить делу революции? Проголосуем! Нас тут двадцать шесть человек. Вон шашки на столе! — мотнул он стволом. — Выбравший белую — пойдет с нами до кронштадтского рейда. Тех, кто с черной — запрем. Голосуйте!

Момент истины испортил Саня Шеин. Он ворвался в кают-компанию, размахивая «Стечкиным», и завопил:

— Товарищ замполит! Там…

— Что? — каркнул Саблин.

— Старшина Поспелов и матрос Нобиев…

— Ну?!

— Они командира выпускают! — заблажил библиотекарь.

Два выстрела в пол задержали порыв офицеров с черными шашками.

— Ты зачем ему пистолет дал? — заорал Банев, отступая. — Это же преступление!

— Он без патронов! — отрезал Саблин, и на битом лице Шеина, поверх зреющих синяков, проступила обида. — Товарищи, да поймите же! На кронштадтском рейде мы будем не одни, выступление поддержат простые ленинградцы и моряки военно-морской базы! А за Ленинградом — и вся страна!