А улица Мичурина несмело восставала против скупой зимней графичности — наметы под изгородями отливали густой небесной синевой, кое-где ломаясь лиловатыми прожилками, и даже рдея прозрачной тенью зоревого румянца.
Рассеянно улыбаясь, Исаева отворила тяжелую калитку, и зашагала к бывшей княжеской усадебке, куда вселилась «ее» спецгруппа.
Офицеры справно несли службу — трое с лопатами наперевес расчищали дорожку, деля снежный ковер, устлавший двор, пополам. Заметив пришелицу, упаренная троица выпрямилась, изображая богатырей на разминке. Марина замерла, недоверчиво приглядываясь.
— Умар? Рустам? — воскликнула она, всплескивая руками. — И вы здесь?
Юсупов с Рахимовым приосанились.
— Куда ж без нас, товарищ стар… товарищ капитан! — просиял Рустам, лихо сдвигая тюбетейку на бритой голове. От его вида на фоне выпавшего снега тянуло сюрреализмом. — Всю Фергану вычистили, весь Ташкент! Отскребли, отмыли…
— Всех за шкирку, да на солнышко! — сипло похвалился Умар. — В один симпатичный лагерек на Западно-Сибирской равнине! Тихонечко, спокойненько…
— Так уж и спокойненько? — усомнилась Исаева с намеком на улыбку.
— Нет, ну бывало и шумненько. Особенно, когда Кудратова брали!
— Начальник горпромторга в Бухаре, — прокомментировал Рахимов. — Был.
— Только я позвонил, — разгорячился Юсупов, — как он начал в дверь палить! Щепки летят, пули звенят… А я выстрелы считаю. Как вышли патроны, так мы и вломились!
— А Сунната куда дели? — оживленно поинтересовалась девушка.
— Джураев-ака нынче большим человеком стал, папским колхозом рулит вместо Адылова! Куда нам до него…
— Ох, как же я вам рада, ребята!
— А меня так в упор не видит, — обиженно забурчал Славин, скромно ковыряя снег в сторонке.
— Такого слона я сразу приметила, в общем-то! — рассмеялась Марина, и Николай тут же украсился улыбкой, из мрачного громилы обращаясь в добродушного увальня.
Офицеры, подхватив лопаты, проводили девушку почетным эскортом. В общем зале ее ждал еще один прилив энтузиазма.
— Маринка вернулась! — запищала Верченко, кидаясь навстречу.
— О-о! — завел Синицын, разводя руками. — Ну, все. Хана врагам рабочего класса!
— Что-то вы, Игорь Елисеевич, совсем опростились, в общем-то, — заулыбалась Исаева. — Здравствуйте, Лукич!
Старый аналитик салютовал ей блестящей фляжечкой из нержавейки, а трое незнакомых Марине парней, сидевших в рядок у стенки, кивнули в унисон и одинаково улыбнулись.
— Борис Семенович нам подкрепление прислал, — сделал Синицын жест в их сторону.
— Иваны мы, — прогудел боец, сидевший с краю, с короткими рыжеватыми волосами, но с пышным чубом. — Все. Я — Иван Первый.
— Второй, — поднял руку его черноглазый сосед с синеватой щетиной на впалых щеках.
— Третий! — ухмыльнулся самый молодой, с золотистыми кудрями херувима.
— Марина, — улыбнулась Исаева.
— Оперативный псевдоним «Росита», — Синицын акцентировал последнее слово, и трое Иванов мигом подтянулись. Легкое снисхождение в их глазах мигом сменилось почтением.
«Опять мы вместе! — приятно пульсировало в Марининой голове. — А вот где же мой Миха?..»
Среда 26 ноября 1975 года, утро
Сомали, Бербера, 527-й ПМТО[1]
Выспаться Ершову не удалось — духота страшная, а в панельном бараке гостиницы не держали такого блага цивилизации, как «эр-кондишен». Даже умыться холодной водой, чтобы маленько взбодрить дух, не получалось — из крана бежала хлорированная струйка отвратительно теплой жидкости. Не освежишься, разве что смоешь саднящую корочку пыли и высохшего пота, неприятно стягивавшую кожу.
Григорий мрачно глянул на свое отражение в зеркале, и скорчил ему рожу.
— А вот фиг вам всем!
Глухим гулом отозвались шаги в коридоре. Дверь щелкнула, и загудел бас сержанта Юдина:
— Товарищ старший лейтенант! «Андижан» на подходе.
— Ага! — обрадовался Ершов. — Всё, Серега, едем. Я сейчас!
Мигом натянув хэбэшку, он сунул в кобуру нелюбимый, но убойный «Стечкин», и покинул номер, на бегу цепляя панаму.
Во дворе задувал ветерок, не принося облегчения, лишь перевевая до смерти надоевшую сухую теплынь. Солнце висело над морем алым шаром, как декорация рассвета в тропиках, но очень скоро светило раскалится добела, немилосердно жаря с небес. И это у них осень!
Юдин уже газовал, восседая за рулем открытого «уазика». Григорий плюхнулся на сиденье рядом.
— Жми!
Машина рявкнула мотором, и покатила, минуя блокпост.
— Салаад просил его подбросить, — сообщил сержант-морпех, выворачивая к Бербере.
— Давай, — кивнул старший лейтенант.
На окраине Юдин наддал, чтобы быстрей проскочить «Черемушки» — район трущоб, и выехал на главную улицу, грязную и пыльную, не знающую, что в мире есть асфальт. Убогий вид обшарпанных домишек, между которых гуляли козы, слегка смазывался редкими деревьями и пальмами дум-дум, чьи стволы двоились, вознося перистые листья.
— «Калаши» им… — пробурчал водитель, ожесточаясь. — Метлы им! Развели срач… Ур-роды черножопые!
— Никакого в тебе интернационализму, Серега, — насмешливо проговорил Ершов, — а еще комсомолец!
— Да бесят они меня, товарищ старший лейтенант!
— Ничего, сержант, — хмыкнул Григорий, — в этот раз мы не для них стараемся, а для себя.
— Ну, дай бог… — проворчал Юдин.
— И атеизму нехватка, — поцокал языком Ершов. Не выдержал и рассмеялся. Морпех недолго терпел, и вот его басистый гогот огласил Старый город.
Профырчав мимо крошечной мечети, отстроенной еще османами, «уазик» обогнал чернокожих рыбаков, бредущих к морю. Одетые во что-то похожее на серые, ни разу не стиранные чехлы, они волочили на худых плечах сеть, свернутую в ворох, и меланхолично жевали кат. Легкий наркотик отуплял, и в глазах рыбарей проступала бессмысленность коровьего взора.
Неожиданно наперерез машине бросился долговязый сомалиец в «военке».
— Стоять! — завопил он на корявом русском, подпрыгивая и размахивая длинными мосластыми руками. — Я звать Салаад Габейре!
Юдин затормозил, нещадно пыля, и Ершов ухмыльнулся, тыча большим пальцем за плечо:
— Полезать!
Салаад мигом запрыгнул в «УАЗ», и выдохнул:
— Ехать!
Фыркнув, сержант погнал «козлика» к ПМТО, а вокруг простелилась желтая полупустыня «баскалия» с редко разбросанными безлистными, зато шипастыми деревьями. Вскоре показались припавшие к земле склады-ангары с полукруглыми крышами, казармы, госпиталь, штаб. Заблестела уйма бочек на складе ГСМ.
— Ходили сюда в наряд, — Юдин мотнул головой в сторону склада. — Ночью все остывает, и бочки гремят от перепада. Ух, ребята и дергались! Сразу в порт, товарищ старший лейтенант?
— Давай.
Завиднелись два клонящихся решетчатых крана и мачты судов.
Порт вписался в маленький заливчик, скорей даже лагуну — гавань и открытое море разгораживала широкая песчаная коса, посреди которой пузырилась каменная «могила шейха». Напротив усыпальницы громоздился плавучий док, «прикованный» к якорным банкам. Пришвартованная кормой к пирсу, покачивалась плавказарма ПКЗ-98, а у причальной стенки разгружался теплоход «Андижан». Три автокрана, взревывая и подвывая, выуживали из его трюмов ящики с оружием и боеприпасами, перебрасывая груз в автоприцепы. Тягачи «Петербильт» пятились задом, часто сигналя, а грузчики суетились, вирая.
— Целую эскадру подогнали! — возбужденно крикнул сержант.
Ершов приставил ладонь козырьком ко лбу. На рейде вразброс стояли три крейсера — «Адмирал Сенявин», «Владивосток» и «Ленинград», а с севера подходили еще два корабля — БПК[2] «Василий Чапаев» и БДК[3] «50 лет шефства ВЛКСМ». В силуэтах Гриша разбирался не слишком, но зоркий глаз Юдина отличал их влет.
— Видеть шейх! Видеть шейх! — залопотал Салаад, выпрыгивая из машины.
Ершов задрал брови. Да нет, не ошибся черномазый соратник — на пирсе, рядом с каперангом Усом, командиром ПМТО, прямил спину сам Моктар Мохамед Хусейн, будущая советская марионетка. Просторный, относительно белый наряд плоховато скрывал худобу шейха, зато неопрятная курчавая борода, отросшая за три месяца, спрятала узкое лицо, как под маской.
