— Сводный, — бурчит Лютый. Резко меняется у меня в глазах, сдуваясь. Смотрит из-подо лба, как Арина часто, молчит и резко дышит.

— А теперь, когда мы разобрались, что я вообще ни с кем не сплю, сядьте и постарайтесь не убить друг друга. Нужна обработать ваши раны. Идиоты. Клык, где у тебя аптечка?

— Я покажу.

— Сидеть, — давит руками на плечи и заставляет сесть в кресло, как можно дальше от Лютого. — Я сейчас вернусь.

С опаской смотрит на нас двоих, оставляя наедине. В кабинете воцаряется тишина. Пацан постукивает пальцами по подлокотнику и двигает челюстью, проверяя, не сломана ли.

— Херовый из тебя боец, — наливаю два стакана виски и протягиваю противнику. — Как ты на ринге выигрываешь, если мне проиграл.

— А ты, блять, можно подумать, худший боец для поединка, — ухмыляется и из разбитой губы снова начинает идти кровь. — Там я за победу, за деньги бьюсь. А тут…

Недоговаривает, но я и так въезжаю, что он хотел сказать. Драться надо с чистой головой, со стратегией и без эмоций. А тут на кону была Арина. И когда дело касалось её, все мозги напрочь отключались.

Я понимал, почему со мной такое творилось. Член не давал адекватно действовать, заставляя бороться за девчонку. Но почему Лютый так её защищал?

— Вы ещё не убили друг друга, какое счастье.

Арина раздражена, но все ещё помогает. Другая могла бы закатить истерику и оставить разбираться самих. А она обматерила, отчитала, как школьников, а теперь начинает разгребать ниши косяки. Вручает каждому мокрое полотенца, чтобы отмыли кровь.

Не представляю, насколько её много, пока всё полотенце не оказывается в разводах красного. Сбитую кожу неприятно тянет, но это далеко не впервой, поэтому сжимаю зубы и продолжаю. У Лютого всё хуже, не может разобраться с разбитой бровью, которая полностью залила его кровью.

Арина отворачивается от нас, убирая обломки стула — когда только успели разломать — и подметает осколки.

— Знаешь, малышка, могла бы лучше мне помочь.

— Она не может, — Лютый дёргается и шипит, слишком задевая рану.

— Тебе не может, а для меня сделает исключение.

— Размечтался.

— Ребята! Клык, я правда не могу. Я не очень хорошо переношу вид крови. Или намёк на неё.

А я устроил ей кровавый душ.

Блять.

Удивительно, как много Лютый знал о ней, если у них были ужасные отношения. Вообще не могу догнать, почему он начал рисковать всем из-за неё. Братская любовь? Так сводные и общего ничего нет. Не виделись давно, не общаются, ничего не связывает. Но при этом только увидел её и сразу начал защищать.

Мысли крутятся с бешенной скоростью, сменяя друг друга, одна хуже другой. Ревность, как спусковой крючок, заставляет меня опять напрягаться. Спокойствие, залёгшее под рёбрами, улетучивается. Сводный, не родной. Ни капли общей крови, как я понимаю. А значит — все ещё может претендовать.

А значит, мысли по поводу отца Алека могут оказаться правильными. Она сказала, что не спит с ним, но ничего не говорила в прошедшем времени. Сука.

— Не спишь, но спала?! — голос срывается, подводя. Я его лично закопаю, если он посмел тронуть Арину.

— Ты себя слышишь? Он мой сводный брат.

— Вот именно, сводный. Мне слабо верится, что ты просто так назвала сына…

Арина прижимается ко мне в поцелуе, кусает губы и не обращает внимание на вкус крови. Затыкает мне рот в прямом смысле, не давая договорить фразу. Блять, скрывает от сводного брата факт того, что родила ребёнка?

Правильно, сама сказала, что отец Алека не знает о его существовании. Но как она от семьи могла прятать ребёнка? Лгала об имени или сроках?

— Сын? Арина, ты родила ребёнка?

Девушка разочаровано стона, проклиная всех и отодвигается, садясь на подлокотник возле меня. Смотрит в сторону, раздумывая, что сказать.

— Нет, — тянет слишком тихо и неуверенно, чтобы поверить.

— Ты сказала, что сделала аборт.

Серьёзно, умудрилась скрыть беременность, роды и пятилетнего ребёнка от всей семьи? Что же тогда она сейчас так хреново лжет. Не отрицает его отцовство, не подтверждает. А меня всего коробит от того, что я не знаю ответ на этот вопрос.

— Не помню, чтобы говорила с тобой после того за эти года. Откуда тебе знать?

— Мать сказала. Видела тебя через полгода без живота. И ты сама сказала…

— Я соврала, ясно? В марте уже родила, раньше срока. И решила никому не говорить. Алек он мой сын, только мой, и я не хочу, чтобы хоть кто-то ещё имел к нему отношение.

— Алек как Алексей или Александр?

Девушка тяжело вздыхая. Сжимаю её ладонь в своей, стараясь поддержать.

— Я не называла его в твою честь.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Даже не надеялся.

— Это любимое имя матери.

— Я знаю. Аринка, блин, я не надеюсь, что из-за нескольких адекватных моментов между нами, ты назовёшь сына в мою честь. Просто интересно. Я хочу познакомиться с ним. Можно?

— Нет, — вижу, как расстраивается Лютый и мне становится даже немного жаль его. — Не сейчас, Лёш, ты весь в крови, разорванной рубашке. Приведёшь себя в порядок. Я его подготовлю и познакомлю. А теперь заткнитесь и не выводите меня из себя ещё сильнее.

Поворачивается ко мне, вздрагивая, когда взгляд задерживается на крови.

— Рука очень болит? — аккуратно осматривает ладонь и прижимает пакет с замороженными овощами, охлаждая.

— Ну знаешь, удар в стену со всего размаха не самое приятное развлечение.

— Извини.

Извини? Извини, что врезал стене, а не мне? Что в голове у этой девчонки?

Отбирает у меня полотенце и начинает вытирать кровь. Не смотрит на лицо, отводя взгляд. Но мягкими касаниями проходится по лицу.

Выкуси, Лютый, ещё раз выбирает меня.

А затем наносит мазь на раны и слегка дует, когда начинает щипать. Как ребёнку, но такая простая ласка приятна.

Я вижу, как она постоянно косится на мой шрам, практически не отводя от него взгляда. Я давно это заметил. Каждый раз, стоило мне оказаться слишком близко, как она полностью фокусировалась на уродливой отметиной, оставленной давно.

Что, противен?

— Мне нужно покурить, — Арина вскакивает с дивана, вытирает руки о запачканное полотенце и идёт к дверям, ведущим на улицу.

— Курить вредно, — Лютый усмехается вслед, самостоятельно обрабатывая свои раны.

— А драться с Клыком прям залог здоровья.

Я иду вслед за ней. Остаться бы наедине, поговорить, подальше от Лютого и его косых взглядов. Арина поджигает сигарету и я перехватываю её зажигалку.

На чёрном лакированном фоне ярко выделялась фигурка Эйфелевой башни, переливающаяся на свету. Красивая, явно из дорогой коллекции.

— Отдай, — девушка тянется за ней, но во мне просыпается ребячество и я поднимаю руку. Какими бы длинными не были её ножки, ко мне она не дотянется. — Клык, правда, отдай мне эту зажигалку.

— Ценная вещица?

— Не в деньгах.

— Хорошо. Я отдам. Но с одним условием.

— Каким? — коситься на меня, смотрит с-под ресниц. Но не спорит. Видимо, действительно важная вещь для неё. — Господи, тебе что, слабо хоть раз сделать что-то просто так, не загадывая желаний?

— В этом вся суть. Слабо? Ты мне только что подала прекрасную идею.

— Ну нет, — стонет, закатывая глаза.

— Давай сыграем в игру на слабо. По очереди будем загадывать разные желания друг другу, проделки, задания. Называй, как хочешь.

— И суть этого? — Арина затягивается и облокачивается на стену.

— Кто откажется выполнять желание, тот проиграл. Если откажешься, то уволишься и сразу уберешься из этого дома.

— А если откажешься ты?

А малышка правда верит, что придумает что-то такое, что мне будет не под силу выполнить. Наивная. Я сделаю всё, чтобы иметь право загадывать тебе желание.

— Тогда я больше не буду тебя доставать. Работай няней весь месяц, спокойно и тихо. Ну, и чтобы чуть добавить остроты, проигравший должен будет выполнить ещё одно желание, любое. Но обязательно выполнить.