Когда двадцать пять лет назад молодая женщина приехала с двумя детьми в поисках счастья в Лас-Вегас за новым мужем, тесты на знание языка при поступлении на работу в этот же университет волею судьбы она сдавала седому, интеллигентному профессору со шрамом над бровью, открытой улыбкой и русской фамилией Савельев. Она не знала, что это был ее родной дедушка.

Еще через три месяца Эля написала мне письмо по е-мейлу, что ее встреча с дедом состоялась. Он живет один, его по-прежнему осаждают ученики, эмигранты из России и других стран, которых он буквально в считаные недели инициирует в знание английского языка. Он был счастлив до слез, когда узнал, что его любимая Эля еще жива. Моя клиентка спрашивала меня, стоит ли рассказывать бабушке о том, что ее муж, некогда пропавший без вести в аду войны, жив и хочет ее видеть.

Я долго думала, примеривая на себя шестьдесят лет разлуки, боль потери, возрастные изменения. В конце я осознала, что у любви иные акценты, что любовь смотрит и видит другими глазами и ответила коротко: «Стоит!»

С Полиной мы познакомились в туристической поездке. Она была красавицей: белая кожа, изумрудные, влажные, как озера глаза, длинные медовые волосы, ладная фигура. Но когда Поля, спасаясь от жары, поднимала вверх пряди роскошных волос, вид ее шеи останавливал дыхание даже у меня, женщины. Ее лебединая шея придавала Полине аристократический шарм, взывала о колье с изумрудами, царственных мехах и сладостных поцелуях. Эта женщина была похожа на бриллиант, случайно выпавший из богатой оправы девятнадцатого века в густую пыль двадцать первого. Полина работала продавцом на огромном базаре 7-го километра под Одессой. «Чай, кофе, капуччино. Ноги!.. Вода холодная», – толкала она перед собой нелегкую тележку каждый день с четырех часов утра.

У Полины было три сына. Два взрослых, 18 и 22 лет, от одного мужа, один маленький пятилетний – от другого мужа.

Этот мужчина ворвался в ее жизнь как стихийное бедствие: белозубый, с фигурой Аполлона, с татуировками на темной оливковой коже и черными волосами, собранными в хвост. Он был силен, красив и напорист. Он сгреб в охапку ее и ее мальчишек, увел от безвольного мужа, привел в свою квартиру, и они зажили так счастливо, как показывают только в кино. Но внезапно полтора года праздника, света и радости сменились беспросветной мучительной тьмой. Артур оказался наркоманом. Он уже дважды отсидел срок. Его мать в открытую издевалась над Полей: «Надо быть полной дурой, чтобы ничего не замечать». Поля увидела все и сразу. Когда их сыну было девять месяцев, она увидела незнакомых, угрюмых людей, пакетики с белыми порошками, остекленевший, жуткий взгляд любимого мужчины. В доме появлялись, а потом исчезали вещи, похожие на антиквариат. Первой была бронзовая фигурка мчащегося всадника с мечом в руке. Позднее этот всадник и будет фигурировать в деле как орудие убийства.

Полтора года любовь помогала Артуру загнать дьявольскую страсть внутрь себя, загнать, но не победить. Она вырвалась наружу и ржавым хвостом разрушала все, что ему было дорого. Он воровал у Поли деньги, вынес из дома все ее и детские вещи, потом взамен колес и порошка в доме появился примус, на котором в ацетоновом угаре кипело смертоносное варево. Загнав очередной шприц с «ширкой» в вену, он смотрел на свою Поленьку влюбленным взглядом, но уже через минуту взгляд становился леденящим. Поля спасала мужа как могла. Только она, к сожалению, мало что могла. Бежать ей было некуда. Мать у Поли была слепой, отец сам от «белки» полез в петлю, бывший муж женился. У нее на руках трое несовершеннолетних детей. Она смиренно сносила побои и извращенные приставания мужа, работала на нескольких работах, жила как на автостопе. Только ради детей.

Тот день она помнит смутно, шла с работы очень уставшей. В прихожей ей в нос ударил зловонный запах ацетона. Муж сидел на полу, расставив широко ноги, между которыми шипел примус. Пустой шприц валялся рядом. Вторым шприцом он целился в вену двухлетнему сынишке. «Не смей!» – крикнула Поля и ударила сумкой по шприцу. Схватив Владика, она кинулась в комнату, где могла закрыться с ребенком. Но озверевший мужик схватил ее за ногу. Она упала, но успела толкнуть мальчика за дверь комнаты. Муж навис над ней, пытаясь вонзить в ее белую шею шприц с отравой. Перед затуманенным взором Поли всплыла стоящая на полу бронзовая фигурка всадника с мечом.

Полина просидела под следствием более года. Перед последним судом, думая, что ее посадят минимум лет на двенадцать, она оформила опекунство над Владиком на мать Артура. Ее оправдали и отпустили из зала суда. Бывшая свекровь мальчика матери не отдает. С этим запросом Поля и пришла на прием. Расстановка, к разочарованию женщины, показала, что ребенку безопаснее и комфортнее оставаться у бабушки. Заместительницу Поли сильно качало, она испытывала на физическом уровне тошноту, в душе – чувство вины и боли.

– Да, это так, – призналась женщина, – я топлю свое горе в вине.

Мы договорились еще об одной встрече, но Полина так и не пришла. Через полгода я встретила на улице ее среднего сына. Он рассказал, что мать уехала в Новосибирск, к старшему сыну, который нашел там работу плотника и устроил маму на мебельную фабрику. В местном краеведческом музее они увидели портрет начала XIX века. На нем была изображена красавица в соболях с лебединой шеей в колье с изумрудами, как две капли воды похожая на Полину. Об этой женщине ходили различные слухи. Будто она из ревности вылила кислоту в лицо любовницы мужа, а мужа убила. Ее приговорили к пожизненной каторге, но в пути она пропала. Говорят, что ее выкрал один из богатейших уральских золотопромышленников.

Является ли она родственницей Полины, узнать невозможно. Из живых у нее осталась только слепая мать, которая сама выросла в детдоме. Но имя той женщины тоже Полина.

Обыкновенная девушка лет тридцати, с обыкновенным именем Люда, с обыкновенным запросом: я много лет одна, я хочу замуж. Все как всегда, а я чувствую какой-то подвох. Так бывает, когда человек не знает, чего хочет, когда обманывает, когда выдает желаемое за действительное, или когда мне не следует вмешиваться. Тогда на физическом уровне я чувствую тошноту, душевный дискомфорт и желание уйти. Уйти мне некуда, я в чужом городе, где провожу презентацию семейных расстановок. Я спрашиваю у Люды:

– Скажи, как ты думаешь, судьбу какой женщины из своего рода ты повторяешь?

– Даже не знаю, надо подумать.

Я использую чтение энергий, настраиваюсь на Людмилу, на ее семью, на всю ее семейную систему. Через минуту передо мной вырисовываются два темных пятна, похожих на треугольники. Одно рядом с Людой и другое – через два поколения по женской линии.

– Люда, что случилось с женщиной через два поколения от тебя? С твоей прабабушкой, по материнской линии?

Девушка будто ныряет внутрь себя и через какое-то время отвечает:

– Муж моей прабабушки умер на любовнице. Прабабушка отказалась его хоронить. И после тридцати лет до старости жила в одиночестве.

Людмила надолго замолкает, но внезапно ее пронизывает прозрение:

– Мне тридцать три года. Три года я живу одна, мой бывший муж сидит в тюрьме. Он убил свою любовницу.

Две драмы, два трагических треугольника с временной разницей в сто лет, с переигранным, но все равно печальным концом, развернулись перед нами, как в кино.