— Он был моим другом, — произнесла подавленным голосом Аделия. — Я не могу… не смею…
Все в ней вставало на дыбы при одной мысли, что придется касаться мертвого Симона, а может, даже и вскрывать тело. К тому же манипуляции над покойными запрещены иудейской верой. Глупые запреты родной христианской религии Аделия спокойно нарушала — как дочь-бунтовщица, которая преступает сомнительные повеления отца. Но уважение к Симону не позволяло оскорбить веру его прадедов.
Гилта мало что понимала в стремительном и сумбурном разговоре сборщика податей и ее хозяйки. Наконец терпение служанки лопнуло, и она встряла с дерзким вопросом:
— Погодите-ка! Вы толкуете, что господина Симона и детей порешил один человек? Так?
— Да, совершенно верно.
— И госпожа способна узнать, кто этот изверг?
Сэр Роули тут же угадал союзника и торжественно кивнул:
— Да, Бог наградил Аделию таким даром.
Экономка повернулась к Матильдам, которые с потерянным видом переминались с ноги на ногу за ее спиной:
— Несите-ка сюда ее плащ! — Аделии она коротко пояснила: — Мы пойдем все вместе. Затем бросила Ульфу: — А ты останешься дома — помогать по хозяйству Матильдам.
Не успела Аделия оглянуться, как уже шла к мосту в сопровождении Мансура, Страшилы, сэра Роули и Гилты.
На словах она продолжала упираться:
— Нелепо предполагать, что Симон на совести того же изувера, что убивает детей. Ведь тот дьявол нападал исключительно на беззащитных. Я почти уверена, что Симон банальнейшим образом утонул, по собственной оплошности. Трагическое, но рядовое событие.
Эта мысль была отчасти внушена ей речным бейлифом. Для него утопленники были самым обычным делом. Впрочем, и сама Аделия на мраморном столе салернской покойницкой случайно утонувших вскрывала без счета. Люди умудрялись захлебываться в собственных ваннах; многие моряки не умели плавать и, падая за борт, неизменно гибли; море временами коварной волной слизывало с берега зазевавшихся и затем брезгливо выбрасывало трупы. Не было такого водоема, где бы не пропадали люди всех возрастов: от неразумных детишек до осмотрительных стариков. Тонули в реках и озерах, в прудах и просто глубоких лужах. А на хмельную голову даже в городских фонтанах! Одних губила излишняя самонадеянность, других неосторожность или злой рок. Словом, нет ничего зауряднее смерти от воды.
Упрямство Аделии выводило сэра Роули из себя. Торопливо шагая вперед и подгоняя других, он говорил:
— Мы имеем дело с диким псом. Если он чует угрозу, то бросается на горло не задумываясь. Симон стал опасным для зверя.
— Безобидный был человек, — вздохнула Гилта. — И росточка такого скромного. И кого мог горемычный так напугать, чтоб его порешили?
Аделии по-прежнему не верилось в насильственную смерть Симона. Они явились в Англию, чтобы помочь жителям не ахти какого великого города выбраться из головоломной ситуации. Казалось, сама непричастность их троицы к здешней жизни есть прочнейший залог безопасности. Ужели занятые сыском чужеземцы ненароком оказались в самой гуще кошмара?
Аделия даже остановилась от новой мысли.
— Вы полагаете, все мы в опасности? — спросила она сэра Роули.
Тому рассмеяться не позволила только мрачность ситуации.
— Боже, наконец-то дошло! — воскликнул он. — Я ведь предупреждал! А вы обижались и в ус не дули! Ладно, я искренне рад, что вы прозрели. Неужели всерьез считали себя неприкосновенными?
Они снова зашагали вперед.
— Гилта, ты видела, как Симон выходил из особняка сэра Джоселина? — спросила Аделия, перейдя на деловитый тон.
— Нет. Но перед этим он заглянул в кухню, сказал, что я лучшая повариха на свете, и попрощался. Ах, — закончила Гилта с неожиданным всхлипом, — какой уважительный джентльмен был!
— Это произошло до начала танцев?
Экономка вздохнула. Могла ли она запомнить во вчерашней запарке!
— Нет, врать не буду, — сказала она. — Может, до танцев прощался. Может, и позже. Помню только, господин Симон посетовал, что ему до сна еще надо кой над чем покорпеть. И поэтому он уходит так рано.
— «Кой над чем покорпеть», — задумчиво повторила Аделия.
— Да, подлинные его слова.
— Без сомнения, Симон собирался и дальше штудировать долговые расписки…
Как обычно, в это время дня на мосту было многолюдно — компании пришлось проталкиваться сквозь пеструю толпу, в которой различались королевские чиновники с массивной цепью на шее. «И откуда их столько набежало?» — мелькнуло в сознании Аделии.
Однако сейчас ее занимали другие мысли.
Как только дорога освободилась, из нее опять посыпались вопросы:
— А Симон упоминал, куда он направляется? Прямо домой? На лодке?
— Чтоб он пешком пошел — да ни в жизнь! Темнота была — хоть глаза выколи.
Подобно большинству кембриджцев, Гилта признавала только лодку в качестве достойного средства передвижения по городу.
— Наверное, кто-то тоже возвращался с пира домой и прихватил Симона.
— И может, именно этот кто-то… — сказал сэр Роули.
— Ох, страсти какие! Помоги, Господи, рабам твоим грешным!
«Нет, это навряд ли, — подумалось Аделии. — Осмотрительного и осторожного Симона никто бы не соблазнил конфеткой, как ребенка. Скорее всего он принял опрометчивое решение вернуться домой берегом, оступился в темноте и упал в воду. Бесхитростный несчастный случай».
— Гилта, ты не заметила, кто ушел с пира одновременно с Симоном? — спросил Пико.
Разумеется, служанка не помнила.
За разговором они дошли до крепости. Во дворе на сей раз не было ни единого еврея. Зато по нему сновали разодетой саранчой многочисленные чиновники.
Сборщик податей пояснил недоумевающим спутникам:
— Канцелярская банда из столицы. Скоро начнется выездная сессия королевского суда. Чиновники будут несколько дней готовить дела к разбору… Сюда, пожалуйста. Они положили тело в церкви.
Однако в храме покойника не оказалось. Там был только священник, отец Алкуин, который ходил с кадилом по всем углам и заново освящал дом Божий.
— Ах, сэр Роули, — сказал он, — такая досада! Утопленник оказался жидом! В полной уверенности, что он христианин, мы приняли его в храм, а как раздели… — тут он понизил голос, чтобы женщины не слышали, и закончил: — увидели доказательство противного. Мертвец обрезанный. Вот незадача!
— И как вы поступили с телом?
— Разумеется, мы не могли оставить его в церкви. Я велел унести покойника прочь. Да и в нашей земле хоронить евреев запрещено. Сколько бы жиды ни сетовали, а закон есть закон. Только епископ может сделать исключение. Однако я позвал в крепость настоятеля Жоффре, чтоб тот утихомирил иудеев. Благо, он умеет ласково говорить с ними.
Тут священник увидел в дверях храма Мансура, который задержался на дворе, и сердито закрестился:
— Вы что, хотите испоганить храм Божий и другим язычником?! Гоните его вон отсюда!
Сэр Роули заметил отчаяние на лице Аделии, схватил маленького и плюгавенького священника, приподнял в воздухе и прорычал:
— Куда по твоему приказу уволокли тело Симона?
— Не ведаю. Отпусти, изверг проклятый!
Оказавшись на земле, отец Алкуин злобно прошипел:
— Не знаю и знать не желаю!
И он пошел кадить дальше.
Выйдя из церкви, Аделия сказала:
— Это срам, что они так неуважительно поступили с покойным. Пико, ради всего святого, позаботьтесь о достойном погребении!
Сэр Роули в душе был несколько шокирован. Он считал себя человеком умеренным и таковым при случае представлялся, но Симон, как ни крути, был набожным евреем. Терпимость Аделии, вкупе с отсутствием должного благочестия, весьма удручала Пико. Однако ее саму страшила мысль, что от тела Симона избавятся каким-нибудь неподобающим образом, без совершения положенных иудейской вере обрядов.
Врачевательницу неожиданно поддержала Гилта.
— Это не по-людски, — сказала она. — В Книге сказано: «Они забрали Господа моего и не знаю, где положили!»
Служанка произнесла цитату с благим намерением и с грустной помпой, но в данных обстоятельствах библейские слова обернулись простодушным богохульством.
