Аделия впервые за весь день улыбнулась:

— О, за деньгами дело не станет! У меня полные кошели!

Раввин Готче был приятно поражен.

— Тогда и говорить не о чем! Все пройдет как по маслу.

Когда раввин отошел к настоятелю и сэру Роули, Аделия, теперь свободная от практических забот о погребении Симона, предалась скорби. Исследовать тело друга ей по-прежнему не хотелось. Отчасти потому, призналась себе Аделия, что при этом могло открыться ужасное: если Симон действительно убит, то следующей станет она. Со смертью Симона вся ответственность за миссию в Англии легла на ее плечи. Если прибавится еще и животный страх перед вездесущим и неуловимым убийцей, то она не устоит, сломается. И, не доведя дело до конца, постыдно сбежит на родину, в Салерно…

Тем временем сэр Роули пытался убедить раввина допустить Аделию к телу Симона Неаполитанского. Тот уперся намертво:

— Нет. Мужчине я бы еще позволил его осмотреть, но женщине — ни в коем случае!

— Но это ученая женщина, — ввернул настоятель Жоффре в поддержку Аделии.

— Приор совершенно прав, — сказал сэр Роули. — Более того, следствие возглавляет именно эта одаренная женщина. Мертвые разговаривают с ней, дабы поведать причину своей смерти. А узнав, как они умерли, мы можем сделать определенные выводы и в случае насильственной смерти найти убийцу. Наш долг — выяснить, как погиб Симон. Не забывайте, что он прибыл в Англию на помощь еврейскому народу! Неужели вы не хотите отомстить убийце? Разве это не будет угодно вашему Богу?

— Exoriare aliquis nostris ex ossibus ultor [4], — снова вставил приор.

Раввин опять вежливо поклонился, но стоял на своем:

— Согласен, справедливость — вещь замечательная. Однако евреи давным-давно усвоили, что достижима она только на небесах, в лучшем мире. По-вашему, дабы угодить Богу, иноземка должна нарушить его закон?

Ловившая разговор издалека Гилта, как и ее хозяйка, сердито буркнула:

— Правильно в народе говорят: еврей без упрямства, что корова без рогов.

Аделия тихонько ответила:

— Только благодаря этому они и выживают.

И действительно, она уже много раз думала, что лишь упертость позволила иудейскому народу выжить — среди всеобщей необъяснимой ненависти, гонений и избиений. Они неуклонно следовали своим законам, не отступались от веры. Во время первого крестового похода рыцари, в пылу завоевания Святой земли, опьяненные захваченным вином и сознанием божественной миссии, норовили обращать всех встреченных евреев в христианскую веру. Или крестись, или умирай. Погибли тысячи. Когда христиане так же достойно держались перед лицом мусульман, желающих обратить их в ислам, их объявляли святыми. Когда евреи чужой вере предпочитали смерть, их честили «упрямыми».

Раввин Готче производил впечатление разумного и мягкого человека. Но Аделии было ясно, что он не задумываясь умрет на ступенях лестницы в эту башню — только бы не допустить женщину к мертвому мужчине, ибо этого не велит полученный от Бога закон. И никакие соображения пользы дела не изменят убеждений раввина Готче.

Печально, но вот еще одно доказательство, что у трех великих мировых религий есть общее: уверенность в неполноценности женщин. Любой набожный еврей, должно быть, по сто раз на день благодарит Создателя, что не родился женщиной!

Пока Аделия предавалась невеселым мыслям, спор мужчин кипел дальше. Голос сэра Роули гремел пуще остальных.

Наконец сборщик податей подошел к ней и доложил:

— Мы с настоятелем будем допущены к телу. А вам позволено оставаться снаружи и давать указания, куда смотреть и на что обращать внимание.

Соглашение получилось курьезное. Однако оно всех устраивало, в том числе и Аделию, которая не рвалась лично изучать труп Симона.

Оказалось, что евреи подняли покойного на самый верх башни и положили в пустой комнатке — той самой, где Симон совсем недавно влепил пощечину Иегуде.

Оставив Аделию и Страшилу на последней лестничной площадке, раввин Готче, сэр Роули и настоятель пошли дальше. Когда дверь наверху на несколько мгновений отворилась, лекарка услышала надтреснутый голос старика Вениамина, который монотонно распевал псалмы.

Пико прав, подумала она, Симона не следует хоронить не выслушав. Если душу вынудят молчком унестись на небо, ей будет куда обиднее, нежели после пристрастного обследования ее прежней телесной оболочки!

Аделия присела на каменную ступеньку лестницы и сосредоточила мысли на особенностях утопления.

Разобраться будет трудно. Поскольку она не имеет возможности отрезать кусочек легких и проверить, раздуты ли они и есть ли там ил и водоросли, то остается уповать только на метод исключения. Нет следов насилия — значит, Симон утонул. Но даже если Симон действительно захлебнулся, то останется открытым вопрос: упал он в реку сам, по оплошности, или ему помогли? Достаточно легонько толкнуть человека в воду, и если он не выплыл, а свидетелей поблизости не оказалось, то убийство трудно доказать.

Голос старого Вениамина тянул: «Господь был нашим домом во всех поколениях…» А вниз по лестнице гремели сапоги сборщика податей.

— У него мирный вид, — доложил сэр Роули. — Что дальше?

— Есть пена на губах или в ноздрях?

— Нет. Его тщательно вымыли.

— Ладно. Тогда надавите ему на грудь. Если появится пена, вытрите ее и повторите еще раз.

— Не знаю, позволит ли раввин прикасаться к телу нееврейским рукам.

Аделия в волнении встала.

— А вы раввина не спрашивайте, — сказала она. — Просто сделайте, что я прошу.

В ней закипало желание докопаться до истины.

Сэр Роули покорно побежал наверх.

«…и не убоишься страха ночного или стрелы дневной…»

Аделия опять присела на ступеньку. Рассеянно гладя мохнатую голову Страшилы, к безобразию которого она привыкла, салернка смотрела на привычный пейзаж: река, деревья, зеленые холмы вдали — пастораль в духе Вергилия.

«А я боюсь страха ночного», — подумалось ей.

Сэр Роули опять был рядом.

— Есть пена. Оба раза, что я давил. Розоватая, — лаконично сообщил он.

Стало быть, в воде Симон оказался еще живым. Однако это мало что доказывало. Скажем, сердце прихватило, и он оступился в воду.

— Синяки-ссадины есть? — спросила Аделия.

— Нет, не видел. Только порезы между пальцами. Старик Вениамин говорит, в ранах были частички растений. О чем-нибудь говорит?

Да, это подтверждало, что Симон под водой был еще жив — и в агонии судорожно хватался за камыши или водоросли.

— Посмотрите, нет ли отметин на спине, — сказала Аделия. — Только не кладите его лицом вниз — это против иудейского обычая.

Сверху донеслись звуки ожесточенного спора между раввином Готче и сэром Роули. Однако старик Вениамин невозмутимо продолжал петь: «Он положит меня на зеленые поляны, Он приведет меня к чистым ручьям…»

Сэр Роули одержал верх и опять сбежал вниз к Аделии.

— У него обширные синяки тут и тут, — сказал он, показывая на себе. — Его что, били?

— Нет. Это иногда случается. Человек с такой яростью рвется на поверхность воды, что повреждает себе плечевые и шейные мышцы. Он утонул, Пико. Теперь в этом нет ни малейшего сомнения. Мне больше нечего добавить.

— Тогда добавлю я, — сказал мытарь. — У него жуткий синяк вот тут. — Он завел руку за спину и, повернувшись так, чтобы Аделия лучше видела, показал место между лопатками. — Откуда мог взяться подобный след?

Аделия озадаченно вскинула брови.

Сэр Роули наклонился и на пыльном углу ступеньки нарисовал пальцем довольно большой кружок.

— Почти идеальный круг. И синяк очень четкий. Что бы это могло значить?

— Понятия не имею…

Аделия была в отчаянии. Что за глупая ситуация! Мелочные предписания религии и ужас перед женщиной как нечистым существом — вся эта чепуха препятствует прямому общению доктора и пациента. Мертвый Симон взывает к ней, но ее не пускают!

— Ладно, вы как хотите, а Бог простит! — решительно сказала Аделия, без лишних слов взлетела по лестнице и вошла в комнату. Тело лежало на боку…