— Да, весьма любопытно, — тихо сказала Аделия. — Все жертвы шли к реке или были на берегу…

Кем невинно бежал рядом. Еще пару дней назад он был грозно вздут после дождей. Аделия наблюдала из крепостной башни, как бесновалась река. Теперь Кем вернулся в прежние берега и снова прикидывался паинькой.

Неужели никто прежде не обращал внимания на тот факт, что река прямо или косвенно присутствует в каждом убийстве? Это еще одно общее во всех преступлениях. Разумеется, замечали, подумала Аделия. Местный коронер не совсем уж дурак. Но внимания действительно не обращали, ибо смысл этого совпадения от всех ускользал. Для города Кем был всем: главной улицей, товарной артерией и даже прачечной. Деревья на его берегах поставляли топливо, материал на кровли и мебель. То, что дети исчезли поблизости от реки, никого не могло насторожить. В Кембридже вся жизнь вертелась вокруг воды!

Но с подсказки Ульфа Аделия вдруг осознала, что и Симон продолжил ряд «жертв Кема». Его могли убить как угодно, но утопили. Теперь в простое совпадение не верилось.

— Да-а, — протянула она в задумчивости, — река и впрямь во всем замешана…

Вечерело, и Кем стал еще оживленнее. В тех лодках, что плыли против садящегося солнца, лица людей едва угадывались. Те, кто после дневных трудов направлялся за город, приветствовали тех, кто возвращался с окрестных полей. Иногда, когда возникали заторы в движении, мужчины и женщины переругивались. Утки невозмутимо сновали между плоскодонками, лишь изредка заполошно перелетая. В камышах, громко гогоча, дрались лебеди.

— Вы думаете, что чудовище уволокло Гарольда и других на Вандлбери? — спросил Ульф.

— Нет. Такое дело не делается на юру.

Аделия отказалась от первоначальной мысли, что убийства были совершены на «чертовой горе». Уж очень открытое место. Укромных пещер там не имеется. Душегуб долго мучил детей, и ему нужно было какое-то уединенное место: подвал или дом в лесу. Чтобы можно было незаметно прийти и уйти и никто не услышал крики. Холм Вандлбери — место, конечно, тихое и отдаленное. Зато с вышины звук далеко разносится. Агония — дело шумное, а Ракшас вряд ли затыкал жертвам рот из страха быть услышанным. Это лишило бы его удовольствия.

— Нет, — решительно сказала Аделия, — он, может, и относил трупы на гору, но убивал в другом месте. Ты прав, Ульф: его берлога где-то у реки.

Мимо к центру города плыла большая лодка, на носу которой сидел на цепи ярмарочный медведь. Торговки, возвращавшиеся домой в плоскодонках с пустыми корзинами, прилежно заработали шестами, держась подальше от грозного зверя. Бродячие циркачи хохотали и пихали косолапого в бок, чтобы тот погромче ревел.

«Как же он приманивал детей? — думала Аделия, рассеянно наблюдая за суматохой на реке. — Конфетой? Иными посулами? Как-то не верится. Скорее, это был кто-то хорошо знакомый — авторитетный человек, вызывающий доверие».

Аделия встала, чтобы в слабеющем свете лучше всмотреться в того, кто проплывал близко от них.

— Кто это? Фигура знакомая.

Ульф прищурился.

— Брат Гилберт.

— И куда он, по-твоему, направляется?

— Везет хлебы отшельникам. В лесах выше по течению их на целый монастырь наберется. Святоавгустинцы их подкармливают. — Ульф презрительно фыркнул. — Бабушка отшельников за людей не считает. Говорит, грязные старые чучела. Господь сотворил человека для кучной жизни, чтоб один другому помогал, а эти зарылись в лес. Бабушка говорит, анахореты и есть самые нехристи!

Стало быть, не только монахини, но и монахи путешествуют вверх по течению, хлопоча об отшельниках.

— Но дело ведь к ночи, — сказала Аделия. — С какой стати плыть так поздно? Брат Гилберт явно не поспеет к последней службе!

Монастыри жили в едином ритме с каноническим расписанием молитв и служб. Да и кембриджским мирянам звон колоколов заменял часы. Били к заутрене — поднимались из постелей пекари и мясники. К обедне — работники шли в поле. К вечере — расходились по домам. Встречи и свидания назначались сразу после колокола к той или иной службе. И только ночью горожане могли немного позлорадствовать под своими перинами — колокола сзывали монахов и монахинь на ночную службу.

— Потому и плывет так поздно — чтоб не поспеть! — сказал Ульфе многозначительной миной на некрасивом личике. — Пока другие колени в молитве протирают, он ночь напролет продрыхнет на природе, под звездами. С утра немного порыбачит или поохотится, навестит приятеля-другого. Чем не жизнь?..

Ульф осекся и в плену новой мысли уставился на Аделию:

— Мы что, и брата Гилберта подозреваем?

Аделия мрачно кивнула:

— Почему бы и нет? Чужая душа — потемки.

Она в который раз подумала: дети есть дети. Если взрослый захочет, всегда обдурит. Даже сметливый и не по возрасту умудренный Ульф безоговорочно доверяет людям просто потому, что видит их каждый день. Что же говорить о менее смышленой ребятне!

— Да, брат Гилберт — жуткий брюзга, — неохотно признал мальчик. — Но он детей не обижает, уважительно говорите ними. Потом он храбрый, в Святой земле воева… — Ульф хлопнул себя по лбу. — Ах ты Господи! Он же был крестоносцем. Как и убийца!

Солнце село, и на лодках зажгли фонари. Теперь Кем был скопищем ползущих в разные стороны светлячков. Ульф и его хозяйка зачарованно смотрели на реку, поглощенные невеселыми думами.

Но тут Матильда Сдобная позвала их к ужину. По дороге к дому мальчик предложил:

— Может, прямо завтра поднимемся вверх по реке? И Смуглявого прихватим с собой. Он ловко орудует шестом.

— Мне бы и в голову не пришло отправиться без Мансура, — сказала Аделия. — Но изволь относиться к нему с должным уважением. Иначе мы тебя с собой не возьмем.

Вслед за Ульфом Аделия пришла к мысли, что им следует тщательно исследовать берега Кема. Искать… нечто. Дом, хижину или тропу… Место, где совершались ужасные преступления, находится где-то неподалеку от воды. Их непременно что-нибудь выведет к нужному месту… Конечно, Аделия не ожидала вывески крупными буквами «Не беспокоить, идет убийство», однако она была уверена — сердце и опыт подскажут, куда смотреть и что видеть…

Вечером, расчесывая волосы перед сном, Аделия рассеянно посмотрела на реку и обмерла от ужаса.

На берегу Кема стояла одинокая фигура и, закинув голову, смотрела на дом Вениамина.

Было темно, и лица Аделия не различила. Но было жуткое ощущение, что незнакомец смотрит ей прямо в глаза. Неотрывно, с упрямой дерзостью любовника. Прошло несколько мгновений, прежде чем она вновь овладела своим телом, шарахнулась от окна в глубину комнаты и задула свечу.

Затем, не спуская глаз с черной неподвижной фигуры на берегу, Аделия схватила кинжал, который всегда лежал под подушкой. С оружием в руке стало не так страшно. «Эх ты, трусиха! Ему сюда не попасть без крыльев или осадной лестницы». И теперь, когда во всем доме нет света, он не видит ее.

Прокравшись к окну, чтобы осторожно закрыть ставни, Аделия еще раз убедилась, что человек по-прежнему стоит и упрямо таращится в темноту, буравит глазами стены…

Тут женщину обуял такой панический ужас, что она мигом слетела с лестницы вниз. Страшила нехотя заковылял за хозяйкой.

Внизу раздался визг, и кочерга в руках Матильды Гладкой каким-то чудом остановилась в локте от головы хозяйки.

— Ой! Как же вы, госпожа, меня напугали!

— Ты меня тоже до смерти напугала, — сказала Аделия, тяжело отдуваясь. — Кто-то стоит на том берегу реки и пялится на наш дом.

Служанка наконец опустила кочергу.

— А, этот… С тех пор как вы перебрались в крепость, он повадился торчать там каждую ночь. И смотрит, смотрит. А чего глазеть? У меня аж мороз по коже: окромя Ульфа, других штанов в доме нету.

— Где Ульф сейчас?

Матильда махнула рукой в сторону полуподвала для прислуги:

— Спит без задних ног.

— Ты уверена?

— Ну да.

Женщины выглянули через окно-розетку.